18 Фев 2020
Мои февральские мужчины. Ирина Шухаева

Мои февральские мужчины. Ирина Шухаева

НЕНАГРАЖДЕННАЯ ХОРОШЕСТЬ
Когда уходят обиды, остается тишина, потом она светлеет и теплеет.
Тогда открывается жизненный путь совсем. И приходит больше помощи.
Обиды уходят только по честному обмену. Отдаешь старые эмоции, получаешь новые деньги.
Псевдопрощения и псевдоблагодарности не работают.
Ниже на своих примерах.

 

Около двадцати лет я жила с чувством стыда. Очень сильного стыда. Потому что когда я поняла, что папа умер, мне стало легко. Мой личный ад закончился.

Почему поняла? Утром маме позвонили из больницы и сказали приехать. Она плакала, думала, что успеет «на конец». Она так и сказала.

Я ушла в школу, все забыла. Вернулась к дому с другой стороны, шла под стенами, в окно меня нельзя было увидеть. А мамина подруга как раз хотела увидеть меня и успеть приготовиться.

Но я вошла в открытую дверь, что мне сразу удивило. И первое, что я увидела – банки с винегретом, которые накануне мама отвозила папе. Я готовила передачу. Еще мамина перчатка валялась. Мамина подруга смотрела заплаканными глазами. Я все поняла, но для приличия спросила: как папа? Она ответила: совсем плохо. Зачем-то она так ответила.

Ну, главное же соблюдать приличия и делать все хорошо. К своим тринадцати годам я это железобетонно усвоила.

И я очень хорошо делала следующее:

Я одна встречала папу дома

Я снимала с него ботинки, кормила

Я рассказывала о своих делах и практически всегда была обругана, а иногда и приложена

Я перебинтовывала его руки после диализа

Я, глотая слезы, бежала в сад за его младшей дочерью

Я на даче мыла посуду, полы и стирала в холодной воде, чтобы ему было легче. Когда он проводил отпуск со мной и с сестрой

Это я сначала помогала, а потом и сама стала готовить семье ужин. Это был мгновенный зачет за хорошесть!

Это я подбирала на фортепиано его любимые мелодии Джо Дассена

Это мне, малявке, было очень его жаль, по-женски, до слез. Ему было очень холодно жить и уходить. Такие вещи я уже ребенком знала про людей.

 

Вообще мне было всех жаль, но себя меньше всех. Хорошести не хватало, и я ее старательно нарабатывала. Вычеркивала свою жизнь и старалась быть хорошей для всех, а это значит делать все хорошо и еще хорошие поступки делать. Тут тоже засада образовалась, с хорошим поступками. Я не успевала, сил и времени не хватало. Но свято верила – как только стану хорошей, так меня и завалят любовью, похвалой. Мне тепло станет жить! А то как папе – все холоднее и холоднее.

Папа умер, и я не знаю, оценил ли он то, что я для него делала. И искренне старалась делать хорошо. Мне поэтому долго было трудно выстроить свои отношения с мужской линией рода, потому что поток идет через него. А мы были две ледяные глыбы с кровавыми вкраплениями.

Он был первый, чью боль и чью жизнь я читала и знала без фактов. Нутром. Даром.

Мне трудно было терпеть его срывы, но еще труднее было терпеть мамины подставы. А на поминках от людей, которые составляли тогда весь мой мир, я слушала, какие они оба святые. И я должна беречь маму и жалеть сестру. Мои слезы, мои страхи, пережитое унижение и предательства – это никого не волновало, и не могло волновать – никто ж не знал. Я молчала.

Замолчала после того, как, неделю проплакав ночью, я все же решилась маме пожаловаться на папу. Мама выслушала, подтвердила мою нехорошесть – не умеешь лазать по канату? Ведро не успела вынести? Шутила на уроке? Ты будь идеальной, тогда он не будет на тебя орать, и не будет бить.

В тот момент в моей детской голове окончательно сложилась картина – я родилась угождать, прислуживать и терпеть, потому что все делаю неидеально. И на меня будут орать, и даже будут бить. Какие могут быть в моей жизни награды, если я такая неидеальная???

Так я начала вычеркивать свою жизнь.

Когда работала сама с образом отца, чтобы открыть свой жизненный путь снова, я убедилась, как мощно и жестко действует родовая система. Это дед развернул отца ко мне, обнял его, и лед стал таять. Потом были годы холодных дипломатических отношений с отцом в энерго информационном поле рода. А потом пошло тепло.

И мой врожденный дар многогранности засверкал с разных сторон.

Теперь да – спасибо, папа!

P.S. Награды сама возьму. Их не за хорошесть дают, я узнала на своей шкуре.

https://shuhaeva-practiki.ru/nagrada-vmesto-obidy/

Награда вместо обиды

Моему деду по жизни на днях сто лет со дня рождения.

Мамин отчим, второй муж моей бабушки.

Семен Израилевич Фрейлих. Теоретик кино с мировым именем. Фронтовик. Прошел всю войну в пешей разведке. Три сценария к художественным фильмам. Два к документальным. Книги, статьи. Огромное наследие.

Нашу семью при активной жизни деда держали в отдалении. Инженер, врач и их дети – что они понимают в высоком искусстве?

Во втором браке бабушки родилась дочь, мамина единоутробная сестра. Ей дали надлежащее образование, устроили в кино работать, ее мужа тоже приобщили.

На всех тусовках, куда нас приглашали, а часто и не приглашали за ненадобностью, мы старательно изображали дружную семью.

И вот однажды, на каком-то из юбилеев, дед очень зло толкнул меня в сторону: отойди отсюда, мне нужно с Козловским сфотографироваться. С тем самым, да.

Я отошла, глотая слезы.

Эта фотография стояла у деда в кабинете на видном месте. И я каждый раз вспоминала эту боль пренебрежения, отвержения, даже изгнания.

Прошли годы, деда разбила болезнь. Его родная дочь с семьей жила и работала в Чехии. Они организовывали съемки. Великих тоже было много рядом с ними.

А рядом с дедом остались только мы. Просто родные без формальностей.

Я подорвала спину, переодевая деда. Можно было дождаться сиделку, но я не могла. Мне было снова больно его болью, холодно его холодом, жаль его беспомощности.

А на меня смотрела фотография деда с Иваном Козловским. Та самая. И когда у меня кончались силы, я злилась на эту фотографию. Не на него же было сейчас злиться!

И упивалась своей хорошестью одновременно. Ведь я же не злопамятная. Я сейчас здесь, рядом, я хорошая.

Я держу за руку, я дерзко уверяю, что его простили и примут на небо. При побеге из плена дед убил немца. И очень страдал.

С ним пробовала быть бабушка, но без привычки ухаживать плохо получалось. Приезжала мама. Мы делили с ней вахту по очереди.

Еще тогда я заметила, что мой голос всегда возвращал деда в детство, в семью. Были моменты, о которых он говорил только со мной.

Я притащила широкую трубочку из МДональдса, так у него получалось выпить свои сто грамм. Фронтовые сто грамм прошли с ним всю войну и всю жизнь.

Я радовалась своей изобретательности.

И вообще искренне считала, что все мне благодарны и ура, я однозначно хорошая и делаю все хорошо. Особенно ценят то, что сейчас происходит те, кто в это время зарабатывает деньги, бережет связи и здоровье.

Но нет. Я снова сильно ошибалась. Не только не оценили, но и меня вообще рядом с дедом не было.

Как в известном анекдоте: бревно с Владимиром Ильичом несло еще 780 человек.

Но это будет после.

А тогда, как стало совсем плохо, прилетела родная дочь деда, моя тетка.

Просидела одну ночь. Я помню ее хорошо, на кресле в коридоре. Решительная женщина начала думать, как завернуть деда в одеяльце и донести до скорой помощи. В больницу. Так будет лучше.

Помню, как я выбежала на набережную и орала на Бога. Что он не смеет этого допустить. Что я никто этому старику, и сдать в больницу хочет его родная дочь. Но я требую, да, я требую, чтобы этого не допустили. Пусть он уйдет из дома, он это заслужил. Я так считаю! Он не может сейчас за себя попросить. А я могу!!! И прошу! Нет, я требую!

Вот так и орала, без слез, металлическим голосом, мне казалось, что в ту минуту из моего горла вылетали пули.

И я услышала: через три дня заберем.

А я ж фиг уймусь: а из дома?

Ответа не было.

Только река в черепаховом панцире февральского льда.

Я вернулась и твердо сказала: оставьте его в покое, он умрет через три дня.

Я буду с ним сидеть, делайте свои важные дела. Тогда я меняла работу, была уже статусным сотрудником, выбирала между директором по маркетингу, по развитию. Меня хотели, и я легко перенесла все встречи.

И дед перешел в мир иной из дома.

Ровно через семь лет, в феврале, у меня открылся дар.

 

А тогда, вскоре, я написала очерк «Два деда. Воины и таланты».

Он был много раз опубликован, занимал первые и призовые места на литературных конкурсах.

А в 2015 году я помогала тете и дяде сделать книгу о Сене. «Я жил, чтобы себя отдать» — так она называется. Материалы подобрал дядя, я организовала процесс. Нашла издательство, курировала верстку и дизайн обложки, предоставляла фото. И вычитывала несколько раз верстку. В Баку. Тогда работала на международном проекте.

Книга получилась, ее успела прочитать бабушка. И мой очерк живет в этой книге. Человечный, пронзительный, очень художественный.

Сейчас будет сто лет со дня рождения деда. Тетя и дядя прилетели из Чехии в Москву. Что-то будут делать, я не в курсе. Не нужна.

Им уже за семьдесят. Как раз в это время когда-то дед выгнал меня из кадра, чтобы запечатлеться с Козловским. У них тоже много фотографий со знаменитостями.

Господи, давай поставим мне зачет!

Пусть рядом с ними далее сидят другие родные.

Я уже сыграла свою роль в таком сценарии.

Давай напишем другой сценарий для меня. Пожалуйста!!!