Сайт писателя Ирины Шухаевой

Ирина Шухаева. Статья о влиянии творчества Блеза Паскаля на творчество Федора Тютчева

Статья по авторской программе Ирины Шухаевой из цикла “Актуальность поэтического и прозаического наследия Ф.И. Тютчева”
Здравствуйте, уважаемые зрители. Мы продолжаем говорить о литературном наследии Федора Ивановича Тютчева; о том, что его лирика, философские мысли, высказанные в письмах и в публицистических статьях, его исторические наблюдения – все это сегодня имеет огромную ценность, актуально, интересно и полезно для нас сегодняшних: живущих, читающих, думающих, пытающихся найти гармонию для самого себя, для себя и окружающего мира.

И задумываясь над этим, нужно пользоваться тем, что очень умные и образованные люди отвечали для себя на те же самые вопросы, что и мы с вами. И те, кто делал это искренне, просто и понятно, открывая в нас самих способность мыслить, сопереживать, становиться духовно богаче, как раз и остались в истории человечества для того чтобы мы с вами могли ориентироваться на них.

Вот сегодня я хочу вам рассказать о замечательном человеке — Блезе Паскале, французском математике, физике, ученом, философе, оставившем после себя труд, который в конечном итоге получил название «Мысли». Труд этот очень сильно повлиял на всю русскую литературу 19-го века. Выясняется, что и Ломоносов был знаком с его трудами, как и многие другие.

Особенно видят и находят яркое отражение определенных мыслей, высказанных в литературных трудах Блеза Паскаля, в лирике Тютчева. Поэтому я сегодня немного расскажу вам о Паскале – кто он такой и как возникли его мысли; немного попробую сориентировать вас в том, что там написано. Постараюсь привести примеры, где действительно понимаешь, насколько сам образ жизни Тютчева был созвучен мировоззрению, миропониманию, мироощущению Блеза Паскаля и насколько это действительно нашло отражение в его стихотворных строчках.

Блез Паскаль родился 1623 году, умер в 1662-ом во Франции. Говоря кратко – это классик французской литературы, один из основателей математического анализа, теории вероятности и проективной геометрии, создатель первых образцов счетной техники, автор основного закона гидростатики.

Надо сказать, что рос он удивительно одаренным, но болезненным ребенком. Папа Паскаля – Этьен, был одержим образованием сына, составил для него собственную программу, в которой большое внимание уделял изучению иностранных языков и литературы, хотя мальчик чрезвычайно тяготел к математике. Отец, давая ему некоторые обрывочные знания, категорически запрещал Паскалю досрочно заниматься математикой, пока в один прекрасный день не застал его за тем, что Блез на полу углем чертил окружности и прямые. И даже не зная, как называются геометрические фигуры, он говорил, что это палочки и колечки, они ему были интересны и забавны. Не разбираясь ни в каких основных понятиях, он между делом доказал теорему Евклида о сумме углов в треугольнике, чем совершенно потряс своего папу. Папа посоветовался с друзьями и перестал навязывать Блезу свою систему образования. Мальчик стал заниматься тем, что ему было интересно. А интересно ему было очень многое.

Так в возрасте одиннадцати лет он обратил внимание на то, что кто-то зацепил ножом фаянсовое блюдо, и оно зазвучало. Блез заметил, что если прикоснуться к блюду, звук исчезает. В одиннадцать лет Паскаль провел серию опытов, результаты которых он изложил в своем известном трактате о звуках. В 1640 году в возрасте шестнадцати лет выходит его первое печатное произведение «Опыт о конических сечениях», которое произвело совершенно неизгладимые впечатление на его великого современника Декарта.

В возрасте 19-ти лет Паскаль начал создание своей известной суммирующей машины, которая называлась «Паскалина». Машина выглядела как ящик, наполненный многочисленными шестеренками, куда складываемые либо вычитаемые числа вводились соответствующим поворотом колес, а принцип работы основывался на счете оборотов. Паскаль достаточно долго возился с этой машиной. Результаты многих заинтересовали, эту идею у него, как сейчас говорят, «свистнули». Попробовали сделать без него – ничего не получилось, а он это дело бросил. Однако королевский двор был очень заинтересован в том, чтобы он это делал дальше. Можно сказать, что это был такой родоначальник патентной деятельности – он получил бумагу, которая закрепляла за ним права, запрещала продажи или даже тщательную демонстрацию иностранцам. За нарушение налагался очень серьезный штраф, который делился на три части между парижской больницей, казной и Паскалем лично. Пятьдесят, по-моему, две машины были выпущены, но поскольку коммерцией он заниматься не собирался, на этом дело застопорилось.

Двигаясь дальше, он подтверждает постулат Торричелли о том, что существует атмосферное давление и разрабатывает эту теорию дальше. Он устанавливает свой знаменитый закон распределения давления в жидкостях. На этом, в общем-то, его научная деятельность заканчивается, он перестает этим интересоваться. Он постоянно размышляет над проблемами религии, и замысел его меняется с течением времени. Он хотел написать большую книгу «Апология христианской религии», потому что его уже тогда беспокоило то, что люди перестают поклоняться природе в том виде, как она создана Творцом.

Будучи блестящим ученым он прекрасно понимал, как происходит процесс познания и что происходит в этом мире. Но вопрос нравственности, падающей тогда в средние века, волновал его гораздо больше. Он отвел себе десять лет на создание этого фундаментального научного труда, но болезнь ему, к сожалению, помешала. Он начал работу над книгой, диктуя… Сначала сам, записывая, потом диктуя свои мысли. После его смерти нашли более 1000 отрывков, они в разной степени были завершены, так или иначе обработаны впоследствии. И, в конце концов, были уже изданы в качестве книги, которая называлась «Мысли».

В своих «Мыслях» он много говорит об основах веры, о человеческих качествах, о тщеславии, о развлечениях, об истине. И причем таким простым и понятным языком, как будто вы действительно разговариваете сами с собой. Никакого давления от того что это написал единственный, наверное, в мире до такой степени одновременно великий и ученый, и мыслитель, и литератор. Даже трепета нет, можно только удивляться, насколько «Мысли» действительно соответствуют сегодняшнему дню и сегодняшнему состоянию человека, потому что на самом деле-то люди не изменились, люди остались такими же.

Вот одна из мыслей: «Воображение так преувеличивает любой пустяк и придает ему такую невероятную цену, что он заполняет нам душу; с другой стороны, по своей бесстыжей дерзости оно преуменьшает до собственных пределов все истинно великое, – например, образ Бога».

Разбирая все человеческие качества, Паскаль так или иначе говорит о том, что единственный выход в духовной смуте жизни между двумя безднами, которая досталась людям, он только в вере, в созерцании, в работе духа наедине с самим собой; как раз именно в том, отчего все люди стараются убежать, думая, что это их ведет к несчастью. А на самом деле именно эта попытка убежать от себя и делает несчастных людей, и помощь человеку только в одном –в вере.

«Не только невозможно, но и бесполезно знать Бога без Иисуса Христа… – говорил Блез Паскаль. – Есть только три разряда людей: одни обрели Бога и служат Ему; эти люди разумны и счастливы. Другие не нашли и не ищут Его; эти люди безумны и несчастны. Третьи не обрели, но ищут Его; эти люди разумны, но пока несчастны».

В своих мыслях Паскаль очень много говорит о различии между пониманием математическим и непосредственным. Если кому-то нужно что-то понять и определиться, или поговорить с детьми о том, все-таки человек техник или гуманитарий – почитайте «Мысли» Паскаля. Их не так много, но мозги прочищает совершенно феноменально и при этом совершенно понятно и не нуждается в каких-то дополнительных разъяснениях.

Еще приведу вам высказывание Паскаля, он говорит: «Погода мало влияет на расположение моего духа – у меня свои собственные туманы и погожие дни; порою они не зависят даже от хорошего и дурного оборота моих дел. Случается, я, не дрогнув встречаю удары судьбы: победить ее так почетно, что, я, вступая с ней в борьбу, сохраняю бодрость духа, меж тем как иной раз, при самых благоприятных обстоятельствах, я хожу как в воду опущенный».

Видите – абсолютно близко и понятно. Казалось бы, несоответствие внешних принятых признанных норм поведения морали и тому, что происходит у человека внутри. Это вечная трагедия. Красной нитью через все рассуждения Паскаля проходит тезис о том, что человек не в состоянии понять единение тела и духа, а между тем именно это единение и есть сам человек.

«По самой своей натуре мы несчастны всегда и при всех обстоятельствах, ибо когда желания рисуют нам идеал счастья, они сочетают наши нынешние обстоятельства с удовольствиями, нам сейчас недоступными. Но вот мы обрели эти удовольствия, а счастья не прибавилось, потому что изменились обстоятельства, а с ними – и наши желания».

Большое место в своих суждениях Паскаль выделяет тому, что стремление человека к развлечениям это как раз тот уход от свойственной ему внутренней тоски, тревоги и отчаяния. «Единственная вещь, утешающая нас в несчастьях, – это развлечение, а между тем оно является самым большим из наших несчастий. Ибо оно, главным образом, мешает нам размышлять о себе и незаметно губит. Без него мы оказались бы в плену тоски, которая принуждала бы нас искать более действенного средства избавления от нее. Но развлечение забавляет нас и заставляет совершенно незаметно приближаться к смерти».

(12:40) «Нет ничего невыносимее для человека, как быть в полном покое, без страстей, без дела, без развлечения, без применения своих сил. Он чувствует тогда свое ничтожество, свою беспомощность, свою оставленность, немощь, пустоту. И тотчас он извлечет из глубины своей души скуку, мрачность, печаль, грусть, досаду и отчаяние». Вот такие размышления о том, из чего состоит человек, сложились у величайшего ученого середины семнадцатого века.

Что пишет Тютчев в своих стихах об альтернативе светскому состоянию, в котором он постоянно находился.

Угоден Зевсу бедный странник,

Над ним святой его покров!..

Домашних очагов изгнанник,

Он гостем стал благих богов!..

Сей дивный мир, их рук созданье,

С разнообразием своим,

Лежит, развитый перед ним

В утеху, пользу, назиданье…

Чрез веси, грады и поля,

Светлея, стелется дорога, –

Ему отверста вся земля,

Он видит всё и славит бога!..

Действительно, наверное, находясь в гуще активной светской жизни, интриг, сплетен, любви, разочарования, погони за какими-то материальными благами, славить Бога трудно удается. Для этого действительно нужен некий подвиг отшельничества.

Самое, наверное, знаменитое высказывание Паскаля, которое, так или иначе, вам приходилось слышать, как на него отзывается Федор Иванович Тютчев. «Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он тростник – мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо сознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознает. Наше достоинство – не в овладении пространством, а в умении разумно мыслить. Я не становлюсь богаче, сколько бы ни приобретал земель, потому что с помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную».

Читаем в стихах у Тютчева.

Певучесть есть в морских волнах,

Гармония в стихийных спорах,

И стройный мусикийский шорох

Струится в зыбких камышах.

Невозмутимый строй во всем,

Созвучье полное в природе;

Лишь в нашей призрачной свободе

Разлад мы с ней осознаем.

Откуда, как разлад возник?

И отчего же в общем хоре

Душа не то поет что море,

И ропщет мыслящий тростник?

Откуда он, сей гул непостижимый?..

Иль смертных дум, освобожденных сном,

Мир бестелесный, слышный, но незримый,

Теперь роится в хаосе ночном?..

О, смертной мысли водомет,

О, водомет неистощимый!

Какой закон непостижимый

Тебя страшит, тебя мятет?

Как жадно к небу рвешься ты!

Но длань незримо-роковая,

Твой луч упорно преломляя,

Свергает в брызгах с высоты.

Волна и дума.

Дума за думой, волна за волной –

Два проявленья стихии одной:

В сердце ли тесном, в безбрежном ли море –

Здесь – в заключении, там на просторе,

Тот же все вечный прибой и отбой –

Тот же все призрак тревожно пустой.

За годом год за веком век…

Что ж негодует человек?

Сей злак земной!..

Он быстро, быстро вянет – так,

Но с новым летом – новый злак

И лист иной.

Конечно, общий «мыслящий тростник», практически откровенное созвучие, аллюзия. Известно, что с работой Паскаля «Мысли» Тютчев был знаком практически с детства. Книгу читал и перечитывал всю жизнь, дарил своим детям.

Я бы не говорила о каком-то влиянии, ибо слишком самобытен, восприимчив духовно, требователен был Тютчев. Видимо, действительно, здесь просто большое совпадение. Но и на самом деле, мне кажется, что читая «Мысли» Паскаля очень трудно не найти того, что тревожит людей и сегодня. Потому что сколько бы ни изобретали мобильных телефонов, интернетов, телевидения, кино, того одиночества, которое все-таки присуще человеку, той тревоги, трепета, какого-то непонимания, оно все равно остается, иначе люди просто перестанут быть людьми.

«Весь зримый мир лишь еле различимый штрих в необъятном лоне природы. Сколько бы мы ни раздвигали пределы наших пространственных представлений, все равно в сравнении с сущим мы порождаем только атомы. Вселенная – это не имеющая границ сфера, центр ее всюду, периферия нигде. И величайшее из постижимых проявлений всемогущества Божия заключается в том, что перед этой мыслью в растерянности останавливается наше воображение».

Продолжаю вам цитировать Паскаля: «А потом пусть человек снова подумает о себе и сравнит свое существо со всем сущим; пусть почувствует, как он затерян в этом глухом углу Вселенной, и выглядывая с чулана, отведенного ему под жилье, – я имею в виду зримый мир – пусть уразумеет, чего стоит наша Земля со всеми ее державами и городами и, наконец, чего стоит он сам. Человек – в бесконечности – что он значит?»

«Кто вдумается в это, тот содрогнется и, представив себе, что материальная оболочка, в которую его заключила природа, удерживается на грани двух бездн – бездны бесконечности и бездны небытия».

Читаем у Тютчева:

О, вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!..

Дальше в своих мыслях Паскаль говорит, что «Человек следущий понимает, что природа запечатлела свой облик и облик своего творца на всех предметах и явлениях и почти все они отмечены ее двойной бесконечностью. Поэтому ни одна наука никогда не исчерпает своего предмета». Это сказал ученый семнадцатого века, который прекрасно понимал в науках, как мы с вами сумели уже вспомнить и убедиться.

Читаем у Тютчева:

И чувства нет в твоих очах,

И правды нет в твоих речах,

И нет души в тебе.

Мужайся сердце до конца:

И нет в творении творца!

И смысла нет в мольбе!

«Вокруг нас нет ничего незыблемого», пишет Паскаль. «Да, таков наш природный удел, и вместе с тем он противен всем нашим склонностям: мы жаждем устойчивости, жаждем обрести, наконец, твердую почву и воздвигнуть на ней башню, вершиной, уходящую в бесконечность, но заложенный нами фундамент дает трещину, земля разверзается, а в провале – бездна».

Очень много «бездны», вот такого понимания духовных сложностей, раздвоения человека в «Мыслях» Паскаля. Если посчитать, сколько раз слово «бездна» встречается в лирике Тютчева, тоже получится достаточно прилично.

И главное о чем часто говорит Паскаль: начни человек с изучения самого себя, он понял бы, что ему не дано выйти за собственные пределы. Мыслимо ли, чтобы часть познала целое. Кстати, знаменитое толстовское «Начни с себя» тоже в некотором роде перекликается с «Мыслями» Паскаля, потому как и у него этот мыслитель оказал огромное влияние. Но, в отличие от Тютчева, Лев Николаевич познакомился с его творчеством уже достаточно в зрелом возрасте.

Возвращаясь к тому, насколько перекликается лирика Тютчева с «Мыслями» Паскаля это, конечно, прежде всего, признание и понимание природы в том, что она огромная живая, настоящая, каждый раз разная и в некотором роде так наплевательски относящаяся к тому, что человек возомнил о степени, как он может ее понять, изучить, подчинить. Ведь, в общем-то, ни Паскаль, ни Тютчев не знали, каких размеров природные катастрофы достигнут, например, в наши с вами дни.

Но если почитать внимательно их произведения, то кажется, что они это понимали лучше чем мы, может быть лучше, чем современные ученые. Наверное, Паскаль был одним из первых, действительно состоявшихся великих ученых кто так резко и искренне, глубинно повернулся к вере и пришел к пониманию, признанию Бога.

Возвращаясь к лирике Тютчева, приведу знаменитое его стихотворение «Фрагмент».

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик –

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…

И про людей, которые как бы ни хотят этого понимать:

Они не видят и не слышат,

Живут в сем мире, как впотьмах,

Для них и солнцы, знать, не дышат,

И жизни нет в морских волнах.

Блез Паскаль говорил: «Реки – это дороги, которые и сами движутся и нас несут туда, куда мы держим путь». И еще он говорил, что: «Для верного суждения нужна неподвижная точка отсчета. Стоящий в порту правильно судит о плывущих на корабле. Но где тот порт, откуда мы могли бы правильно судить о человеческой нравственности». «Человек так устроен, что не может всегда идти вперед, – он то идет, то возвращается». «Больной горячкой, то дрожит в ознобе, то весь пылает, и холод, точно так же свидетельствует о силе горячки, как жар».

«Таков из века в век и путь человеческих выдумок. То же самое можно сказать, а добре и зле». Сны не похожи один на другой, а если и похожи, то все-таки чем-то разнятся и они действуют на нас не так сильно, как явь, потому что она устойчивее и неизменнее, хотя и не совсем устойчивая и тоже меняется, но не так быстро, разве что во время путешествий, и тогда мы говорим: «Мне кажется, я грежу», – потому что жизнь тоже сон, только менее отрывистый».

Знаете, если бы захотелось собрать вместе все те стихотворные строчки у Тютчева, в которых проскальзывает вот это признание – жизнь тоже как сон, и на самом деле не понятно, что все-таки происходит с человеком – тоже получится, наверное, огромная программа. Но я оставлю это для вас лично, почитайте «Мысли» Паскаля. Совсем по-другому увидится не только Тютчев, но и многие очень известные изречения, цитаты наших русских писателей. Все находились под сильным влиянием размышлений этого французского ученого, мыслителя и блестящего литератора.

На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.
Смотрите программу по ссылке
https://www.youtube.com/watch?v=c1xTYhrbuy4

Ирина Шухаева. Цикл программ и статей “Малая проза Андрея Платонова”

Ирина Шухаева. Статья “Ранние произведения Андрея Платонова” по материалам программы из цикла “Малая проза Андрея Платонова”.

Здравствуйте, уважаемые зрители, с вами Ирина Шухаева. Мы продолжаем говорить о жизни и творчестве Андрея Платонова. В рамках этого цикла программ мы рассматриваем с вами его малую прозу: рассказы, статьи, публицистические произведения. Все, что не входит в крупную, большую по объему форматную прозу.

Хоть и говорят, что каждое произведение Платонова – это такой микрокосмос героя, который отражает в себе все, что происходило в тот сложный период, когда жил и работал Андрей Платонов, многое из этого продолжает происходить и сейчас. Потому что любые вехи человека: выбор профессии, любовь, разочарование, война, потеря близких, путешествия, странствия, возвращения на родину остаются важными для каждого человека. И то, как умел Андрей Платонов работать, как писатель с «обнаженным сердцем», как он умел обнажать сердца своих героев, делает его произведения востребованными, актуальными и читаемыми.

Сегодня мы поговорим с вами о его ранних произведениях, и это будут статьи. Андрей Платонов начинал как журналист, он очень много писал для газет, для журналов. Начинал он писать, конечно, прозу. Как многие талантливые прозаики, великие маститы, занявшие свое место в истории российской и мировой литературы, разминался стихами. Далее стихов не писал, однако первый сборник произведений «Голубая глубина» произвел очень сильное впечатление даже на самого Брюсова. Именно самобытностью, именно умением обозначать тему и выражать к ней совершенно неожиданное и неординарное, абсолютно собственное отношение, которое сразу заставляет задуматься того, кто читает.

Из Тамбова в 1926–27 году Андрей Платонов писал жене, что ко многим газетам не подступиться, потому что они не признают стихов и рассказов. Но революция, как вы знаете, сломала старый мир. В тот момент увлеклись «в ломании», пробовали сломать то, что не ломается в принципе. Но, надо сказать, что Платонов вообще был человеком, который редко сетовал или жаловался. Он был деятелем, он всегда искал пути выхода и возможности. А возможности для агитации для статей как раз в тот период, когда он становился как писатель, было больше чем достаточно.

И Андрей Платонов максимально использует эту возможность для того чтобы высказать свои собственные мысли, пока еще не вложенные им в уста своих героев. Но если вы внимательно почитаете его ранние произведения, ранние статьи, то вы увидите, как сильно потом это будет развиваться уже в конкретном человеке, в конкретном персонаже.

Итак, посмотрим, с чего начинал Андрей Платонов, тот которого жизнь «лишила детства и юности, и который сразу стал взрослым человеком». Интересно то, что вначале творческого пути его характеризовали очень яркой личностью, фактически звездой. Он всегда обладал удивительной способностью привлекать к себе внимание.

Хочу вам напомнить, что когда он начал писать, а это было в 19–20 лет, у него уже шли первые публикации. К этому моменту за спиной у него была церковно-приходская школа, много работы, паровозы, наблюдения за железной дорогой, мечты о переустройстве мира и технических преобразованиях. Глубоко засевшие рассказы паломников, общинный дух, с которым он сталкивался в детстве. Напомню, он был старшим в семье, где было 11 детей. У него было 10 младших братьев и сестер. Мама не работала, работал отец, с 14 лет работал сам Андрей и практически сразу начал писать.

Он поступил на физико-математический факультет университета, потом перевелся на историко-филологический, а закончил в результате железнодорожный политехникум электротехническое отделение. И с таким вот багажом знаний Андрей Платонов начал свою работу в литературе. Особенно востребованными в тот период были, конечно, статьи, речи, выступления и всевозможная агитация.

Хочу обратить ваше внимание на то, что действие его произведений, его собственное становление происходило в голодной, разрушенной стране. Если вы, читая его рассказы, обратите внимание, сколько там написано о голоде и о том, сколько времени люди вообще не ели в принципе и каким праздником была одна вареная картошка, вы, наверное, почувствуете, откуда взялся такой его дух.

Но самое интересное, что вся эта страна говорила совершенно удивительным вычурным языком. «Солдаты, революционеры, вы взяли Казань. Идите дальше, учитесь побеждать. Вы – гренадеры революции, всемирной революции – поведете пролетариат в последнюю «мертвую схватку». «С врагами борись, с лишениями мирись, победа будет за нами. Мощным ударом сбейте взбирающегося на трон генерала. Следует всегда быть недовольным найденным, уходить дальше и дальше, искать невозможное и делать его возможным и в этом есть гордый восторг просветленного человека».

Представляете себе в таких условиях «гордый восторг просветленного человека»? Тем не менее, газеты, ораторы призывали именно к этому. И в этой среде формировался слог Андрея Платонова. В дни осады белогвардейцами Воронежа, рабочий Андрей Платонов пишет передовицу: «И единым коллективным сердцем, чутким содрогаясь, весь в тревоге напряженный, город в муке ожиданья веру сковывает сталью много видящих штыков. Только с сталью вместо сердца с мудрым мужеством сознания и восторгом вдохновенья мы победу славу гордо в лагерь красных приведем».

Вообще, надо сказать, что лексика того периода изобиловала такими словами. Все было «красное», «железное», «стальное», «светлое», «устремленное», «восторженное», «воодушевленное». Это при том, что люди круглосуточно вкалывали и практически не ели. Именно в этот период времени Андрей Платонов и начинает активно писать свои статьи.

Появляются первые его стихи в газете «Железный путь» Я вам уже говорила, тогда все было «железное». Сам Платонов состоял в литературном обществе, которое называлось «Железное перо». Журнал «Железный путь» появился в 1918 году в Воронеже. И вот так звучал фрагмент передовой статьи: «Мы недаром выбрали название «Железный путь». Не потому что мы обслуживаем железный путь советских железных дорог. Мы потому еще «Железный путь», что путь к социализму, путь к земному царству устлан терниями жестче железа. Мы – «Железный путь» к счастью и свободе всего мира, всего человечества».

В таком примерно сленге было принято публиковаться. В газете «Воронежская коммуна», где печатались его первые статьи и в «Красной деревне» Платонов очень много работал с людьми и с письмами, которые приходили в редакцию. Он описывал рабочий день в редакции примерно так, во-первых, надрывался телефон. Это был самый неутомимый сотрудник редакции. Во-вторых, пороги обивали молодые красноармейцы с первыми сборниками своих стихов. Приходили попы упитанные с опровержением. Приходили мастеровые жаловаться на беспредел, который в некоторых мастерских хуже, чем «при проклятых буржуинах».

Приходили невероятно странные экзальтированные дамы, с ужасно революционными статьями на тему что бога нет, однако есть провидение и высший дух, о чем они и принесли свою ужасную революционную статью. Вот это такой, как мы бы сейчас сказали мастер-класс, тренинг по общению с людьми, которые не просто пытались примерить на себя жизнь революционного формата, надеть ту одежду, которую им декларировало правительство, партия, как это все происходило. Они еще пробовали во всем этом писать. Наверное, конечно этот и саркастичный, и сатиричный, и емкий, и при этом доступный, образный, понятный и очень насыщенный такими действительными характеристиками язык Платонова формировался, конечно, и в период его работы в редакции.

«Сам себе я еще неизвестный,

Мне еще никто пути не осветил…»

«Голубая глубина» первый сборник стихотворений был издан в 1922 году в городе Краснодаре. Вообще очень интересная была география издания его произведений. Но, тем не менее, он себе еще «пути не осветил», хотя «железный путь», «железное перо» и прочее просветленное должно было уже его к этому очень сильно мотивировать.

Одна из первых работ Андрея Платонова называется «Душа мира», где он разбирается с очень серьезными вопросами вообще, что такое мужчина и женщина – хорошая тема для революции. «Женщина и мужчина – два лица одного существа – человека; ребенок же является их общей вечной надеждой».

Надо сказать, что вообще в этой работе у Платонова формируется то свое отношение к женщине, которое потом сделает его женские образы удивительно проникновенными, живучими по-своему, в чем-то, как может показаться, приспособленческими. Но двигать в жизнь он всегда будет идеи о том, что через ребенка женщина преодолевает все невзгоды. И все плохое, весь негатив, который есть в современном мире очень во многом, кстати, совпадает с сегодняшними и многими религиозными, так сказать, течениями и объяснениями. Но тогда Платонов давал этому революционное объяснение. И всегда говорил о том, что глубже и острее у женщины понимание мира и больше она может. И поэтому именно через женщину во многих своих произведениях Андрей Платонов и будет доносить эту идею обновления, преобразования, улучшения, изменения мира.

«Женщина осуществляет ребенка, своею плотью и кровью она питает человечество. Она сводит ребенка на землю, совершенствуя человека, поднимая его, очищая сменой поколений его грядущую душу».

В пору агитационной деятельности можно было встретить объявления, что Андрей Платонов проводит лекцию о месте женщины, при этом вход свободный для всех, кроме женщин. Такая была своеобразная дискриминация.

Однако вот что еще он пишет о женщинах. Так он их видел в своих современницах. Что он о них писал? «Женщина – это искупление безумия вселенной. Она проснувшаяся совесть всего, что есть. И эта мука совести с судорожной страстью гонит и гонит все человечество вперед по пути к оправданию и искуплению».

«Открытая нежность, живущая в приближении к женщине, – это прорыв каменных стен мировой косности и враждебности. Это величайший момент, когда всех черных змей земли накрывает лед смерти. И в тишине засветившейся нежности матери-женщины погибают миры со своими солнцами. И восходит новый тихий свет единения и любви слившихся потоков всех жизней, всех просветившихся существ».

«Безмолвие любви – последнее познание двух душ. Познав себя, женщина познала вселенную. Познав вселенную, она стала душой ее, возлюбленной мира, гордой гранитной надеждой. Она доведет страдающую жизнь до конца пути. Женщина – тогда женщина, когда в ней живет вся совесть темного мира, его надежда стать совершенным, его смертная тоска. Женщина тогда живет, когда желание муки и смерти в ней выше желания жизни. Ибо только смертью дышит, движется и зеленеет земля».

Очень интересен комментарий от редакции, которая выпустила эту статью в газете «Красная деревня». «Несмотря на трудность усвоения мысли (не слога, а мысли, ибо слог прост) товарища Платонова и некоторую сложность взглядов его на роль женщины в будущем в революции, – редакция находит возможным дать данной статье рабочего Платонова место на страницах своей крестьянской газеты, ибо крестьянину, смотрящему на женщину как на доходную статью своего хозяйства, статья эта будет поучительна».

А ведь удивительно интересно то, что в литературе на смену образам таких привычных дворянских женщин, потом женщин, которые поддерживали разночинцев революционеров, потом просто откровенно женщин угнетенных, показанных Некрасовым и Щедриным, частично Горьким, нужно было показывать какую-то другую женщину, именно ту, которая строит социализм.

И несмотря на неприятие Платонова официальной критикой того периода, сейчас можно смело сказать, что именно им показанные женщины могли все это вынести.

Хорошо, что Андрей Платонов и женские образы в его произведениях сегодня к нам вернулись. Но зачатки размышлений во многом проявились в его ранней работе, которая называлась «Душа мира».

Следующая работа, о которой я вам хочу сказать несколько слов, так и называется кратко «Ленин». Очень интересно как Платонов относился к вождю мировой революции, какие он находил для него слова. «Сегодня исполняется 50 лет от рождения…»

«Первому работнику русской революции и великому другу труда Владимиру Ильичу Ленину. В нем сочетались ясный всеохватывающий точный и мощный разум с нетерпеливым, потому что слишком многолюбящим, истинным человеческим сердцем и все это скованно единой сверхчеловеческой волей, направляющей жизнь к определенным раз поставленным целям, не позволяющей склониться и колебаться».

Статья короткая и в ней Платонов отдает дань колоссальной трудоспособности Владимира Ильича, которую нельзя было у него отнять, огромному интеллекту, умении писать и объяснять написанное, умению почувствовать исторический момент и все-таки повернуться к угнетенным людям, которые теперь начинают строить социализм. В общем, такая интересная работа, интересное отношение к вождю.

Вопросы пола тоже интересуют Андрея Платонова в этот ранний период в статье «Но одна душа у человека». Он пишет: «Буржуазия произвела пролетариат. Пол родил сознание. Пол – душа буржуазии. Сознание – душа пролетариата. Буржуазия и пол сделали свое дело жизни – их надо уничтожить. Пусть прошлое не висит кандалами на быстрых ногах вперед уходящего…»

Видите как, женщина – которая рожает детей – это все в порядке, а вот с полом надо «завязывать», вместо пола придет сознание. Но о борьбе пола с сознанием и особенно революционным Андрей Платонов оставил нам прекрасное наследие в своих произведениях и мы с вами об этом дальше будем говорить.

Следующая работа, о которой я вам хочу немножко рассказать, называется «Слышные шаги (Революция и математика)». Где Платонов говорит, что «социальная революция – это ворота в царство сознания. Вот все-таки сознание – это душа пролетариата в мир мысли и торжествующей науки. Сам коммунизм тогда только и стал действительно страшной и несломимой силой, когда он стал наукой. Это не будет теперешней наукой, тлеющей в университетах, лабораториях и библиотеках. Это будет бушующее пламя познания, охватившее все города, все улицы, все существа нашей планеты. Познание станет таким же нормальным и постоянным явлением, как теперь дыхание и любовь».

Дальше он говорит о формуле Минковского, которая определяет зависимость времени и пространства. И пишет что, собственно говоря, на этом же и строится работа человеческого сознания. И о том, что при вычислениях математических мнимая величина предполагается существующей. Поэтому мнимые величины открыли математике новые просторы. И, соответственно, перенося это все на сегодняшний момент, он утверждает, что то, что сегодня мнимое — это есть указание, это есть закрытая дверь на большую дорогу.

То есть, таким образом Андрей Платонов видит эти указатели, даже в математических формулах. И все это для того чтобы можно было развивать дальше, совершенствовать сознание и двигаться вперед, отметая предрассудки. В этот период даже говорили про его ранние работы, что «Платонов горячится на какую-либо тему». Он делал это искренне, очень талантливо, очень образно. Действительно очень увлеченно, напористо и непонятно было, откуда он вообще этот пыл, этот напор берет.

Во всех этих работах, о каких бы странных вещах, о каких бы прожектах он ни говорил, он везде искал основу для сознания, для души, для нравственной жизни человека. Потому что, сметая старое, он прекрасно понимал, что нужно что-то новое и нужно чем-то заменять и отмененную религию, и отмененные дворянские устои и во многом отмененную литературу, а создавая новое нужно иметь для себя какие-то инструменты, нужно на что-то опираться.

Так в работе «Свет и социализм» он говорит: «Социализму нужна эквивалентная ему физическая сила, чтобы посредством ее социализм стал твердой вещью и утвердил свое мировое господство. Но сила безграничной мощи, всюду имеющаяся, всегда готовая к производству, сила, освобождающая человека от низших форм труда».

И в этой же работе Платонов говорит очень интересные вещи о том, что он собирается поработить обыкновенный солнечный дневной свет. Потом неплохо бы взяться за свет луны и звезд «что просто так светить, вполне можно работать для пролетариата. Физическое свойство пространства есть свет и свет должен работать на социализм».

Далее он продолжает, что «при социализме в основе творчества человека лежит не настроение, не случай, вдохновение или интуиция, а сознание, – возвращаясь вот к той формулировке. И поэтому если фотоэлектромагнитный резонатор-трансформатор еще не сделан, его надо сделать сознательной волей, потому что он необходим для утилизации света, а свет – для социализма».

Еще одна работа, о которой мы с вами успеем поговорить, называется «О любви». Где снова Платонов говорит и о науке, и о процессе познания. Но при этом, пол он попробовал отменить, женщине прописал функцию, пусть с точки зрения вселенной, но все-таки, с любовью понятно нужно будет вечно считаться. И вот Платонов пишет: «Наука – красавица, но только своими одеждами. Она – свет, чистый и до конца прозрачный, но ни теплый, ни холодный. Этот неморгающий глаз человечества смотрит, но не любуется, а думает, и, как глаз, наука нужна, чтобы только видеть и освещать».

Один из афоризмов Андрея Платонова, над которым многие задумываются, который мы с вами в первой программе озвучивали, звучит так — «знание это золото веры, разменянное на медяки». Ведь наука все-таки свет прозрачный, но не теплый, ни холодный, а без веры, без любви, без помощи людей друг к другу, без дружбы, без общественного сознания, которое нужно формировать, никуда новое общество не двинется. И это Платонов понимал и озвучивал в своих самых ранних статьях.

Снова много писал о пустынях. О том, что пустыни, кроме того что их можно будет осваивать и нужно перерабатывать, это целый мир, определенная интересная энергия. О той ответственности, которую человек возьмет на себя. Причем интересно, что его работы о пустынях были написаны до того, как он пустыню сам увидел. Как Пушкин писал совершенно потрясающие стихи о море до того как он море увидел. Это и есть такая всепроникающая способность воображения гения что-либо понимать.

Он много рассуждал о том, как живет засохшая пустыня и как трудно там без растений, как трудно там человеку, и как нужно эти пустыни оживить. Он одним из первых поднял вопрос об ответственности человека за то, что он оставит природе. Герои его «пустынных» произведений из природы удивительно органичны, но это будет позже. А в ранних своих работах Андрей Платонов замечает что, даже орошая, даже что-то меняя, надо всегда думать, не приносит ли это вред самому телу природы и ее разумному организму.

«Мы теперь, идя к коммунизму, не только должны всемерно использовать природу, но и хранить ее и чинить от последствий нашего хозяйствования. Ремонт и починка природы производятся посредством так называемых мелиораций. Мы должны думать вперед и планировать свою работу на века, на годы, а не на дни».

Спустя некоторое время Андрей Платонов напишет знаменитые «Епифанские шлюзы», где попытка воплотить волю царя вопреки тому, что наметила в этом месте природа, кончилась трагедией для главного героя. Да и, в общем-то, народные средства были растрачены впустую. В этом повествовании он обратился к историческому иносказательному языку в своем обращении. А дальше будет говорить уже прямым текстом о том, насколько связан человек с природой, как это нужно беречь. И насколько душа природы может обогатить душу человека и как плохо, когда душа человека для природы закрыта.

На этом сегодня все. Всего доброго, до свидания.
http://www.youtube.com/watch?v=GmSEzmYEP9s
http://www.youtube.com/watch?v=Q4LfQghguUA

Ирина Шухаева о повестях М. Горького “Исповедь” и “Жизнь ненужного человека”

Ирина Шухаева. Статья о повестях М. Горького «Исповедь» и «Жизнь ненужного человека»

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами снова Ирина Шухаева, и мы продолжаем говорить о творчестве Максима Горького.

(далее…)

Ирина Шухаева. Комизм и смех в русской культуре

Смех как виртуальная реальность. Статья на основе авторской программы Ирины Шухаевой из цикла “Комизм и смех в русской культуре”
Здравствуйте, уважаемые зрители, с вами Ирина Шухаева. Мы продолжаем с вами говорить о смехе. И сегодня мы подберемся к такому интересному явлению как отнесение смеха к виртуальной реальности. Поговорим о том, что это такое. 

Я вам напомню, что мы с вами выяснили о жизни и деятельности смеха уже очень много. Мы узнали, что он бывает добрый, как раньше называли его – жизнедатель, имеющий определенную магическую силу, которая всегда использовалась в разных земледельческих обрядах, связанных с культами плодородия земли. 

Мы поговорили о том, что когда человечество отошло от язычества и приняло разные формы религии, (в нашем случае это было православие, пришедшее к нам из Византии), смех пробовали запрещать. Причем, особенно сильно делало это именно православие, католичество и протестантство более примирялось со смехом. Но, тем не менее, оставались Масленицы, оставались гуляния. В Европе царили «карнавалы и шествия дураков». 

Смех запретить было невозможно, потому что как мы с вами уже обсуждали, это работа мысли, эта работа ума, эта деятельность разума. Запретить мысль нельзя. Запретить человеку думать нельзя, иначе он перестанет быть человеком, соответственно, запретить смеяться тоже нельзя. Но вопрос остается открытым в том, как все-таки пользоваться смехом и жить со смехом, для того чтобы он не стал тем самым разрушителем, тем самым мощным орудием иронии, которая не только вскрывает какие-то недостатки людей или общества, а двигается дальше, пытается высмеивать уже само мироздание. Как бы предполагая возможность разрушения, таким образом, до конца. Хочу вам напомнить о том самом зловещем, дьявольском смехе Заратустры, который оставил нам Ницше, над которым до сих пор думают и спорят, но которым не стоит увлекаться. 

И все-таки нам интересен смех сегодня, как виртуальная реальность. Понятие это возникло на самом деле очень давно, еще в семнадцатом веке. Сейчас мы с вами об этом поговорим. Но до этого я хочу вам рассказать о таком удивительном явлении, как парадокс. «Парадокс образуется там, где противоположности меняются своими местами. Смех меняет с плюса на минус, но природа-то его остается в основе своей неизменной, так как смыслы лежат между противоположностями. Потому что пограничность, маргинальность, «пороговость», обращаемость, двойственность, двусторонность, двусмысленность и есть то, что составляет его суть». 

То есть если снова вы вспомните ту самую картинку, где человек приподнимает море, то в момент, когда он это обнаружил и осознал, что море ненастоящее, проявился весь этот сложный перечень, который я вам сейчас назвала. Это важно, потому что без этого мы с вами дальше не сможем понять, почему именно смех относят еще и к виртуальной реальности и что в этом хорошего, и что в этом плохого. Опасности в смехе, к сожалению, оказывается гораздо больше. 

Итак, парадоксы. Давайте, немножко посмотрим, поговорим. Я вам напомню, что парадоксы это неожиданное, непривычное, расходящееся с традицией утверждения, рассуждения или вывод. Сама по себе картинка достаточно необычная. Я вам приведу несколько парадоксов, просто чтобы вспомнили, что это такое. 

«Слава редко ведет к счастью, а счастье еще реже ведет к славе». «Щедрый не замечает чужой жадности. А жадный рассказывает о своей щедрости». Мудрецы всегда могут договориться, хотя думают все по-разному, а дураки никогда не могут договориться, хотя думают все одинаково». «Человек меняет деньги, а деньги меняют человека». «Порой пугаешься собственной смелости». «Старость – это когда лекарства становятся едой, а еда – ядом». 

Я бы рекомендовала вам чтение парадоксов, как очень полезное занятие. Это работа даже не ума, а разума. Когда хочется как-то выйти за рамки и справиться с какой-либо ситуацией, во-первых, чаще всего улыбаешься от неожиданности, а во-вторых, есть над чем задуматься. Вот такая парадоксальная «архитектура». Ведь из сознания людей, переходя в произведение литературы, в живопись, в искусство, естественно, невозможно остановиться, и хочется все, что люди уже используют применять в таких разных, необычных формах. 

И вот, пожалуйста, смотрите, какой чудесный указатель. Дорог если вы видите – четыре, указателей у человека гораздо больше. Надо сказать, что смех Заратустры появился в ответ на все увеличивающееся число произведений, которые отражают метафизический страх непонимания, непознаваемости мира, какую-то «Тошноту» Сартра. Это состояние отчаяния, одиночества и заброшенности в этом мире, неизбежности смерти, бессмысленной в отсутствии вечности, уменьшение веры людей в загробную жизнь. 

Но смех-то так никуда и не уходит, он все равно остается фоном, на котором продолжают разыгрываться трагедии человеческой жизни. Людей все больше беспокоят явления ложности и двусмысленности, раздвоение, удвоение, двойничество. Выбор все равно за тобой, но его же очень трудно делать постоянно. С другой стороны, хочется уйти в какую-то иллюзию.

И, естественно то, что, создавая произведения культуры люди, так или иначе, отражают все свои сомнения, все свои метания. Помните, очень давно Блез Паскаль высказался о том, что человек это всего лишь ропщущий, «мыслящий тростник» в хаосе мира. Позже Тютчев переложил эту мысль в стихотворную форму. Вообще, идеи Паскаля оказали огромное влияние и на русскую культуру, и на русскую литературу. 

Давайте посмотрим, что же происходит? Какие бы законы не открывались, какие бы блага цивилизация не несла людям, ничего не меняется и ощущения наши остаются все равно теми же, а смех на самом деле это оружие защиты. Но смех действительно добрый только тогда, когда он помогает тебе жить дальше. Например, ты видишь, как бегут люди под дождем по лужам, они мокрые, им совсем, в общем-то, не комфортно, но почему-то им смешно и весело. В ту минуту, когда ты, глядя на них, непроизвольно улыбаешься, ты действительно продлеваешь себе жизнь. Когда же ты упиваешься иронической критикой, разрушением и осмеянием ценностей, что в это время создается? Не создается ничего, только усиливается твое не очень комфортное состояние.

Еще важно помнить, что «Смех сопровождает человека всю жизнь, меняется вместе с ним, есть внешнее отражение его внутренних движений, состояний, и больше того – есть, в определенном смысле, выражение его судьбы. Между жизнью и смертью осуществляется судьба». Возможно, вы это знаете и без меня, может верите, а может и не верите… Надо сказать, что высказывание, которое я вам привожу сейчас принадлежит нашим с вами современникам, а не тем, которые исследовали смех богов на Олимпе. 

«И время смеха, так же как время судьбы, необратимо, и в нем мгновение, случай, неожиданность, непредсказуемость играют ключевую роль». Для меня было очень неожиданным, когда я встретила такое серьезное сравнение смеха с судьбой. 

Хочу напомнить, что беспрерывно над судьбами людей смеялись боги на Олимпе. Они смеялись громко, круглосуточно. Отсюда пошло выражение гомерический смех. Им действительно было над чем смеяться, они смеялись над людьми. Видимо, они и научили смеяться людей для того чтобы те продолжали свой род…

У богов были свои игрушки, свои куклы. К этому вопросу постоянно люди возвращаются, возвращаются и современные исследователи, ведь без смеха, наверное, ни одной жизни, ни одной судьбы представить себе невозможно. Спонтанность, непредсказуемость, неожиданность, случайность, двойственность, мгновенное разрушение, уничтожение противоречий на самом деле присутствует и в судьбе, и в смехе. 

Как мы с вами не пробовали постепенно разобрать смех по косточкам, я вас уверяю, нам это не удалось. Со временем люди найдут еще что-нибудь более интересное, свойственное смеху и опять же это будет двояко, что может использоваться как со знаком плюс, так и со знаком минус. 

Нельзя не отметить, одну из самых главных способностей, когда отражается субъект в объекте, говоря про картинку, когда человек приподнимает море. Это знаменитый эффект зеркала, один из самых распространенных и популярных. Здесь мы не видим девушку, мы видим только ее отражение. Здесь мы видим, что человек, в общем, видит в зеркале совершенно не то, что есть на самом деле – и это тоже, пожалуйста, иллюзорность, обман. 

И важно то, что как мы видим себя в зеркале и то, какими нас видят другие – это две большие разницы. И вот уже кривое зеркало, сначала открытое практиками, учеными и исследователями, которое просто смешило людей, со временем перешло в «эффект зеркала», знаменитое «Зазеркалье», куда отправил Кэррол свою Алису, и стало серьезной игрой разума. Это тот самый эффект отражения, который присутствует в природе… Сначала человек отражался в воде, потом в стекле, дошли, наконец, до зеркал, дошли и до разных зеркал. Вообще, стремление оказаться в зеркале это невероятная потребность человека. 

Мы об этом поговорим с вами чуть дальше. Помните, мы говорили, что трудно было определить, что же такое комическое, и почему оно может быть категорией. Теперь из всего, что мы с вами знаем, мы можем точно сказать, что «Комическое – это эстетическая категория, в которой фиксируется чувственно-наглядным образом выраженный процесс созидания двойной видимости и мгновенного ее разрушения и восприятие этого процесса». 

То есть само по себе определение кажется, наверное, невероятно сложным. Но если вспомнить картинку, как приподнимает человек море и в эту минуту удваивается в его сознании то, что есть, как оно отражается, как оно осознается и, в конце концов, нелепость эта лопается как мыльный пузырь: либо смехом, либо страхом. Но страх это другая тема, мы говорим о смехе. 

То есть это процесс, происходящий каждый раз: будь то маленькая шутка, удачный каламбур или иронически построенный другой мир, с использованием, безусловно, непредсказуемого и смешного. Даже героев всяких стрелялок, совершенно, как нам кажется, тупых, авторы так или иначе пытаются наделить хотя бы каким-то юмором, потому что без этого очень скучно. 

Это и есть тот самый процесс, который позволяет отнести комическое к действительно эстетической категории. Встреча, момент понимания и момент осознания состоит из этих двух видимостей. Одна из них объективная видимость, которая рождается из противоречий развития самого объекта. А в данном случае изменение жизненных обстоятельств и существования человека в них. То есть акт работы ума совершился и следом за этим идет «субъективная видимость – это отражение этих обстоятельств и положения человека в них в сознании, в голове этого самого человека, участника комической ситуации». 

Например, когда мы с вами смотрим ситкомы или комедии. Мы не залезаем в экран, не стоим рядом с героями, нам этого достаточно. Более того, нам иногда достаточно оценки какого-то входа в ситуацию, какой-то завязки, когда мы сами уже можем предположить, что дальше произойдет, поскольку мы уже знаем определенные свойства характера действующих персонажей. Я всегда искренне радуюсь, если создатели меня «сделали», если сделали еще неожиданнее и еще смешнее, чем мне бы того хотелось и я могла бы предположить.

Теперь вернемся к понятию виртуальность. Надо сказать, что оно взялось в классической механике еще в семнадцатом веке, как обозначение математического эксперимента. Представьте себе, расхожее слово в семнадцатом веке обозначающее математический эксперимент, включало в себя определенную двойственность. То есть «она была одновременно и мнимостью и реальностью, такой нереальной реальностью, парадоксом, допуском, как бы сном наяву». 

«Также в качестве естественного физического явления виртуальность описывается и в квантовой физике, как внезапное появление виртуальных частиц, которые могут возникать «из ничего», обретая мимолетное существование, а потом опять исчезать». Правда невероятно похожи на смешинки и на смех. Вроде как бы ничего такого и не было, мы с вами на сцене или на экране, или, слушая анекдот, не были в этой ситуации, но у нас осталось очень четкое чувственное восприятие. Поэтому это возникновение внезапное и внезапное разрушение, оно и смешинкам говорит: «Ха-ха, поймал», вот что «ха-ха, поймал?» Вот поймал и поймал, возникло оно откуда-то. Это предположение, допуск того, чего нет в реальности – оно действительно все свойственно смеху. И выражение, что смех, как виртуальная реальность вполне имеет право на свое существование. 

«И виртуальная система, по сути, служит реализацией исконно детского желания войти в зеркало и действовать в нем. Человек нуждается в фиктивном удвоении мира». Вот тот самый момент, когда ты сталкиваешься с какой-то непривычностью и с нелепостью. Выходя достойно из этой ситуации, ты как бы действительно становишься сильней и получаешь определенный, гормональный всплеск – тут тоже есть свои тонкости. Мы об этом не будем говорить. Человек в этом действительно нуждается, это свойственно нашей природе и все, что возникает в мире, оно, естественно, возникает неслучайно. 

«И в этом смысле телевидение и компьютерные средства визуализации помогают прояснить природу человека». Другое дело, что важно остаться в рамках с каким-то чувством меры – ни с каким-то, а с правильным. «Но потребность в иллюзорной жизни, когда мир раскрывается как приключение, есть антропологическое свойство». Это потребность человека. 

Напомню вам такой известный факт, что еще в середине прошлого века, именно наши советские ученые обратили внимание на тот факт, что при раскопках они не находят игрушек. В древности люди не играли, у них не было на это ни времени, ни возможности, ни умственной потребности. Может быть, даже потребность и была, потому что сейчас говорят исследователи, что свойство мозга прежнего и сегодняшнего не сильно отличаются. И волнуют нас все те же вопросы: откуда звезды на небе, почему небо синее и так далее, почему человек рождается и умирает. И как не было ответов, так их и нет. 

Но далее ученые сделали очень серьезный вывод. Что чем выше уровень развития цивилизации, тем дольше игровой период, как у каждого отдельного человека в период его жизни, так и у человечества в целом. То есть развитие цивилизации подарило, так сказать, развило в нас потребность играть. И играть, естественно, стало возможно и интересно, благодаря появлению таких виртуальных миров, где можно что-то создать. Где можно полностью уйти от ответственности за все, что ты создал. Где есть и хорошее, и плохое, смешное и злое, доброе, где можно соединить несоединимое. 

Где в первой попытке убитый герой потом спокойненько воскресает и продолжает по новой действовать. Персонажи могут быть смешными, мы можем их постоянно сталкивать с какими-то непривычностями. Но, тем не менее, это все равно иллюзия. Это действительно игра, что важно, этим можно пользоваться, но без смеха, без комических ситуаций, без развития сюжета, ничего этого представить невозможно.

Но во всем этом есть еще и определенная опасность, о которой я узнала, прочитав одну из современных книг о геймерах. По сюжету, когда в книге девушка регистрируется и начинает выбирать себе образ и свое место в будущей игре, ее предупреждают, чтобы она была осторожна, потому что «игра уже играет в тебя». Это и есть та самая потребность человека, зайти в зеркало и там действовать. На самом деле мы же постоянно сталкиваемся в этом мире с какими-то нелепостями, противоречиями, несправедливостями. Но иногда хочется почувствовать себя настоящим Творцом. Все самому создать и самому мгновенно разрушить. 

Самое главное все-таки в смехе – это то, что он обладает способностью. Смех, смешное, комическое, комическое – как эстетическая категория, как интеллектуальная деятельность человека, который исследуется и который отражается во всех произведениях литературы и искусства. Эта способность, конечно, очень важна и виртуальность в этом смысле, возможность «оторваться» в придуманном мире – это здорово с одной стороны, а с другой стороны немножко опасно. 

«И феномен смеха так же, как и виртуальная реальность является короткоживущим, так как его исходная зыбкая почва видимости-иллюзии обрекает его заранее на разрушение. Новизна – вот то, что всегда связано с этим «порождением», она каждый раз вновь и вновь уничтожается». 

Не случайно поэтому все современные постановщики, обращаясь к классическим сюжетам, пытаются что-то привнести, что-то изменить, сделать современный антураж, сделать что-то такое, что будет смешным, доставит удовольствие от того, что ты посмеялся. Ты можешь увидеть какое-то отражение себя, ты что-то себе представить, ты разрушить какой-либо страх или противоречие, в конце концов, просто тебя могут развеселить нелепости высказываний или нелогичность поступков, которые совершают герои. 

Но дважды, трижды, много раз над одним и тем же смеяться, уже как-то, наверное, не очень получится, захочется что-то новое. Так, приходя в коллектив с хорошей шуткой, ты завтра с такой же шуткой не придешь. Возможно, в случае насущности шутки, какой-то отклик и останется, но, тем не менее, все – оно родилось, оно вспыхнуло. 

Помните, мы с вами рассматривали картинку «Вспышка», говоря о том, что смех действительно вспышке подобен. Волна такая прокатилась и все – нет, надо создавать новое. То есть оно рождается, умирает, успевает удвоиться, успевает самоуничтожиться, при этом успевает нас как-то возвысить, потому что мы преодолели какую-то нелепость, какое-то противоречие. Чернышевский очень много и правильно об этом писал о том, что, способность человека к юмору и смеху способствует увеличению осознания собственного достоинства. И я вас всячески призываю работать с умом и с разумом относительно смеха, со своей наблюдательностью, и, конечно же, беречь те хорошие, добрые улыбки, вызванные необычными явлениями в нашей жизни, которых все равно много. 

На этом наша с вами сегодняшняя беседа закончена. Всего доброго, до свидания.
СМОТРЕТЬ ЗАПИСЬ ПРОГРАММЫ ИРИНЫ ШУХАЕВОЙ СМЕХ КАК ВИРТУАЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Ирина Шухаева. Поэты тютчевской плеяды.

- Здравствуйте, уважаемые зрители. Мы с вами продолжаем говорить о жизни, творчестве и литературном наследии Фёдора Ивановича Тютчева. Естественно, любой поэт, художник, мыслитель, чья деятельность осталась в сокровищах человеческой мысли, для того, чтобы мы с вами могли снова к этому обратиться, никогда не бывает одним- единственным, даже если он представитель какого-то яркого периода общественной жизни. Это всегда часть жизни литературной, часть жизни общественной, светской, особенно, в тот период, о котором мы говорим.

 Надо сказать, что как раз ХІХ век для России был очень богатым. От восхода русской литературы до такого резкого расцвета и развития, когда исследователи литературы, будучи при этом замечательными поэтами и писателями, в середине и ближе к концу ХІХ века начали говорить о том, что дальше, наверное, будет только увядание и повторение.  Тем не менее, история нашей страны, развитие общественной мысли, красота, сила, мужество и самобытность русского духа, отражающиеся в творчестве любого представителя нашей словесности, литературы  или философской мысли, не даёт никому остановиться, уснуть на лаврах. И даже если сегодня кажется, что всё кончилось, то мы с вами точно ошибаемся, и со временем обязательно кто–то выйдет на первый план, как, спустя больше чем 150 лет, из всего окружения того поэтического периода в России, а первое место вышел Фёдор Иванович Тютчев. 

Долгие годы он был в тени своего современника Александра Сергеевича Пушкина, почему-то их сравнивали, несмотря на то, что Тютчев был также современником и Лермонтова. В современной истории литературы есть тенденция выделять две величайших плеяды поэтов, которые жили и работали в первой половине ХІХ века. Речь идёт о знаменитой Пушкинской плеяде – это Жуковский, это, конечно, сам Пушкин, Антон Дельвиг, Евгений Баратынский, герой войны Денис Давыдов – люди, которые работали на удивительном подъёме, их сильный расцвет был до декабристского восстания. Потом, как вы знаете, правительство опомнилось, и начались более жёсткие меры. Говорят о том, что распалась и сама плеяда.

Все наши поэты получили блестящее образование.  Образования, к сожалению, русского на тот момент ещё не было: знакомились с переводами, с признанной классикой мировой поэзии и философской мысли. Только складывались на тот момент и литературоведение, и критика. Большое количество подражателей появилось у каждого представителя Пушкинской плеяды, в том числе и у самого Пушкина. И это привело к тому, что интерес к поэзии начал резко-резко падать, тем более что и Пушкин, и Лермонтов писали совершенно бесподобную прозу. Начинал писать Гоголь,  кроме французских романов, переводами которых зачитывались и которые обсуждали, вдруг стали появляться свои, и это стало безумно интересно: и обсуждать, и разбирать романы казалось тогда легче, чем стихи. Это конечно спорный вопрос, но интерес к поэзии падает. Пушкин перестаёт в «Современнике» печатать свои стихи.

Те Тютчевские  24 стихотворения, присланные из Германии, которые в 1836 году вышли в Пушкинском «Современнике», тоже не находят никакого отклика. А это те стихотворения, которые сейчас признаны шедеврами не только русской, а мировой, просто всемирной поэзии. И вот интересно говорил Белинский:

«Как медленно и нерешительно шёл, или лучше сказать, хромал Карамзинский период, так быстро и скоро шёл период Пушкинский. Пушкинский период был самым цветущим временем нашей словесности…»  ( В. Г. Белинский Литературные мечтания) 

Разбирая тенденции новой поэзии, а именно, тех поэтов, которые объединились в «Общество любомудров» под руководством Семёна Егоровича Раича (мы с вами знаем, что это был домашний учитель, наставник и друг Ф. И. Тютчева), и, размышляя над тем, к чему приведёт их стремление — насытить поэзию непременно мыслью, он говорил, что любая цель вредит поэзии и назначив себе такую высокую цель, надо обладать и великими средствами, чтобы её достойно выполнить. В этом он абсолютно прав. Из-за этого многие произведения обнаруживают более усилия ума, чем излияния горячего вдохновения. Всё это теперь не больше как воспоминания о каком-то весёлом и давно минувшем времени. Роман всё убил, всё поглотил, а повесть, пришедшая вместе с ним, изгладила и следы и всего этого.

И интересно, то, что как-то очень рано ушли из жизни те, кто могли бы идейно вдохновить направление любомудров —  философия, мысль, поэзия как работа, а не просто, как красота, описывающая там путешествия или любовные страдания. То есть такое вот стремление сделать отечественную поэзию серьёзной, конечно было правильным и конечно, должно было принести свои плоды, потому что Тютчев в этом обществе был с самого начала. И все поэты-любомудры старались его всегда поддерживать, читали все его произведения, помогали его печатать и привлечь к нему внимание, но, действительно, период говорил о том, что есть определённый серьёзный спад интереса к отечественной поэзии.

Тютчевская плеяда – это конечно сам Тютчев, это, безусловно, Фёдор Глинка, это Бенедиктов, Степан Шевырёв и Алексей Хомяков. И это далеко не все, просто с их краткими биографиями и некоторыми стихотворениями мы сейчас познакомимся, просто для того, чтобы было видно насколько важно, чтобы мысль не давила над стихом и стих не становился утомительным. Потому что Шевырёв Степан Петрович, цепляя Пушкина с его кажущейся лёгкостью, написал ему стихотворение, состоящее из 154 строчек. Вы знаете, мыслей там больше чем достаточно, но читать его практически невозможно. Опять же, в отличие от любых стихотворений Тютчева, которые не длинные, ясные, лаконичные, понятные, пронзительные и отмеченные, конечно, несравненным божественным даром.

Что же положили в основу любомудры  и почему так они считали важным насытить поэзию мысли? Потому что пришло время развивать отечественную философию, и надо сказать, что практически все из них считали поэтическое свое творчество второстепенным.

«Философия и применение оной ко всем эпохам наук и искусств – заслуживающих особенное наше внимание  предметы, тем более, необходимые для России, потому что она ещё нуждается в твёрдом основании изящных наук и найдёт ещё основание, сей залог своей самобытности и, следственно, своей нравственной свободы в литературе, в философии».  (Д. Веневитинов)

Извечный вопрос влияния Европы на Россию, и какой же у России путь — свой или поражаемый, и к чему это может привести, точно так же в литературе. Поэты общества любомудров озадачились тем, что отечественная нравственность должна развиваться именно под влиянием философии.

 Ф.И. Тютчев, занимающий среди них такое лидирующее положение, о его поэзии сейчас наступает время немного обобщить. Вадим Кожанов в своей работе говорит, что в основе лирики Тютчева лежат стихи и мысли, и мы должны помнить, что это не черта индивидуального своеобразия поэта. Лирика Тютчева являет собой с этой точки зрения характерное, закономерное порождение целой поэтической эпохи. Лирический герой этой поэзии должен быть, прежде всего, мыслителем. Не путешественником, не любовником, не созерцателем, а именно мыслителем – человеком, работающим духовно. Этот человеческий образ, образ мыслителя, обладает настолько всепроникающей мощной энергией, что идеи, выраженные в том или ином стихотворении, предстают не как самостоятельное содержание, а только как своего рода духовные жесты этого образа мыслителя. И образ этот, открытотсоотнесён со всей беспредельностью природой и историей. Вот это у Тютчева действительно очень ярко. Помните?

«По высям творенья, как бог, я шагал,

и мир подо мною недвижный сиял».

«Связан, соединен от века

Союзом кровного родства

Разумный гений человека

С творящей силой естества.

Скажи заветное он слово —

И миром новым естество

Всегда откликнуться готово

На голос родственный его».

И сейчас скажу вам несколько слов о некоторых поэтах  и приведу фрагменты в стихотворениях, просто для того, чтобы почувствовать, насколько они все говорили, думали и старались писать об одном и том же и насколько чуть-чуть выше всех был Ф. И. Тютчев. А вы видите его тётку, Глинка, правда Фёдор не Иванович, а Николаевич, но принадлежит он, как о нём говорили, к малому числу наших поэтов исключительно благодаря своей неповторимости, своей обычности и своему собственному пути. Именно за это его очень любил и ценил Тютчев, читал его всегда с большим удовольствием, потому что тот умудрялся никому не подражать и писать совершенно самобытные стихи.

В 1885–1886 г.г. и в 1812 году Фёдор Глинка состоял адъютантом при генерале Милорадовиче, после чего он вступил в Масонскую ложу, потом поддерживал все союзы декабристов, и от сибирской ссылки его спасло только то, что за него заступился лично Милорадович. Он был сослан в Олонецкую губернию, оттуда вернулся, продолжал жить в Москве и в Петербурге, что было практически нонсенсом для людей, которые попали, как сочувствующие декабристам – такие первые серьёзные политические заключённые в стране. Он ходил на гражданскую службу, он очень увлекался археологией, был всесторонне развитым человеком и писал очень свои обычные стихи.

«Как стебель скошенной травы

Без рук, без ног, без головы,

Лежу я часто распростертый,

В каком-то дивном забытье,

И онемело все во мне.

Но мне легко; как будто стертый

С лица земли, я, полумертвый, 

Двойною жизнию живу

Покинув томную главу —

Жилье источенное ею,—

Тревожной мыслию моею,—

Бежит — (я вижу наяву) —

Бежит вся мысль моя к подгрудью,

Встречаясь с жизнью сердца там,

И, не внимая многолюдью,

Ни внешним бурным суетам,—

Я весь в себе, весь сам с собою…

Тут, мнится, грудь моя дугою

Всхолмилась, светлого полна,

И, просветленная, она

Какой-то радостью благою,

Не жгучим, сладостным огнем,

Живет каким-то бытием,

Которого не знает внешний

И суетливый человек!»

Это фрагмент из стихотворения «Иная жизнь». Есть ещё у него очень забавное стихотворение, пророческое абсолютно, сейчас увидите, оно называется «Две дороги»:

«Тоскуя — полосою длинной,

В туманной утренней росе,

Вверяет эху сон пустынный

Осиротелое шоссе…

А там вдали мелькает струнка,

Из-за лесов струится дым:

То горделивая чугунка

С своим пожаром подвижным.

Шоссе поет про рок свой слезный,

“Что ж это сделал человек?!

Он весь поехал по железной,

А мне грозит железный век!..

Давно ль красавицей дорогой

Считалась общей я молвой?

И вот теперь сижу убогой

И обездоленной вдовой.

Где-где по мне проходит пеший;

А там и свищет и рычит

Заклепанный в засаде леший

И без коней — обоз бежит…”

Но рок дойдет и до чугунки:

Смельчак взовьется выше гор

И на две брошенные струнки

С презреньем бросит гордый взор.

И станет человек воздушный

(Плывя в воздушной полосе)

Смеяться и чугунке душной,

И каменистому шоссе.

Так помиритесь же, дороги, -

Одна судьба обеих ждет.

А люди? — люди станут боги,

Или их громом пришибёт.»

Такое забавное стихотворение, можно сказать, предсказал, что люди перестанут ездить на поездах и начнут летать. Дальше обращаю ваше внимание, на то, что двойственность слова, мысли, раздвоение человеческой природы — ещё то, о чём писал Блез Паскаль — о непознаваемости, о бесконечности, о невозможности постичь соединения духа и тела, уход от суеты, что происходит у человека в душе. Небо, море, звёзды, грозы, слова бездна и мысль, наверное, просто можно сбиться со счету, если попробовать посчитать сколько раз они их все употребляют, но получается по-разному. Вот ещё тоже буквально несколько строчек:

 «Но в сердце есть отломок зеркала:

В нем видим мы,

Что порча страшно исковеркала

У всех умы!

Замкнули речи все столетия

В своих шкафах;

А нам остались междометия:

“Увы!” да “Ах!»

 И это тоже Федор Глинка. Несколько слов я вам скажу об Алексее Степановиче Хомякове. Это такой наш ответ эпохе возрождения. Этот человек был одновременно филологом, историком, богословом, философом, занимался политической экономией, был поэтом, журналистом, техником, изобретателем, медиком, архитектором, живописцем, спортсменом, охотником, миссионером, который вёл дебаты с раскольниками, и при всём  при этом, он ещё был рачительным помещиком. Своим стихам, также, как и Тютчев, придавал весьма второстепенное значение. Больше известен как основоположник течения славянофилов и послушайте, какие он писал стихи:

 «В час полночный близ потока

Ты взгляни на небеса:

Совершаются далеко

В горнем мире чудеса.

Ночи вечные лампады,

Невидимы в блеске дня,

Стройно ходят там громады

Негасимого огня.

Но впивайся в них очами –

И увидишь, что вдали

За ближайшими звездами

Тьмами звезды в ночь ушли.

Вновь вглядись — и тьмы за тьмами

Утомят твой робкий взгляд:

Все звездами, все огнями

Бездны синие горят.

В час полночного молчанья,

Отогнав обманы снов,

Ты вглядись душой в писанья

Галилейских рыбаков, -

И в объеме книги тесной

Развернется пред тобой

Бесконечный свод небесный

С лучезарною красой.

Узришь — звезды мысли водят

Тайный хор свой вкруг земли.

Вновь вглядись — другие всходят;

Вновь вглядись — и там вдали

Звезды мысли, тьмы за тьмами,

Всходят, всходят без числа, -

И зажжется их огнями

Сердца дремлющая мгла». 

«Сумрак вечерний тихо взошёл,

Месяц двурогий звезды повёл

В лазурном просторе,

Время покоя, любви, тишины,

Воздух и небо сиянья полны,

Смолкло роптанье разгульной волны,

Сравнялося море. 

Сердцу отрадно, берег далёк;

Как очарован, спит мой челнок,

Упали ветрила.

Небо, как море, лежит надо мной;

Море, как небо, блестит синевой;

В бездне небесной и бездне морской

Всё те же светила.

О, что бы в душу вошла тишина!

О, что бы реже смущалась она

Земными мечтами!

Лучше, чем в лоне лазурных морей,

Полное тайны и полно лучей,

Вечное небо гляделось бы в ней

Со всеми звездами». 

 Всё то же самое – небо, море, звёзды, состояние человека, но чуть более долго, чуть более тяжеловесно, о, тем не менее, было направление мысли, которое конечно отразилось в поэзии Тютчева, потому что многие из любомудров часто приезжали за границу. Они встречались и там, проводили свои встречи, беседы, обсуждения. Тютчев всегда при этом присутствовал и верно то, что он ни один был такой. Это было направление, просто Тютчев стал более ярким его представителем, наверное, чуть-чуть более талантливым, я бы сказала просто, — совсем гениальным.

 «Заря! Тебе подобны мы -

Смешенье пламени и хлада,

Смешение небес и ада,

Слияние лучей и тьмы»

Это тоже Хомяков и это тоже парадоксальное соединение в природе странных явлений, тоже — самое, что происходит и в душе человека.

И несколько слов о Степане Петровиче Шевырёве. Он долго был идеологом и вдохновителем работы «Общества любомудров». Его первые стихотворения очень высоко оценили и Пушкин, и Жуковский, но случилась с ним такая небольшая остановка в развитии. Он был очень консервативен, никак не мог смириться с тем, что убеждения иногда не то, чтобы нужно менять, но как-то можно быть и гибче, и мягче. Начиная с такого всеобщего одобрения, потом был немного осмеянный. Его же ученики писали про него очень, к сожалению, злые эпиграммы и уже в конце жизни его творчество было немного забыто. Получил он блестящее домашнее образование, служил в Московском архиве Коллегии Министерства иностранных дел. Был очень близок с Гоголем, много помогал ему, читал корректуру его сочинений, налаживал связи с книготорговцами, но вот есть какой-то оттенок нелепости в его жизни. Тоже писал, как я уже говорила с грозами и с всякими природными явлениями:

«Гром грянул! Внемлешь ли глаголу

Природы гневной — сын земли?

Се! духи и горе и долу

Её вещанья разнесли!

Она язык свой отрешает,

Громами тесный полнит слух

И человека вопрошает:

Не спит ли в нём бессмертный дух?»

Этот вопрос – непрестанной духовной работы в человеке, он любомудров всех очень волновал. И это правильно. Ещё одно стихотворение, оно очень долгое, поэтому я вам его всё читать не буду, хотя хотела немного «помучить» и показать, насколько отличался Тютчев от своих единомышленников именно в творчестве:

«Мне Бог послал чудесный сон:

Преобразилася природа,

Гляжу – с заката и с восхода,

В единый миг на небосклон

Два солнца всходят лучезарных

В порфирах огненно-янтарных —

И над воскреснувшей землей

Чета светил по небокругу

Течет во сретенье друг другу.

Всё дышит жизнию двойной:

Два солнца отражают воды,

Два сердца бьют в груди природы —

И кровь ключом двойным течет

По жилам Божия творенья,

И мир удвоенный живет —

В едином миге два мгновенья». 

И дальше очень, очень длинное стихотворение о том, что всё-таки они, два светила, вступили между собой в конфликт, и началась гроза, буря, стихия — вообще полный кошмар. Конечно, плохо пересказывать стихотворение, но заканчивается оно строчками, что слава Богу, что я проснулся, но в душе каждого из нас такое может происходить. Очень интересные тоже стихи, достаточно своеобычные и вот яркий пример тому, как говорил Белинский, — произведения, в которых видна работа мысли, но нет дыхания поэзии, нет дыхания таланта – это не стихотворение, написанное в порыве вдохновения, естественно под воздействием каких-то мыслей, а это немного такая вымученная поэзия и, к сожалению, во многих стихах у поэтов любомудров встречается.

И в завершении успеваю вам несколько слов сказать о Владимире Григорьевиче Бенедиктове. Он воспитывался в Олонецкой гимназии в Петрозаводске, затем долго служил, участвовал в походе против польских повстанцев, потом оставил военную службу, поступил в Министерство финансов и до конца своей службы занимал должность члена правления государственного банка. Был членом корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук. Его стихотворение называется «Сон»:

«И жизнью, и собой, и миром недоволен,

Я весь расс​троен был, я был душевно болен,

Я умереть хотел — и, в думы был углублен,

Забы​лся, изнемог — и погр​узился в сон.

И снилось мне тогда, что, отре​шась от тела

И тяжести земной, душа моя летела

С полу​созн​анием иного бытия,

Без форм, без личного исче​знув​шего “я”,

И в бездне всех миров, — от мира и до мира –

Теря​лась вечн​ости в безд​онной глубине».

И другое, просто чтобы показать, насколько всё равно при этом они все старались быть разными. Стихотворение называется «Вулкан»:

«Нахмуренным челом простерся он высоко

Пятою он земли утробу придавил; 

Курится и молчит, надменный, одинокой, 

Мысль огнеметную он в сердце затаил… 

Созрела — он вздохнул, и вздох его глубокой

Потряс кору земли и небо помрачил, 

И камни, прах и дым разбросаны широко, 

И лавы бурный ток окрестность обкатил. 

Он — гений естества! И след опустошенья, 

Который он простер, жизнь ярче осветит.

Смирись — ты не постиг природы назначенья! 

Так в человечестве бич — гений зашумит – 

Толпа его клянет средь дикого смятенья, 

А он, свирепствуя, — земле благотворит».

Лишний раз показывает, что недосягаемость мира лучше всего в своих стихотворениях высказал Федор Иванович Тютчев. На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.

Ирина Шухаева. Смех и православная аскетичность

Помните, мы с вами говорили, что многие задают вопросы вроде: смеялся ли Бог? Может быть, просто нам об этом неизвестно и просто нет никакой информации в Евангелие? Говорили о том, что сегодня священнослужители разных концессий признают жизненную силу смеха, именно жизнерадостного смеха, созерцательного, состояние веселья, благодарности, благодати. Здесь возникает вопрос того самого чувства меры, которое при этом нужно соблюдать. Я приведу слова митрополита Кирилла, когда он отвечал на вопросы, почему считается, что к смеху отношение негативное. Мы православные и получили свое православие от Византии в наследство. Смех важен, как выражение положительных эмоций. Как часто люди говорят: «А если нельзя смеяться, что тогда – все время плакать?» Получается, что ты впадаешь в состояние уныния, а вот как раз состояние уныния и считается грехом. Уныние это тоже страсть, это тяжелое внутреннее состояние, которое передается и на внешность. Если можно попробовать повторить его слова кратко, то получается, что нравственная основа, идеологическая основа христианства – это сдержанность, сдерживание, это обуздание страстей. Поэтому естественно, уныние относится к страсти и с этим тоже следует бороться. И особенно митрополит Кирилл предупреждал о недопустимости безудержного смеха, о котором мы дальше поговорим. 

Давайте посмотрим, насколько основатели христианства и православия по-разному к смеху относились. Вот возьмем Екклесиаста, он нам говорил: «Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердца мудрых – в доме плача, сердца глупых – в доме веселия…» И тот же самый Екклесиаст утверждает: «И похвалил я веселие; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться; это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем». 

С одной стороны «сердца глупых – в доме веселие», но опять же «в доме веселие», наверняка имеется в виду то самое безудержное веселие. Все-таки сейчас речь идет уже о средневековом смехе, об утверждении христианства, а на Руси об утверждении православия, когда от языческих обрядов безудержный смех связывался с определенным событием в жизни природы и имел ограниченный, разовый характер. Были некоторые праздники, некоторые обряды, распределенные в течение календарного года, когда человек давал волю накопившейся сдержанности и заодно помогал природе. То христианство и наше с вами православие – это уже совсем другое отношение к жизни и к миру, когда единение с природой отходит на второй план, а на первый план выходит единение с Богом. Наша земная жизнь это, если можно так иронически сказать, некоторая разминка перед той самой жизнью вечной, откуда пока никто не вернулся и не рассказал нам, что же там на самом деле происходит. 

Буду сейчас говорить о Клименте Александрийском, о его произведении «Педагог». Его тоже очень волновала тема смеха. То, что разрешается в любой религии – улыбка созерцания, добрая улыбка, восхищение чуду. Господь сотворил огромный мир. Мы улыбаемся, когда видим, как играют птицы, как причудливо течет вода, улыбаемся хорошим событиям, моментам в отношениях людей мы тоже улыбаемся. На этом хорошо бы и остановиться, оставив смех неистовый и безудержный именно для определенных обрядов. Тогда, как в сегодняшней жизни, мы вряд ли найдем обряд, который позволял бы и предполагал бы такое поведение. Поведение осталось, потребность в таком выходе энергии осталась, а вызывает это скорее осуждение, чем принятие. Так вот что говорил Климент Александрийский в своем произведении «Педагог». «Что человеку сомой природой устроено, того запрещать ему не следует; но и в этом нам свойственном от природы, необходимо соблюдать правовую меру, благовременность и целесообразность. Нельзя же на том основании, что человеку свойственно смеяться естественно, все делать предметом смеха». 

Вот та самая проблема – над чем смеяться можно, над чем смеяться нельзя и кто нам с вами это установил? Как можно остановить мысль, если мы говорим, что чувство юмора, которое вызывает смех не психофизиологический, как от щекотки, а именно от результата умственной, душевной деятельности? Как это можно все остановить? И можно ли это все останавливать? И, тем не менее, и митрополит Кирилл, и представители других религиозных конфессий предупреждают о том, что безудержный смех считается греховным и подлежит осуждению. 

Итак, я вам напомню, что же такое безудержный смех, и какие виды смеха к нему относятся. Прежде всего это знакомое вам выражение «гомерический смех». Это то, как описывал Гомер смех богов на Олимпе. Но они были Боги, у них было много поводов… Они, как вы помните, смеялись над человеческими судьбами. Так вот громкий, неудержимый, изобильный, огромный – это гомерический. Есть еще такое выражение как «сардонический смех». Это смех жертвы, утраты, отречения. Этот смех у греков стал поговоркой в отношении людей, которые смеются в момент своей гибели. Нашли это у Гомера в «Одиссее» и происхождение этого оборота связали с тем, что на острове Сардиния росла особая трава, и люди, употребившие ее в пищу, умирали и их лица искажались судорогами, похожими на смех. 

Есть другая легенда, по которой у древних жителей Сардинии был обычай приносить в жертву стариков. Эта церемония происходила при всеобщем смехе, причем смеялись и те, кого приносили в жертву. Безудержно, наверное, от того что смех сталкивался со смертью именно в этом сардоническом смехе. О том, какое хитрое положение между жизнью и смертью занимает смех, мы еще поговорим. 

Поговорим о том, что в католичестве и в протестантстве, даже по языкообразованию, по форме слов и словосочетаний «святой шутит» или «святой улыбается» достаточно допустимо, достаточно распространено, чего совершенно не было на Руси. У нас глагол «шутит» с прилагательным «святой», который практически уже как существительное воспринимается, в один ряд никак не встают. Издавна прослеживаются отношения к шутовству, к шуткам, к смеху, как определенное проявление нечистой силы, как царство дьявола. Особенно это усиливалось в средние века и до сих пор мы знаем: «Чем черт не шутит». «Пока Бог спит» еще иногда добавляют, а иногда не добавляют. Если что-то прячется от тебя или что-то не получается, это все «бесовские шутки», «бесовские проделки». Большой отклик находила в сердцах людей проблема, что смеяться запрещено, но при этом ментальная способность к иронии огромная. Некоторые исследователи предполагают, что именно разрыв между православной совестью и гениальной способностью осмеивать, насмехаться, развивать это до абсурда, практически довел до безумия и смерти Гоголя. Очень серьезное и очень сложное: смеяться вроде бы нельзя, а если не смеяться, то и жить плохо получается. 

Священнослужители, когда цитируют народную нашу поговорку «Смех сквозь слезы», они говорят что с их точки зрения это хорошо, так как означает, что горе не захватило человека абсолютно, он не впал в уныние. Если он может смеяться, значит, у него осталась надежда на то, что он признает и принимает мир, созданный Богом, хорошим и светлым. И еще кое-что интересное, о чем я вам хочу рассказать – произведение не русской литературы, роман современного автора Умберто Эко «Имя Розы», где есть образ монаха Францисканца Вильгельма, который к смеху относится очень положительно и считал, что «Обязанность всякого, кто любит людей, – это уметь учить смеяться над истиной, учить смеяться саму истину, так как единственная твердая истина, что надо освобождаться от нездоровой страсти к истине». Высказывание немножечко запутанное, но если мы вспомним идеологию юродства с его основной мыслью о непознаваемости и непонимаемости Бога (только в этом истинная вера), то здесь параллель прослеживается, хотя ни в католичестве, ни в протестантстве, то есть во всей Европе такого явления, как юродивых, как вы помните, не знали. Я вам об этом уже рассказывала. 

Интересно обратить внимание на то, что не случайно Эко сделал Хорхе слепым. Мы говорим о смехе, как о способности подмечать что-то необычное. Но, наверное, все-таки смех строится на зрительных образах и человек лишенный возможности видеть, имел какое-то еще и личное право ненавидеть смех, но все его протесты и опасения, высказанные в романе «Против смеха» очень серьезные. Помните, он рассказывает, что да, он может допустить определенный выход смеха. Пожалуйста, церковь разрешает карнавалы, когда можно напиваться, объедаться, предаваться оргиям. Накапливается у вас лишняя энергия да, пожалуйста, но не более того. А проблема как раз заключается в том (вы помните речь идет о комедии Аристотеля), что эта книга несет в себе гораздо более опасную для людей информацию. Что говорит автор устами слепого Хорхе? «Смех освобождает простолюдина от страха перед дьяволом, потому что на празднике дураков и дьявол выглядит бедным и дураковатым, а значит – управляемым». Речь в романе идет о книге, о якобы утерянном трактате о комедии Аристотеля. И когда Вильгельм, наконец, добрался до книги он знал уже, что страницы отравлены, он листает ее в перчатках, Хорхе этого не видит и продолжает яростно обличать смех. И говорит, что «Здесь пересматривается функция смеха, смех возводится на уровень искусства, смеху распахиваются двери в мир ученых, он становится предметом философии и вероломного богословия. Надсаживаясь с хохоту и полоща вином глотку, мужик ощущает себя хозяином, потому что он перевернул отношение власти; но эта книга могла бы указать ученым особые уловки остроумия – они стали бы уловками ученого остроумия – и тем могли бы узаконить переворот». На самом деле он как бы предвидел, насколько серьезным может стать отношение к смеху и как это может повлиять на дальнейшую историю человечества, и насколько это может помешать людям по-прежнему жестко находиться в рамках установленной религии. И один из его финальных выводов: «смех присущ человеку, это означает лишь одно: всем нам, увы, присуща греховность, однако из этой книжки многие распущенные умы, такие как твой, могли бы вывести конечный силлогизм, а именно что смех – цель человека!» 

Постепенно средневековое сознание подходит к такому сложному моменту, что люди издавна пытались осмеивать смерть как факт, вернее «не осмеивать», а пытаться в это время смеяться. Были народы, которые смеялись на похоронах, тем самым утверждая свою веру в жизнь, как бы черпая у смеха определенные силы. Но христианство перевернуло такое отношение, постепенно замечая и продолжая замечать и развивать эту разрушительную способность смеха – если явление может быть осмеяно, оно уже не такое страшное, а люди постепенно подошли к тому, что начали пробовать осмеивать и страх смерти тоже. О плясках смерти, об определенных обрядах и что при этом происходило, я вам в одной из следующих программ расскажу, это тоже интересно. И, тем не менее, такая опасность как раз где-то в средние века уже и появилась. 

К тому же более безудержными и опасными для религии становились и карнавалы. Если их оставили людям как определенный выход энергии, и если раньше люди рядились в животных, мужчины переодевались в женщин, то постепенно отход от земледельческой основы, от животного и растительного мира в сторону осмысления самой жизни человека и того как это происходит, привел к тому, что люди стали устраивать определенные представления. Известно в Европе как на карнавальных шествиях «Масленица» дралась с «Великим Постом», причем то, что люди придумывали для украшения образа Великого Поста и для осмеяния, более чем напрягало священнослужителей: все это способствовало выходу людей за те рамки, куда их старательно запирали. Известно, что была замечена склонность изображать ритуальные убийства: как мясо гонялось за мясником или что-нибудь в этом роде. 

На Руси не очень прижились карнавалы, их пробовали проводить в таком виде, как в Европе. Мы же все время пытались Европе подражать, но дальше дворцовых маскарадов и увеселений дело не пошло. И, тем не менее, если увлекались наши ряженые и какие-то подобия проводили, то потом известны случаи довольно жестоких наказаний. Что там, где-то в 1660 году те, кого выбрали «Царями дураков» так хорошо поглумились над хозяевами Масленичного завода, что сразу же после праздника им обрубили на каждой руке по два пальца и отправили в Сибирь. Постепенно все это тоже переставало уже быть таким обрядом и допущенным разгулом, потому что их наши ряженные стали использовать как повод для сведения счетов, участились нехорошие моменты. Вспомните Ибрагима, которого играл Владимир Высоцкий в фильме «Арап Петра Великого»: когда к нему приходят ряженые, он так искренне радуется и говорит слуге: «Давай накроем стол, давай будем веселиться». А люди пришли, в общем, причинить ему боль и разрушить его дом. Возможность к разрядке и к смеху повернулись совсем нехорошей и злой стороной.

Со средних веков развивается культура путешествия. Постепенно страны начинают обмениваться опытом между собой, смотреть кто, как и над чем смеется и можно ли смеяться в других религиях. Закончить я хочу на оптимистичной ноте. Вы все знаете одного веселого старичка, работой которого было смеяться, а смех может быть единственной молитвой, благодарением. «Японский великий мистик Хотей, которого прозвали смеющимся Буддой. Он один из самых любимых мистиков в Японии, он никогда не произнес не единого слова. Когда он стал просветленным, он начал смеяться. Если его кто-нибудь спрашивал: «Почему ты смеешься?» – он смеялся еще больше и двигался от деревни к деревне. Соберется толпа – он смеется, а смех его был настолько заразителен, что постепенно начинали смеяться все. Почему они смеются? Ведь все знают, когда что-то смешно, то этому есть причина. «Этот человек просто странный, но почему мы смеемся?» – но остановиться не могли. Хотя были обеспокоены: «Что люди подумают? Ведь нет причины для смеха»». 

Помните, Тургенев говорил: «Смех без причины – самый лучший смех на свете». И, тем не менее, люди смеялись и ждали Хотея, потому что за всю жизнь они никогда не смеялись так тотально, с такой интенсивностью, что после смеха обнаруживали – их чувства стали более ясными. Их глаза могли видеть лучше; все их существо становилось светлым, как если бы исчезла великая тяжесть. И люди просили Хотея: «Возвращайся снова», и он шел, смеясь, к другой деревне. И всю свою жизнь, что-то около сорока пяти лет после просветления он так ходил по деревням. Он делал только одно –смеялся. Это было его послание, его Евангелие, его писание, его учение. Он не оставил ни слова, только смех. Надо заметить, что сегодня в Японии никого не вспоминают и не почитают с таким уважением, как Хотея. Не только в Японии это веселый Бог смеха, его еще часто отождествляют и с богатством (хотя говорят, что все Хотеи разные, это другая культура, другие традиции, нужно быть внимательным). 

Если нужен смех, то он всегда найдет свою форму, свой выход. Если люди нуждаются в смехе, то придет смеющийся веселый человек. Нигде вы не найдете у нас улыбок в иконописи, а о том, что нет никаких улыбок или смеха в писании, мы уже говорили. Но, тем не менее, смех в жизни есть! И всегда на Руси все наши поговорки, все наши свадебные обряды, все, что до нас дошло так или иначе было связано со смехом и обязательно было связано с разными оберегами. Была на Руси традиция украшать дома и разными домовенками, и разными подковами, и фигурками: у них целая история. И, как правило, эти фигурки редко бывали мрачными и грустными. Они приходили в дом, чтобы улыбаться, чтобы нас защитить. Конечно, не в правом «красном» углу, как положено, но где-то для них всегда находилось место, так же как в нашей душе всегда находится место для смеха, для улыбки. И если этого вдруг не происходит, значит, что-то разладилось, может быть, надо походить по вспаханной земле, может быть, это поможет. На сегодня наша программа закончена. Всего доброго, до свидания.

СМОТРИТЕ ВИДЕО ИРИНЫ ШУХАЕВОЙ

Ирина Шухаева. Статья “Сказки М.Е. Салтыкова-Щедрина”

Сегодня мы поговорим о его замечательных сказках. Так или иначе, со сказками Салтыкова-Щедрина, с их названием, с афоризмами, которые прочно вошли в нашу жизнь именно из сказок, мы немножко знакомы. Я попробую дать вам сегодня обзорную информацию и попробовать объяснить, для чего же Салтыкову-Щедрину так нужны были сказки, и какое значение, какую роль он сам им отводил.

Итак, что такое сказка? Сказка уже стала литературным жанром, хотя само понятие, с которым мы знакомы, появилось лишь в конце XVII в начале XVIII века. Раньше все-таки так говорили о слове «басня». А сказка предполагает, что узнают о том, зачем еще она нужна.
Сказка целевым назначением служила для подсознательного или сознательного обучения ребенка в семье правилам и целям жизни, необходимости защиты своего «ареала», определенной родовой принадлежности и достойного отношения к другим общинам и к своим и к чужим предкам. Вот такое серьезное значение, кроме развлечения перед сном, еще имеет в себе сказка. И сказки Щедрина в миниатюре содержат в себе проблемы и образы всего его творчества.

Всего тридцать две сказки написал Салтыков-Щедрин и почти все они, а именно двадцать девять, были созданы в последние десятилетия его жизни. Основная масса с 1882-го по 1886 год и всего лишь три сказки были созданы в 1869 году, когда Салтыков-Щедрин, можно сказать так, разминался по вопросу, насколько у него получаются сказки и что с этим можно делать дальше. Мы помним, он был убежден, что литература и пропаганда – это одно и то же. Не ставил во главу угла художественность, а ставил именно смысл и значение, узнавание, непримиримость, осуждение. Верно, мы говорим, что в его сатире, в его произведениях мы всегда видим активную жизненную позицию автора. Ему это не нравится и он показывает это наотмашь, со смаком, так что невозможно никуда увернуться.

Что происходит в это время в обществе? Произошла отмена крепостного права, проведены реформы. Более очевиден стал раскол общества, начинается революционное движение. Уже сформировалось и действуют и разночинцы, и интеллигенция, и общественное движение. Начинаются и революционные действия в массах. Всего 20 лет до первой русской революции 1905 года, процесс вовсю идет, чего конечно хочется людям, когда они понимают, что вот-вот наступит эпоха перемен? Конечно, хочется, чтобы это произошло максимально без крови, без потерь, без потрясений, то есть какими-то мягкими возможными формами.

Я вам, в общем, очерчу дискуссии, начинающиеся в обществе: если образовать мужика, то он по-другому будет относиться ко всему, что происходит в стране, и к власти тоже. С другой стороны, если власть предержащим всей этой армии чиновников, бюрократов, всем тех, кто кормится, как мы с вами знаем, из народного кармана, из казны, объяснить, что мужики – тоже люди, то возможно что-нибудь может произойти.

Весь цикл сказок Салтыкова-Щедрина, со всеми его разнообразными персонажами и из животного мира, и из мира людей показывает, что это невозможно. И зачем обращается Салтыков-Щедрин к сказкам? Приведем высказывание самого известного в мире сказочника Ганса Христиана Андерсена. «Каждую вещь следует называть ее настоящим именем, и если бояться это делать в действительной жизни, то пусть не боятся этого хоть в сказке».

Можно сказать, что это – установка к действию для Салтыкова-Щедрина, когда он работал над своим циклом «Сказки». В сказках мы видим животных и рыб; разных людей и разные пороки. Есть сказка «Пороки и добродетели», есть сказка «Пропала совесть», есть в сказках обманщики-газетчики, есть легковерные читатели, есть волки, зайцы, вороны, орлы, лисицы, рыбы…

Основная идея сказок, которую Салтыков-Щедрин хотел донести – непримиримость социальных противоречий в эксплуататорском обществе и разрушение идиллий, иллюзий о возможности преобразований. Поэтому он и показывает в своих сказках, что волк всегда будет съедать, медведь – бесчинствовать, пескарь – прятаться, орел – разбойничать и спать между разбоями, а спасенный генерал мужику, может быть, пятак на водку все-таки пожалует. Но это все, не нужно обманываться, будто могут произойти какие-то преобразования, и чиновник изменит своей природе, раб изменит своей природе, служивый изменит своей природе – во всем разнообразии сказок Салтыков-Щедрин показывает, что этого не произойдет.

Очень сильно ценил Михаил Евграфович литературное наследие Гоголя. Вот что говорил о сказках Гоголь: «Сказка может быть созданием высоким, когда служит аллегорическою одеждою, облекающей высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу». Вот вторая задача, к которой в сказках обращался Салтыков-Щедрин – сделать их доступными для размышления народа: привычные образы барина, помещика и крестьянина, птиц, рыб, таких понятий как совесть (она доступна была и крестьянам и помещикам), и особого образования крестьянам для этого не требовалось.

В стране велось много серьезных дискуссий, много было и умных слов, и сложных определений, и версий о развитии пути России, в сказках Салтыков-Щедрин очень четко, используя так называемую аллегорическую одежду, называл вещи своими именами.

Сказка «Медведь на воеводстве» – одна из знаковых сказок цикла, где, как вы знаете, «злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими, и в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории». Медведь «Топтыгин 1‑й» так хотел попасть на скрижали Истории, что забыл о том, что «…умел берлоги строить, а все на одно поворачивал: «Кровопролитиев… кровопролитиев… вот что нужно! Лев за эту жажду крови произвел медведя в майорский чин и отправил в дальний лес воеводой». Все три эпизода жизни Топтыгиных кончаются тем, что их убивают мужики, что – опять же, оказывается неизбежным. В другой лес был послан другой воевода. Тот решил начать с крупных злодеяний, но в лесу уже не было ни типографии, ни университета, ни академиков, всех уже до Топтыгина уничтожили. Тогда он забрался во двор к мужику, задрал лошадь, корову, свинью. Гнилая крыша провалилась, опять порвали мужики медведя.Третий Топтыгин был умнее. Он уразумел, что ни больших, ни малых злодеяний совершать не разрешается. Залег в берлогу, рассуждал о правах, тут и ел. Происходили натуральные злодейства, он не вмешивался. Он осознал, что и без него злодейство собой сделается и выходил он из берлоги только для получения присвоенного содержания. И, тем не менее, все равно оказался у мужиков на рогатине.

Много говорят о том, что именно в этой сказке Салтыков-Щедрин определил роль мужика. Медведь – это самодержавие, устаревшие экономические и политические порядки, а народ возьмет рогатину, сделает бунт и порвет и медведей, и тех, кто активно злодействовал, и тех, кто пассивно злодействовал, и кто уничтожал академии, типографии и университеты. Если мы заглянем вперед, то увидим, что свою роль народ выполнил. На рогатину медведя подняли, только вот что дальше делать, оказалось до конца не известно. «Все равно, как если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел». Вот такие фрагменты встречаются в сказке «Медведь на воеводстве».

Идем дальше, следующая сказка называется «Орел-меценат». Сказка удивительно похожа на общественную жизнь. Скучно было орлу, решил он завести разные науки, создать вокруг себя общество. Все к нему все прибежали, всем понравилось. Все получили какие-то назначения, и началась игра во власть – такое развлечение. И самое интересное: решили, наконец, поучить самого орла – считать, прежде всего. Потому как нельзя делить добычу, пока ты все не посчитал, не применил математику. Орел, увы, оказался не обучаем, и математика ему была не нужна, он прекрасно без нее обходился. Тогда он порвал всех учителей, начались репрессии. Когда уничтожили всех, кого можно уничтожить, начали уничтожать друг друга.

«У птиц тоже, как и у людей, везде инстанции заведены; везде спросят: «Был ли у ястреба? Был ли у кречета?», а ежели не был, так и бунтовщиком, того гляди, прослывешь».

Это фрагмент из сказки «Ворон-челобитчик», где ворон старый ворон решил рассказать правду всем начальникам о том, как люди стали притеснять ворон. Потому что «…началось окончательное разорение. Воронье роптало: «Налоги установили не милостивые, а новых угодий не предоставили! – раздавалось по лесу. Много было гнезд разорено, много вороньего племени в плен уведено. Но воронье от испуга только металось и жалобно каркало: «Хоть режьте, хоть стреляйте, а нам взять дани неоткуда!»

Тогда, соблюдая всю субординацию, старый ворон решил донести информацию о том, как плохо ему – вороньему роду, до своих начальников до ястреба, до кречета. «Прилетел я к твоему степенству правду объявить! – горячо закаркал старый ворон, – гибнет вороний род! Гибнет! Человек его истребляет, дани немилостивые разоряют, копчики донимают… Мрет вороний род, а кои и живы – и тем прокормиться нечем». Ястреб сказал: «Изворачивайтесь!» «Знаю я, – отвечает старый ворон, – что нынче все изворотами живут, да прост на это наш вороний род. Другие миллионы крадут, и им все как с гуся вода, а ворона украдет копейку – ей за это смерть. Подумай, разве это не злодейство: за копейку – смерть. А ты еще учишь: «изворачивайтесь!» Прислан ты к нам начальником, чтобы защищать нас от обид, а оказался первым разорителем и угнетателем! Доколе мы тебя терпеть будем?»

Ворон, надо сказать, работает все время на грани фола, вот-вот кто-нибудь прикажет с ним разделаться, но ему везет, он в каждую инстанцию попадает, когда начальник сыт и доволен. Заканчивается все его движение тем, что он попадает к самому главному. Кречет выясняет, везде ли он был, со всеми ли он поговорил и после чего держит весьма мудрую речь: «Что да все что ты говоришь, правда. Но ты пришел ко мне со своей правдой, а правд-то много и не со всеми мы можем справиться, вот подожди, потерпи. Ты молодец, что ко мне пришел, подожди, потерпи, придет одна великая правда и будет нам всем жить хорошо, а пока лети отсюда к своему вороньему роду и расскажи, как сильно я на них надеюсь. Только их крепостью мы и выживем и доживем до правды».

То есть чем выше инстанция, тем более убедительная отговорка от того чтобы что-либо менять. Ждем все новую правду, а пока терпим унижения, притеснения и не знаем, откуда взять непомерную дань.

«Ворона птица плодущая и на все согласная. Главным же образом, она тем хороша, что сословие «мужиков» представлять мастерица». Это высказывание из другой сказки но, тем не менее, этот образ и ворон-челобитчик, который, все-таки, отчаявшись, решил дойти до власти и рассказать правду очень хорошо показывает, что происходило между народом и властью, но в птичьем царстве.

Возьмем сказку «Дурак». Собирательный образ народного дурака не давал покоя Салтыкову-Щедрину всю жизнь. Но, к сожалению, во что-то более конкретное, как он хотел сделать, и не вылилось.

Сказка о дураке: Дурак необыкновенный – сидит дома, либо книжку читает, либо к папке с мамкой ласкается. Вдруг, ни с того ни с сего, сердце в нем загорится, он бегает, всем помогает. Если кто-то хочет есть, он берет еду, не зная, что за это надо платить. Если кто-то несет убивать птицу – это несправедливо. Мучились с ним, мучились, больше всего боялись, что он какое-нибудь неудовольствие доставит начальству. Пробовали его учить – не обучается. Появился очень интересный образ у Салтыкова-Щедрина, появился приезжий. Приезжий, который обратил внимание на дурака и вынес ему вердикт. «Совсем он не дурак, а только подлых мыслей у него нет – от этого он и к жизни приспособиться не может. Бывают и другие, которые от подлых мыслей постепенно освобождаются, но процесс этого освобождения стоит больших усилий, и нередко имеют в результате тяжелый, нравственный кризис. Для него же и усилий никаких не требовалось, потому что таких пор в его организме не существовало, через которые подлая мысль заползти могла бы. Сама природа ему это дала. А впрочем, несомненно, что настанет минута, когда наплыв жизни силою своего гнета заставит его выбирать между дурачеством и подлостью. Тогда он поймет. Только не советовал бы я вам торопить эту минуту, потому что как только она пробьет, не будет на свете другого такого несчастного человека, как он. Ну и тогда, – я в этом убежден, – он предпочтет остаться дураком».

Мы говорим о том, что те, кто уже следовали убеждениям революции, были эдакими дураками-социалистами, как их называли и в деревнях, и в городах. Были они «белыми воронами», не было в них, как казалось, подлости. Шли они действительно за светлыми идеалами. А сказка о дураке закончилась довольно-таки грустно – дурак исчез. Родители очень переживали, куда же его девать и что с ним делать. Дурак исчез и через некоторое время вернулся домой осунувшийся, избитый и до конца своих дней молчал. Так, правда ничего и не делал, не помогал в труде родителям. Но от его открытого, светлого отношения к миру и определенной дурацкой правильности, к сожалению, ничего не осталось.

Следующая сказка, о которой я вам хочу сказать несколько слов – это, конечно, знаменитый «Премудрый пескарь», который прятался в своей собственной норе и всю жизнь там продрожал. «У молодого пескаря ума была палата, палата у него была ума, обратите внимание. И начал он этим умом раскидывать и видит: что куда он не обернется – везде ему мат. В воде большие рыбы плавают, а он всех меньше; всякая рыба его заглотать может, а он никого заглотать не может. Да и не понимает: зачем глотать. Рак его может клешней пополам перерезать, водяная блоха – в хребет впиться и до смерти замучить. Даже свой брат пескарь – и тот, как увидит, что он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют. И прожил таким образом пескарь забившись в свою нору и там дрожа, сто с лишним лет. Все дрожал и дрожал. Ни друзей у него, ни родных: ни он к кому-то, ни к нему кто-то. В карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется, только дрожит и одну думу думает: «Слава богу! Кажется жив!»Даже щуки и те стали его хвалить: «Вот кабы все жили – то-то в реке тихо было!» Только это они нарочно говорили; думали он на похвалу-то отрекомендуется – вот он я!» А тут они его и хлоп! Но он и на эту шутку не поддался, а еще раз своею мудростью все козни врагов победил.

Образ дрожащего обывателя, так великолепно выраженный в рыбе, тоже грустно закончил свое существование в сказке Щедрина. Во-первых, к концу жизни он выяснил, что никто им не восхищается, а называют его дурным остолопом, странным и так далее. Во-вторых: когда, наконец, он решил выйти из норы, он исчез, и никто даже не знает почему. Просто умер или все-таки его кто-то съел.

Еще одна из самых известных сказок Салтыкова-Щедрина – о том, «Как один мужик двух генералов прокормил». Попали два генерала вдруг на необитаемый остров. Попробовали бродить по острову, попробовали поесть «Московские ведомости» и многое другое и поняли, что они должны найти мужика. Это сказка: мужика они нашли, разбудили и заставили себя накормить. Мужик нарвал яблок, потом накопал картофеля, приготовил вкусной еды. Нарадоваться не могли на него генералы и стали себя хвалить за то, что его нашли. А чтобы он не сбежал, генералы привязали мужика веревкой, которую он сам же и сплел из дикой конопли.

Неоднократно на протяжении всей этой сказки Салтыков-Щедрин показывает манеру русского народа производить в своем поведении правила, которыми очень удобно пользоваться эксплуататорам. Мы помним, как они плывут в лодке, и генералы предъявляют мужику претензии за шторм, за качку, за бурю, за грозу, он знай себе, гребет, и знай себе, их кормит. Эта готовность взять на себя вину за все тоже, к сожалению, нам присуще, и мешает и освободиться, и мешает развиваться. Но, а благодарность, как вы знаете, мужику от генералов была великая, ему полтинник на водку дали, но куда уж больше. И это не единственная сказка о мужиках и о баринах ( или о помещиках).

Замечательная сказка, просто шедевр – это «Дикий помещик», который так притеснял мужиков, потому что пахло ему плохо из-за них, что, в конце концов, мужики неизвестно куда делись. И стало в поместье просторно, хорошо, легко, только соответственно куда-то делись все продукты с рынка. Помещика обслуживать стало некому. Приезжали к нему гости, оказалось, что некому подать водки. Попробовал он завести театр, театр тоже нужно обслуживать. Но и, в конце концов, так сказать общественное мнение решило, что помещика нужно поймать и изолировать, а мужиков вернуть на место. И сразу же появился… Запах мужицкий, правда, конечно, появился и был он неприятен, но кроме запаха появились еще продукты. Восстановилась вся, как мы скажем сейчас, инфраструктура и сфера обслуживания, то есть все стало на свои места.

Очень забавная сказка Салтыкова-Щедрина называется «Пропала совесть». И очень подробно там описывает Михаил Евграфович что же происходит с людьми, когда у них пропадает совесть. И тут вдруг совесть в образе, такой как бы нелицеприятной тряпки или предмета, по очереди оказывается у разных людей. И начинаются в их жизни катастрофы. Вдруг становится стыдно поить мужиков и пьяных их обворовывать. Вдруг становится стыдно воровать у купцов товары или разбойничьей данью обкладывать. И получается очень хорошая цепочка взаимодействия: если у мужа оказывается совесть и вдруг он готов ее принять, то жена – ни в какую. Именно жены такой дружной чередой, избавляются от никому не нужной совести. И кочуя с места на место, оказывается она выброшенной и никому не нужной. И мечтает о том, что хорошо бы нашел ее ребенок и рос бы в ладу с совестью, и было бы тогда все хорошо. Такая интересная сказка.

Есть еще интересная сказка «Пороки и добродетели»Есть сказки связанные с действиями в религиозные праздники, наиболее яркие сказки с представителями животного мира, о которых мы с вами поговорили. И все они показывают то, что проводя параллель с сегодняшним днем не надо строить иллюзии о том, что орел перестанет быть хищником и перед тем как разорвать добычу пополам, будет производить арифметические действия. В поле охоты орла лучше не оказываться, а если оказались то понимать, что происходит и никакие душеспасительные беседы хищника не заставят изменить свою природу, должны меняться правила игры. Вот о чем говорил Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в своих замечательных сказках.

На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.
СМОТРЕТЬ ПРОГРАММУ ИРИНЫ ШУХАЕВОЙ СКАЗКИ М.Е.САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

https://youtu.be/1I9nLQeixLs

Ирина Шухаева. Статья на основе авторской программы для Первого Образовательного канала

Ирина Шухаева в программе “Александр Блок о неблагополучии современного мира”

Напоминаю вам, что современный мир Александра Блока – конец девятнадцатого и начало двадцатого века. На его жизнь выпало три революции, в которых он не столько сам принимал участие, сколько являлся очень активным наблюдателем и мыслителем. Первая мировая война, в которой он участвовал, вызвала колоссальный всплеск литературной, философской и религиозной активности в стране, отразившийся в разных литературных течениях, о каждом из которых Блок оставил нам свое впечатление либо в статье, либо в письме, либо в записи его общественного выступления, а выступал Блок очень часто.

Наша общая тема звучит как «Прозаическое наследие Блока». И сам он свои «все что не стихи, то проза», все свои не стихотворные произведении, будь то выступления, статьи, очерки, эссе, письма – все сам это называл: «Моя проза». Великий предшественник Александра Блока – Александр Сергеевич Пушкин говорил, что мысли – это самое главное достоинство прозы, и лишь затем идет ее образность, живость, похожесть на жизнь. Говоря современным языком, цепляет нас жизнь героев и размышления автора или нет, – но без мысли проза невозможна. Причем Пушкин тогда не отделял прозу художественную от критической, поскольку тогда писать было, как работать. И уже дальнейшее развитие литературы, литературоведения и критики стало более систематизировать и разделять понятия. Поэтому я и объединила по темам все наиболее интересные высказывания Александра Блока.

Сегодня мы поговорим о его видении мира, того мира, с которым сталкивается каждый человек и на который обратил внимание еще Блез Паскаль в своих работах «Мысли», говоря о трудности человека, о хаосе, о непознаваемости мира. Паскаль был ученым, он говорил о том, что мир катастрофически не познаваем, что «ни одна наука не исчерпает никогда своего предмета, поскольку человек не в состоянии понять, что такое соединение духа и плоти, а именно это и есть человек».

Многие наши поэты и писатели были знакомы с работами Блеза Паскаля, и серьезно думали над ними. Колоссальный отклик нашли они в поэзии Тютчева. К Тютчеву сам Блок относился очень трепетно, называл его «самой ночной душой русской поэзии», поклонником хауса (хотя творчество Тютчева далеко не так однозначно).

Каковы же были размышления Блока о месте человека в жизни и о том, что вообще происходит? Основные его работы написаны в начале двадцатого века, когда пресса уже была всемирной, но радио, телевидения и интернета еще, конечно, не было, однако у людей уже была возможность обсуждать новости.

Блок одним из первых задумается о том, какое влияние на человека оказывает хлынувший информационный поток. И о многом другом: о месте человека в жизни, месте духовности в его жизни, конфликте между культурой, цивилизацией и тем, что сколько бы не изобрело человечество, сколько бы научных открытий не было сделано, как был человек, по словам Блеза Паскаля «слабым мыслящим тростником», таким он и остался.

В своей книге об Александре Блоке «Гамаюн» Владимир Орлов произносит очень интересные слова: «Огромен личный мир Блока и полон отзвуков его времени. Душа поэта – самый чуткий сейсмограф, способный в мгновенном впечатлении уловить малейшее колебание исторической почвы. Сквозь личный мир Блока прошли все бури, катастрофы, вся вера и все отчаянье его сложного и трудного века».

В одной из своих самых, как считается, грустных и негативных работ «Безвременье» Александр Блок пишет: «Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература – были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и, тем не менее, считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, – и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе – и перестали понимать искусства». Это написал Александр Блок в 1906 году.

Если мы соотнесем эти мысли с сегодняшнем временем, то, пожалуй, поменяем лишь государственную службу на зарабатывание денег в разных сферах, плюс сидение в интернете или возле телевизора. Этот момент отхода человека от природы Александра Блока очень волновал и мысли его на эту тему были фантастически образны – отдельные миниатюры, размышляя о которых, думаешь, что если бы он жил дольше, то еще написал бы какое-нибудь страшное фантастическое произведение о том, что может произойти с людьми.

«Как бы циркулем люди стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек.

Сидя там, он обзаводится домком, плодится – и все свои дела сопровождает странными и смешными гримасами, так что совсем уже посторонний зритель, наблюдающий объективно и сравнивающий, как, например, художник, – может видеть презабавную картину: мир зеленый и цветущий, а на лоне его – пузатые пауки-города, сосущие окружающую растительность, испускающие гул, чад и зловоние».

Такая картина виделась Блоку. И завершает он эту цитату таким образом. «В прозрачном теле их (этих городов) сидят такие же пузатые человечки, только поменьше: сидят, жуют, строчат, и потом едут на уморительных дрожках отдыхать и дышать чистым воздухом в самое зловонное место». Напоминаю вам, что статья «Безвременье» написана в 1906 году. Вот такую картину «Пауки-города и люди в очерченном круге на тонких ножках», нарисовал Александр Блок.

Когда будете читать его письма и особенно статьи, обратите внимание на то, что в любой своей работе он следует драматургическим принципам отстранения. Потому что он все представляет так (он же не зря был еще и гениальным драматургом), что вот еще чуть-чуть и из всего этого родится какая-нибудь необычная футуристическая сцена и зазвучит очень-очень странная музыка. Но о том, насколько важен для Блока был дух музыки, мы с вами уже говорили. И, так или иначе, касаясь любой темы, Блок будет все это соотносить с тем, как это можно увидеть и показать и как это может звучать: что чисто, что фальшиво; чему нужно верить, чего нужно бояться. И все это сегодня актуально и интересно читается, тем более что язык Бока богатейший, метафоричный, колоритный.

Стоит отметить, что та социально-политическая действительность, в которой Блок жил, занимала его немного (он написал об этом много, но занимала она его меньше). Это были уже более рассудительные, нежели образные явления: «Наша действительность, – пишет Александр Блок, – проходит в красном свете. Дни все громче от криков, от машущих красных флагов; вечером город, задремавший на минуту, окровавлен зарей. Ночью красное поет на платьях, на щеках, на губах продажных женщин рынка. Только бледное утро гонит последнюю краску с испитых лиц».

В одном из своих стихотворений Блок напишет «Мы пьяные с улицы смотрим, как рушатся наши дома». То есть ощущение катастрофы, приближающегося тогда апокалипсиса начало двадцатого века, было свойственно среди культурных людей, среди писателей, философов, поэтов, религиозных мыслителей. Так или иначе, это допустимо в контексте, как им тогда казалось, безумного развития промышленности, цивилизации: появился автомобиль, а уж когда аэропланы полетели… Да и к тому же еще происходили всевозможные народные волнения – в стране шли подготовки к революции. И все это давало ощущение сильной, нестабильности в социальной жизни, ожидания потрясений.

Вот что об этом пишет Блок: «Так мчится в бешеной истерике всё, чем мы живём и в чём видим смысл своей жизни. Зажжённые со всех концов, мы кружимся в воздухе, как несчастные маски, застигнутые врасплох мстительным шутом у Эдгара По. Но мы, дети своего века, боремся с этим головокружением. Какая-то дьявольская живучесть помогает нам гореть и не сгорать».

О дьявольской живучести, о живучести человека вообще, Блоку тоже пришлось сильно задуматься. Одно из важнейших событий в мире, которое потрясло его (и до сих пор это землетрясение считается самым сильным в Европе) – в декабре 1908 года в Средиземном море возле Сицилии произошло смещение пластов нескольких частей дна. Вследствие чего обрушилось три огромных волны и одновременно три мощных толчка из-под земли, практически стерлись с лица земли города Мессина и Калабрию. Это было одно из самых сильных землетрясений.

Первыми в Мессину прибыли корабли Балтийского флота, которые проходили учение. Вся Европа наблюдала за тем, как восстанавливается город. Города, более 20 поселков на побережье было стерто с лица земли. Разные данные о погибших от 70 до 200 тысяч. В любом случае, это до сих пор самое сильное стихийное бедствие, которое произошло на берегу Средиземного моря в Европе.

Но что столь сильно обеспокоило Блока? «Ужасно коротка наша память. Живем со связанными руками и ногами, и скромнейшие из наших начинаний сплошь и рядом кончаются неуспехом. Оттого пустеет душа и пустеет память.

Так перестали мы вспоминать и об итальянской катастрофе, которая вызвала такую бурю в печати всех стран. Но хор голосов быстро прошумел и умолк. Австрийцы приплели сюда неслыханно циничную политику, а мы, как водится, и политику, и дешевый либерализм; и это, как все нынешнее, быстро исчерпалось, утонуло в лужах личного эгоизма и в болотах всеобщих благородных чувств».

«Вот таков человек, – пишет Блок, – с одной стороны слабее крысы и беспомощнее кошки!» – он приводит цитаты из работы Горького о Мессине. Горький был очевидцем последствий землетрясения, очень много помогал итальянцам. И потом честно и пронзительно описал страдания умирающих людей и мужество тех, кто им помогал. Блок говорил: «А вот с другой стороны он беспомощнее крысы, но прекраснее и выше самого прозрачного и бесплотного видения, потому что обыкновенный человек в трудные минуты поступает страшно просто, и в этой простоте только сказывается драгоценные жемчужины его духа. А истинная ценность жизни и смерти определяется только тогда, когда дело доходит до жизни и до смерти. Нам до того и до другого далеко».

Дальнейшее развитие событий показало, что не так уж далеко. В той же работе Блок с горечью говорит: « теперь ученые спорят о том, когда затвердеет земная кора на юге Италии». Но их споры безразличны и самой земной коре, которая затвердеет тогда, когда сочтет нужным и людям, которые пережили такое страшное стихийное бедствие.

«Просто нужно быть слепым духовно, незаинтересованным в жизни космоса и нечувствительным к ежедневному трепету хаоса, чтобы полагать, будто формирование земли идет независимо и своим чередом, никак не влияя на образование души человека и человечьего быта».

Так Блок рассказывает о книге, что написал Горький о Мессине, и делает такие выводы. Мысль его о том, что отдаление от природы не пройдет для человека безнаказанным. И природа, всегда природа, земля, Бог – будут доказывать свое преимущество, посылая людям испытания, осталось абсолютно актуальной и более того нашедшей тому многие подтверждения, как показало дальнейшая история.

«Я думаю, – пишет Блок, – что в сердцах людей последних поколений залегло неотступное чувство катастрофы, вызванное чрезмерным накоплением реальнейших фактов, часть которых – дело совершившееся, другая часть – дело, имеющееся свершится. Совершенно понятно, что люди стремятся всячески заглушить это чувство, стремятся, как бы отбить свою память, о чем-то не думать, полагать, что все идет своим путем, игнорировать факты, так или иначе напоминающие о том, что уже было и что еще будет. Распалилась мест Культуры, которая вздыбилась «стальной щетиною» штыков и машин. Это – только знак того, что распалилась и другая месть – месть стихийная и земная. Между двух костров распалившейся Мести, между двух станов мы и живем. Оттого и страшно: каков огонь, который рвется наружу из-под «очерепевшей лавы»? Так образно и страшно размышляет Блок о том, что ждет людей, если они будут продолжать отдаляться от природы.

«Так или иначе – мы переживаем страшный кризис». Это в начале двадцатого века! «Мы еще не знаем в точности, каких нам ждать событий, но в сердце нашем уже отклонилась стрелка сейсмографа. Мы видим себя уже как бы на фоне зарева, на лёгком, кружевном аэроплане, высоко над землёю; а под нами – громыхающая и огнедышащая гора, по которой за тучами пепла ползут, освобождаясь, ручьи раскалённой лавы».

Мысли и образы, которыми Блок рассуждает о неблагополучии, неустойчивости современного ему мира, предрекая катаклизмы, серьезные испытания, как в политической жизни, так и со стороны земли, стихии, природы, всемирного хаоса.

Будем дальше говорить об еще одной серьезной работе у Блока, посвященной разбору поэзии народной магии, где он снова говорит о том, что в культуре слова отход от народных традиций, подражательства – все это приведет нас к катастрофе. Действительно его прозаическое наследие огромно, интересно и касается практически всех сфер жизни, в которых мы с вами продолжаем жить и, как помните предыдущую цитату «какая-то живучесть нам помогает со всем этим справиться».

Еще одна опасность, о которой говорил Александр Блок, я отнесла ее тоже к этой теме, хотя это не природное явление и не социальное потрясение – это явление в некотором роде нам очень свойственное и, как уже тогда считал Александр Блок, очень опасное – речь идет об иронии, и вот что он пишет.

«Самые живые, самые чуткие дети нашего века поражены болезнью, незнакомой телесным и духовным врачам. Эта болезнь – сродни душевным недугам и может быть названа «иронией». Ее проявление – приступы изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается – буйством и кощунством».

Здесь Блок подходит к такой сложной теме (о которой еще очень много будут говорить и после него, и сейчас продолжают разбираться с этим исследователи, наши современники и психологи, исследователи слова) – знаменитое русское чувство юмора; где кончается юмор, а где начинается ирония.

Александр Блок был знаком с работами Ницше не только о музыке, но и об иронии, это отдельная тема. И, по мнению Блока, ирония – это разрушительно и опасно, и он не случайно назвал ее «болезнью и эпидемией». К сожалению, мы по-прежнему склонностью к иронии заражены, и пользоваться ею нужно осторожно, потому что, прежде всего, мы повреждаем свою жизнь. И как вы помните, что ирония – от греческого слова переводится «притворство», когда истинный смысл скрыт или противоречит смыслу явному.

Что пишет Блок об иронии? «Эпидемия свирепствует; кто не болен этой болезнью, болен обратной: он вовсе не умеет улыбнуться, ему ничто не смешно. И по нынешним временам это – не менее страшно, не менее болезненно; разве мало теперь явлений в жизни, к которым нельзя отнестись иначе, как с улыбкой?

Мы видим всегда и всюду – то лица, скованные серьезностью, не умеющие улыбаться, то лица – судорожно дергающиеся от внутреннего смеха, который готов затопить всю душу человеческую, все благие ее порывы, смести человека, уничтожить его; мы видим людей, одержимых разлагающим смехом, в котором топят они, как в водке, свою радость и свое отчаянье, себя и близких своих, свое творчество, свою жизнь и, наконец, свою смерть.

Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за нами. Не верьте никому из нас, верьте тому, что за нами».

Примерно в тот же период в письме к жене Блок пишет: «Едва ли в России были времена хуже этого. Я устал бессильно проклинать, мне надо, чтобы человек дохнул на меня жизнью, а не только разговорами, похвалами, плевками и предательством, как это все время делается вокруг меня. Может быть, таков и я сам, чем больше я в тайне ненавижу окружающих, ведь они же старательно культивировали те злые семена, которые могли бы и не возрасти в моей душе столь пышно. От иронии, лирики, фантастики, ложных надежд и обещаний можно и с ума сойти».

Такое несколько мрачное и негативное завершение программы получается. Но это специально для того, чтобы всем нам свойственно было как-то размышлять о своем месте, о том, что происходит, чего ждать. Всем хочется какой-то устойчивости. Не случайно многие мыслители говорили о том, что человеческая жизнь – это череда испытаний, которые помогают нам стать лучше, стать чище, беречь природу, не отходить от нее, не отклоняться от корней предков, от традиций языка, которые у нас были, и от народной магии. И быть внимательным всегда к тому потоку информации, который на нас выливается.

Уже в начале двадцатого века считали, что на человека свалилась очень много информации. Если мы подумаем о том, как говорят исследователи, что в одной сегодняшней газете информации содержится ровно столько, сколько в семнадцатом веке человек получал за всю свою жизнь, то представляете, какая колоссальная нагрузка идет на нашу духовную энергетику, на наши душевные силы, на работу души, на работу мозга, на мыслительный процесс, на все то, что отличает нас от животных, хотя, к сожалению, оставляет беспомощными перед природой.

И даже когда одолевают грустные мысли, встречаешь у великих людей что-то очень похожее и очень созвучное, то, не сказать что станет легче, просто понимаешь, что бесконечна та самая живучесть, с которой человек через все испытания проходит. Проходя испытания, очень полезно и подумать, и что-то записать, или что-то прочитать у людей, которые уже об этом думали.

Работа Блока «Безвременье», «Стихия и культура», его письма, его выступления, то, что касается его видения не благополучности современного мира, его мнения, что катастрофа практически рядом. С тех пор мы и наша страна прошли колоссальное количество испытаний и стихийных бедствий и потрясений, и будем надеяться, что все равно мы не дадим ни иронии себя одолеть, ни отдалимся от природы и от природы своих предков так далеко, что это будет уже необратимо. Об опасности этого предупреждал Александр Блок в начале двадцатого века.

На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.

Ирина Шухаева. Статья на основе авторской программы “М.Е, Салтыков-Щедрин. Основные вехи биографии и творчества”
Из цикла “Хроники русской общественной жизни в сатире М.Е. Салтыкова-Щедрина”

Ирина Шухаева о биографии М.Е. Салтыкова-Щедрина

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева. Мы начинаем цикл программ о жизни и творчестве Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Замечательного, выдающегося, уникального, пожалуй, единственного в таком масштабе и формате, русского писателя-сатирика, которого и современники, и современные исследователи называли и блистательным диагностом, и мастером художественного суда над теми порядками в России, которые были не приемлемы тогда, но почему-то очень узнаваемы также и сегодня.

Его называли полу-фантастом, полу-реалистом, мастером аллегории, блистательным публицистом. Его наследие огромно, колоссально, разнообразно. Все величайшие писатели отдавали дань тому, как он знал и умел писать русскую провинциальную светскую жизнь; пожалуй, так больше никому не удавалось, хотя плеяда современников у Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина была более чем весомая.

И я постараюсь вам рассказать и показать, чем именно и как он заслужил такую формулировку, показать, что его наследие – это хроники русской общественной жизни. Представляете, какая формулировка: ни дворянство, ни крестьянство, ни администрация, хоть вот уж кто был излюбленным героем его обличительного пафоса, так это представители администрации.

Посмотрим насколько то, что тогда увидел и высмеял Салтыков-Щедрин, отличается от сегодняшнего дня или не отличается вовсе. Настолько ли страшны его предсказания или все-таки мы можем говорить о том, что немного сдвинулся и народ, и страна, и наше сознание, образование в сторону ухода от галереи глуповцев и многих других популярных образов, созданных Салтыковым-Щедриным за почти 45-летний период творческой жизни. Прожил он всего шестьдесят три года, сейчас мы с вами об этом поговорим.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин: по традиции процитирую несколько наиболее известных афоризмов, которые вам точно приходилось встречать но, может быть, как-то не концентрировалось, что это именно Салтыков-Щедрин. 

• «Если я усну, и проснусь через сто лет, и меня спросят, сколько сейчас происходит в России, я отвечу – пьют да равным образом и воруют». 
• «Всякому безобразию – свое приличие». 
• «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. Система очень проста – никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не запрещать».
• «У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте!» 
• «Многие склонны путать понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство»

• «Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления»
• «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать»
• «Это еще ничего, что в Европе за наш рубль дают один полтинник, будет хуже, если за наш рубль станут давать в морду»
• «Есть легионы сорванцов, у которых на языке государство, а в мыслях пирог с казенной начинкой».
• «Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать»
• «Нет задачи более достойной истинного либерала, как с доверием ожидать дальнейших разъяснений»
• «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России»

Последнее высказывание я привела, и буду приводить вам еще автобиографические высказывания самого Михаила Евграфовича, именно в противовес обвинениям, будто он был служакой. Он был успешным, как бы мы сейчас сказали, карьеристом: был дважды вице-губернатором, притом, что начинал он свою карьеру как ссыльный. Он был успешным состоявшимся издателем, признанным властями.

Конечно, такая успешная дорога, когда человек при этом сделал все сам, вкалывая с рассвета и до заката, вызывало много кривотолков, были просто завистники. Слишком сильный дар, слишком много дискуссий было вокруг его творчества, слишком успешен по жизни. В конце жизни, к сожалению, был сильно болен, много лечился за границей. И, как сейчас можно сказать, досталось от его пера не только российскому быту, но и зарубежному тоже.

У нас будет отдельная программа на эту тему. И много обвинений было в адрес Салтыкова-Щедрина, мол, он писал просто от ненависти. Он был сам наверху среди чиновников, среди элиты, ненавидел Россию, высмеивал коллег и был очень нехороший человек и очень много плохого написал. Как тогда это пошло от современников, так и многие сейчас к этому относятся несерьезно, потому что легко ему было обличать, когда он сам не страдал.

Это не так, жизнь у него была сложная, насыщенная. Характер действительно был возбудимый, нервный, раздраженный. Авдотья Панаева, коллега Некрасова, много проработавшая в «Современнике» вместе с Салтыковым-Щедриным (в том числе), говорила, что «не было минуты, когда этот человек не был бы чем-нибудь недоволен и на что-нибудь бы не раздражался».

Манера его произведения, действительно, имеет под собой раздражительную основу, очень много злободневности, очень много злой правды. И даже все те, кто признают величие Салтыкова-Щедрина, говорят о том, что читать его трудно. Его невозможно «проглотить», особенно современным читателям, которые привыкли к такой типичной литературе, которая иногда душу-то уже и не тревожит. Проглотить или пролистать Салтыкова-Щедрина невозможно: включаешься в процесс соучастия, моментально находишь что-то свое. Через некоторое время начинаешь сердиться, и нет у него манеры оставлять какой-то иллюзорный выход.

В двух словах, такой он был Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Софья Ковалевская писала о нем, что «…настоящим жанром Салтыкова была всегда сатира, оправленная фантастикой, подобной сатире Рабле. А этот жанр, более чем какой-либо другой, связан с родной почвой. Слезы всюду одинаковы, но у каждого народа своя манера смеяться…» Вот эта бесподобная фраза, чувствуете, как похожа на начало Анны Карениной? Слезы всюду одинаковы, но у каждого народа своя манера смеяться.

О своеобразии российского юмора, наверное, можно говорить бесконечно, потому что мы действительно уникальные. Почему мы смеемся сегодня над тем, что было написано больше ста лет назад? Это интересный вопрос: или у нас такое стационарное чувство юмора, или Салтыков-Щедрин в своих произведениях стал все-таки вечным, найдя те самые характерные моменты в русском характере, в русской бюрократии, в пробуждающемся русском народе,

Модно было во времена Салтыкова-Щедрина искать в народе будущее и для просветительства, и для науки, и уж тем более, для революции. То, что показал Салтыков-Щедрин, вызывало у современников, особенно революционно настроенных, весьма серьезную порцию недоумения и непринятия. Хотелось прочитать что-нибудь другое.

Родился Михаил Еврафович Салтыков-Щедрин зимой 1826 года, чуть-чуть после нашумевшего восстания декабристов. Это произошло в селе Спас-Угол Калязинского района Тверской губернии, сейчас это Талдомский район Московской области. Он родился в очень богатой помещичьей семье. Умер он весной 1889 года, когда молодой Владимир Ильич Ленин уже изучал «Капитал».

От движения декабристов, через Герцена, через разночинцев, в зарождающейся первой российской революции – со всем этим Салтыков-Щедрин был знаком не понаслышке, находясь в самой гуще событий. И надо сказать, что та же Софья Ковалевская, очень внимательно относившаяся к творчеству Щедрина, обращала внимание на тот факт, что и него, и у Тургенева были на редкость деспотичные матери, что отразилось и на характере писателей и, естественно, на женских образах в их произведениях. Однако, мать Тургенева при этом оставалась утонченной аристократкой с изнеженными манерами.

Мать Салтыкова-Щедрина, Ольга Михайловна, была бой-баба – гениальная, практичная, лишенная каких-либо моральных качеств и человечности просто напрочь. Он постепенно приближался к этому образу в «Господах Головлевых» и в «Пошехонской старине». Михаил Евграфович этот образ «по полной», как бы мы сейчас сказали, «распишет и прокатает». Склонность к скупердяйству, к стяжательству, при том, что невероятно богатая была семья, он знал с детства не понаслышке… Это не Гончаров, который рос в материнской любви, достатке и заботе. Здесь все было по-другому, в семье было шестеро детей и, не смотря на то, что Миша был любимчиком, досталось ему семейных разборок с детства по полной программе.

Говоря о творчестве Салтыкова-Щедрин, хочется отметить неоднозначное восприятие его современниками. Когда исследовали его творчество, говорили, что при всем жанровом многообразии, романы, хроники, повести, очерки, пьесы – все сливается в одно художественное полотно. Его называли «великим диагностом всех общественных зол и недугов» и произведения его – это настоящий художественный суд писателя над всем порядком вещей современной ему действительности.

Сам Салтыков говорил о том, что все великие писатели и мыслители только потому были великими, что об основах говорили. И писатель, которого сердце не болело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного или очень скоро приходящего. И именно это: нездровость, высмеивание, не сиюминутную, не внешнюю сторону порока, а источники его возникновения, используя для этого либо хроники, либо заметки, либо дневниковые записи, либо повести, роман, чьи-то наблюдения, сказки, фельетоны – все, чем мастерски владел Салтыков-Щедрин.

Он работал над истоками и он вглубь смотреть не боялся, умел видеть многие, многие людские пакости. И сам он говорил, что «если я что-нибудь вынес из жизни, то все оттуда, из деревенского десятилетнего детства». И надо сказать, что детство у него при этом было, в тех условиях, светлое. У него было много домашних учителей, с ним занимались старшие сестры, затем его отдали, как положено, учиться в дворянский институт с пансионом, затем Царский лицей. По характеристике он окончил лицей в 1844 году по второму разряду (по системе рангов с чином десятого класса), по списку успеваемости был семнадцатым из двадцати двух учеников, потому что поведение его аттестовалось не более, как довольно хорошим и к обычным школьным проступкам: грубость, курение, небрежность в одежде; у него присоединялось еще писание стихов неодобрительного содержания.

В ученических упражнениях уже виден был неоптимистический склад писателя. Со стихами он быстро распрощался, однако среди своих сокурсников, как бы мы бы сейчас сказали, твердо имел прозвище «мрачного лицеиста». Но если вы помните, Василия Розанова звали «кладбищенским Васькой»: он очень много знал, читал и из-за этого был мрачен. Видимо, какой-то образовательный старт у писателей приводит к тому, что современники воспринимают их как не очень веселых людей.

Следует отметить, что в 1847 году появляется повесть «Противоречия», в 1848 году прозаическое произведение «Запутанное дело». И один из героев повести «Запутанное дело» размышляет примерно так: «Россия – государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрет себе с голоду в обильном государстве». «Жизнь – лотерея! – подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом; – Оно-то так, – отвечает какой-то недоброжелательный голос. – Но почему же она лотерея, почему же ей не быть просто жизнью?»

Несколькими месяцами ранее, такие рассуждения могли бы остаться незамеченными. Но нашумела февральская революция, и в России появился негласный комитет, который обеспечили специальными полномочиями для обуздания печати. И в апреле 1948 года Салтыков-Щедрин был выслан в Вятку и там был назначен канцелярским чиновником при Вятском губернаторе.

Вятка оставила неизгладимый след в душе Салтыкова-Щедрина, снабдив его всеми теми мельчайшими подробностями, деталями и наблюдениями, которые мы увидели потом в «Губернских очерках», а частично и в «Помпадурах и Помпадуршах». Как бы он не менял названия городов и даже в истории одного города, будь то Крутогорск, будь то город Глупов или что-нибудь еще, впечатление Салтыкова-Щедрина туда благополучно перекочевали и были им переработаны и прекрасно описаны.

В 1856 году закончилась его ссылка. Он получил письмо от императора, что может служить, где захочет. Несколько городов, которые оставили сильный след в жизни Салтыкова-Щедрина – Вятка, Рязань, Тверь. Дважды дослуживался он до чина вице-губернатора, конфликтовал с губернаторами, его переводили, он больше увлекся литературной деятельностью и в итоге закончил свою службу отставкой и много времени работал в журналах.

Какое же впечатление производил на современников Салтыков-Щедрин? «Давно уже русский писатель не производил на современное ему общество такого глубокого впечатления, как господин Салтыков… Враги литературных произведений Салтыкова должны надевать на себя маску; кому же охота узнавать себя в воспроизведенных автором лицах». И поскольку лиц Салтыков произвел целую галерею, действительно было невозможно увернуться.

Все современники так же отмечали, что глубина сатиры Салтыкова-Щедрина направлена на лицемерие, на воровство, на ложь, на подлость, на предательство – на нелицеприятные людские качества, которые всегда были и против которых, наверное, каждый человек сам внутри себя должен вести непримиримую борьбу. В его произведениях все это и находилось.

«И многие из тех, кому должны быть куда как солоны произведения господина Салтыкова, – писал один из критиков, – читая их, весело смеются, точно не о них идет речь. Одни из таких читателей по наивности не понимают, что, смеясь над типами сатирика, они смеются над самими собой, другие же обладают такой толстой кожей, что слово на них уже перестало действовать. Когда совесть сгинула, когда люди потеряли способность краснеть, тогда бич сатиры скользит по ним, не вызывая боли. Но удары, наносимые по бесчувственному телу, – далеко не бесплодны; они спасают других, еще не зачумленных, от падения в ту зловонную яму, которая душат в людях и чувства стыда, и понятие о человечности».

Действительно, у Салтыкова-Щедрина чувства стыда, которое иногда возникает за действие героя, ощущение полной бесчеловечности пугает настолько, что хочется скорее отложить или дочитать до конца и найти, что это сказочным образом разрешится. Но даже в своих великих сказках, о которых мы обязательно отдельно поговорим… Салтыков-Щедрин оставался беспощадным.

Он всегда сам говорил о том, что хочет, чтобы это вызывало у людей такое отвращение, раздражение, чтобы они думали о том, как искоренять эти недостатки человеческие в себе; систему государственного служения, то, какими чиновники становятся, как они себя ведут, как они такими формируются, что принято в обществе – потому что если все до устоев, до глубины не прочищать, ничего не изменится. У Салтыкова-Щедрина была серьезная вера в то, что литература может изменить человека, и может изменить в конечном итоге общество и судьбу России.

«…Сатира стремится внести сознание в затуманенное общество, она толкает, она будит целое общество своим горьким смехом, она, как в зеркале, должна отражать общественную немочь, общественную порочность, она говорит: смотрите и любуйтесь! И если сатира сильная, если она сумела затронуть болезненные струны общественного организма.Тогда она приобретает широкое общественное значение. Такое именно значение приобрел господин Салтыков целою длинною цепью своих произведений…» Действительно цепь произведений длинная, именно такое значение было у Салтыкова.

Салтыков-Щедрин был известен как издатель с прекрасным вкусом. Он начал работать и сотрудничать сначала еще в «Современнике», потом рассорился с редакцией и временно ушел в отставку, дал себе паузу в литературе и какое-то время занимался только карьерой и снова был успешен, как мы потом с вами поймем – просто копил материал. Затем почти пятнадцать лет он работал и возглавлял журнал «Отечественные записки», и после смерти Некрасова был назначен главным редактором уже непосредственно министерством внутренних дел.

Писал колоссальное количество статей, очерков, наблюдений. Помогал работать и развиваться русским писателям. Не мыслил себя без жизни издателя – человек был разноплановый. Он был успешен как чиновник и как писатель; был женат, у него были дети и хороший брак. Он несколько раз покупал себе разные поместья; жил и лечился за границей, когда того требовало его здоровье и умер летом 1889 года.

Очень мало найдется писателей, которых ненавидели бы так сильно и так упорно, как Салтыкова-Щедрина. Эта ненависть пережила его самого; ею даже были проникнуты некоторые некрологи, посвященные ему в органах печати. Союзником злобы являлись непонимание и нежелание узнавать себя в его персонажах. Его называли «сказочником», произведения называли фантазиями, вырождающимися порой в «чудесный фарс» и не имеющими ничего общего с действительностью. Его низводили на степень фельетониста, забавника, карикатуриста, видели в его сатире «некоторого рода ноздревщину и хлестаковщину и еще с большою прибавкою Собакевича».

Однажды он сам назвал свою манеру писать «рабьей». И так к этому привязались злоумышленники, что постоянно в прессе того периода времени говорили, что своим «рабьим языком» он может болтать сколько угодно и о чем угодно, возбуждая не негодование, а смех, и потешая даже тех, против кого были направлены его удары. «Идеалов, положительных стремлений у Салтыкова, по мнению его противников не было: он занимался только оплеванием, «перетасовывая и пережевывая» небольшое количество всем наскучивших тем».

Но, собственно говоря, он сам и сказал, что писать и работать нужно об основах и именно с этим он и работал, ведь не так много важных тем в жизни человека, которые постоянно нас всех волнуют. Его произведения действительно хроники русской общественной жизни… И я бы не добавляла здесь, что дело было в XIX , всего лишь, потому что очень много злободневного, очень много современного.

Мы поговорим с вами: о «Губернских очерках», об «Истории одного города», о произведении «Помпадуры и Помпадурши», «Сказки». О невероятном, эзоповском, афористичном языке Салтыкова-Щедрина, который мы сейчас цитируем, даже не зная, что это много-много лет назад ввел в оборот именно Салтыков-Щедрин. Мы поговорим о «Сказках», мы поговорим о его зарубежных произведениях, об отношениях современников, о литературных статьях и публицистике. Впереди у нас с вами много интересных программ, на сегодня это все.

Всего доброго и до свидания!

СМОТРИТЕ ПРОГРАММУ

https://youtu.be/2_6FcwVSJZc