Сайт писателя Ирины Шухаевой

Ирина Шухаева на презентации сборника “Крым, я люблю тебя”. Октябрь 2015

(далее…)

Ирина Шухаева. Статья “Сказки М.Е. Салтыкова-Щедрина”

Сегодня мы поговорим о его замечательных сказках. Так или иначе, со сказками Салтыкова-Щедрина, с их названием, с афоризмами, которые прочно вошли в нашу жизнь именно из сказок, мы немножко знакомы. Я попробую дать вам сегодня обзорную информацию и попробовать объяснить, для чего же Салтыкову-Щедрину так нужны были сказки, и какое значение, какую роль он сам им отводил.

Итак, что такое сказка? Сказка уже стала литературным жанром, хотя само понятие, с которым мы знакомы, появилось лишь в конце XVII в начале XVIII века. Раньше все-таки так говорили о слове «басня». А сказка предполагает, что узнают о том, зачем еще она нужна.
Сказка целевым назначением служила для подсознательного или сознательного обучения ребенка в семье правилам и целям жизни, необходимости защиты своего «ареала», определенной родовой принадлежности и достойного отношения к другим общинам и к своим и к чужим предкам. Вот такое серьезное значение, кроме развлечения перед сном, еще имеет в себе сказка. И сказки Щедрина в миниатюре содержат в себе проблемы и образы всего его творчества.

Всего тридцать две сказки написал Салтыков-Щедрин и почти все они, а именно двадцать девять, были созданы в последние десятилетия его жизни. Основная масса с 1882-го по 1886 год и всего лишь три сказки были созданы в 1869 году, когда Салтыков-Щедрин, можно сказать так, разминался по вопросу, насколько у него получаются сказки и что с этим можно делать дальше. Мы помним, он был убежден, что литература и пропаганда – это одно и то же. Не ставил во главу угла художественность, а ставил именно смысл и значение, узнавание, непримиримость, осуждение. Верно, мы говорим, что в его сатире, в его произведениях мы всегда видим активную жизненную позицию автора. Ему это не нравится и он показывает это наотмашь, со смаком, так что невозможно никуда увернуться.

Что происходит в это время в обществе? Произошла отмена крепостного права, проведены реформы. Более очевиден стал раскол общества, начинается революционное движение. Уже сформировалось и действуют и разночинцы, и интеллигенция, и общественное движение. Начинаются и революционные действия в массах. Всего 20 лет до первой русской революции 1905 года, процесс вовсю идет, чего конечно хочется людям, когда они понимают, что вот-вот наступит эпоха перемен? Конечно, хочется, чтобы это произошло максимально без крови, без потерь, без потрясений, то есть какими-то мягкими возможными формами.

Я вам, в общем, очерчу дискуссии, начинающиеся в обществе: если образовать мужика, то он по-другому будет относиться ко всему, что происходит в стране, и к власти тоже. С другой стороны, если власть предержащим всей этой армии чиновников, бюрократов, всем тех, кто кормится, как мы с вами знаем, из народного кармана, из казны, объяснить, что мужики – тоже люди, то возможно что-нибудь может произойти.

Весь цикл сказок Салтыкова-Щедрина, со всеми его разнообразными персонажами и из животного мира, и из мира людей показывает, что это невозможно. И зачем обращается Салтыков-Щедрин к сказкам? Приведем высказывание самого известного в мире сказочника Ганса Христиана Андерсена. «Каждую вещь следует называть ее настоящим именем, и если бояться это делать в действительной жизни, то пусть не боятся этого хоть в сказке».

Можно сказать, что это – установка к действию для Салтыкова-Щедрина, когда он работал над своим циклом «Сказки». В сказках мы видим животных и рыб; разных людей и разные пороки. Есть сказка «Пороки и добродетели», есть сказка «Пропала совесть», есть в сказках обманщики-газетчики, есть легковерные читатели, есть волки, зайцы, вороны, орлы, лисицы, рыбы…

Основная идея сказок, которую Салтыков-Щедрин хотел донести – непримиримость социальных противоречий в эксплуататорском обществе и разрушение идиллий, иллюзий о возможности преобразований. Поэтому он и показывает в своих сказках, что волк всегда будет съедать, медведь – бесчинствовать, пескарь – прятаться, орел – разбойничать и спать между разбоями, а спасенный генерал мужику, может быть, пятак на водку все-таки пожалует. Но это все, не нужно обманываться, будто могут произойти какие-то преобразования, и чиновник изменит своей природе, раб изменит своей природе, служивый изменит своей природе – во всем разнообразии сказок Салтыков-Щедрин показывает, что этого не произойдет.

Очень сильно ценил Михаил Евграфович литературное наследие Гоголя. Вот что говорил о сказках Гоголь: «Сказка может быть созданием высоким, когда служит аллегорическою одеждою, облекающей высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу». Вот вторая задача, к которой в сказках обращался Салтыков-Щедрин – сделать их доступными для размышления народа: привычные образы барина, помещика и крестьянина, птиц, рыб, таких понятий как совесть (она доступна была и крестьянам и помещикам), и особого образования крестьянам для этого не требовалось.

В стране велось много серьезных дискуссий, много было и умных слов, и сложных определений, и версий о развитии пути России, в сказках Салтыков-Щедрин очень четко, используя так называемую аллегорическую одежду, называл вещи своими именами.

Сказка «Медведь на воеводстве» – одна из знаковых сказок цикла, где, как вы знаете, «злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими, и в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории». Медведь «Топтыгин 1‑й» так хотел попасть на скрижали Истории, что забыл о том, что «…умел берлоги строить, а все на одно поворачивал: «Кровопролитиев… кровопролитиев… вот что нужно! Лев за эту жажду крови произвел медведя в майорский чин и отправил в дальний лес воеводой». Все три эпизода жизни Топтыгиных кончаются тем, что их убивают мужики, что – опять же, оказывается неизбежным. В другой лес был послан другой воевода. Тот решил начать с крупных злодеяний, но в лесу уже не было ни типографии, ни университета, ни академиков, всех уже до Топтыгина уничтожили. Тогда он забрался во двор к мужику, задрал лошадь, корову, свинью. Гнилая крыша провалилась, опять порвали мужики медведя.Третий Топтыгин был умнее. Он уразумел, что ни больших, ни малых злодеяний совершать не разрешается. Залег в берлогу, рассуждал о правах, тут и ел. Происходили натуральные злодейства, он не вмешивался. Он осознал, что и без него злодейство собой сделается и выходил он из берлоги только для получения присвоенного содержания. И, тем не менее, все равно оказался у мужиков на рогатине.

Много говорят о том, что именно в этой сказке Салтыков-Щедрин определил роль мужика. Медведь – это самодержавие, устаревшие экономические и политические порядки, а народ возьмет рогатину, сделает бунт и порвет и медведей, и тех, кто активно злодействовал, и тех, кто пассивно злодействовал, и кто уничтожал академии, типографии и университеты. Если мы заглянем вперед, то увидим, что свою роль народ выполнил. На рогатину медведя подняли, только вот что дальше делать, оказалось до конца не известно. «Все равно, как если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел». Вот такие фрагменты встречаются в сказке «Медведь на воеводстве».

Идем дальше, следующая сказка называется «Орел-меценат». Сказка удивительно похожа на общественную жизнь. Скучно было орлу, решил он завести разные науки, создать вокруг себя общество. Все к нему все прибежали, всем понравилось. Все получили какие-то назначения, и началась игра во власть – такое развлечение. И самое интересное: решили, наконец, поучить самого орла – считать, прежде всего. Потому как нельзя делить добычу, пока ты все не посчитал, не применил математику. Орел, увы, оказался не обучаем, и математика ему была не нужна, он прекрасно без нее обходился. Тогда он порвал всех учителей, начались репрессии. Когда уничтожили всех, кого можно уничтожить, начали уничтожать друг друга.

«У птиц тоже, как и у людей, везде инстанции заведены; везде спросят: «Был ли у ястреба? Был ли у кречета?», а ежели не был, так и бунтовщиком, того гляди, прослывешь».

Это фрагмент из сказки «Ворон-челобитчик», где ворон старый ворон решил рассказать правду всем начальникам о том, как люди стали притеснять ворон. Потому что «…началось окончательное разорение. Воронье роптало: «Налоги установили не милостивые, а новых угодий не предоставили! – раздавалось по лесу. Много было гнезд разорено, много вороньего племени в плен уведено. Но воронье от испуга только металось и жалобно каркало: «Хоть режьте, хоть стреляйте, а нам взять дани неоткуда!»

Тогда, соблюдая всю субординацию, старый ворон решил донести информацию о том, как плохо ему – вороньему роду, до своих начальников до ястреба, до кречета. «Прилетел я к твоему степенству правду объявить! – горячо закаркал старый ворон, – гибнет вороний род! Гибнет! Человек его истребляет, дани немилостивые разоряют, копчики донимают… Мрет вороний род, а кои и живы – и тем прокормиться нечем». Ястреб сказал: «Изворачивайтесь!» «Знаю я, – отвечает старый ворон, – что нынче все изворотами живут, да прост на это наш вороний род. Другие миллионы крадут, и им все как с гуся вода, а ворона украдет копейку – ей за это смерть. Подумай, разве это не злодейство: за копейку – смерть. А ты еще учишь: «изворачивайтесь!» Прислан ты к нам начальником, чтобы защищать нас от обид, а оказался первым разорителем и угнетателем! Доколе мы тебя терпеть будем?»

Ворон, надо сказать, работает все время на грани фола, вот-вот кто-нибудь прикажет с ним разделаться, но ему везет, он в каждую инстанцию попадает, когда начальник сыт и доволен. Заканчивается все его движение тем, что он попадает к самому главному. Кречет выясняет, везде ли он был, со всеми ли он поговорил и после чего держит весьма мудрую речь: «Что да все что ты говоришь, правда. Но ты пришел ко мне со своей правдой, а правд-то много и не со всеми мы можем справиться, вот подожди, потерпи. Ты молодец, что ко мне пришел, подожди, потерпи, придет одна великая правда и будет нам всем жить хорошо, а пока лети отсюда к своему вороньему роду и расскажи, как сильно я на них надеюсь. Только их крепостью мы и выживем и доживем до правды».

То есть чем выше инстанция, тем более убедительная отговорка от того чтобы что-либо менять. Ждем все новую правду, а пока терпим унижения, притеснения и не знаем, откуда взять непомерную дань.

«Ворона птица плодущая и на все согласная. Главным же образом, она тем хороша, что сословие «мужиков» представлять мастерица». Это высказывание из другой сказки но, тем не менее, этот образ и ворон-челобитчик, который, все-таки, отчаявшись, решил дойти до власти и рассказать правду очень хорошо показывает, что происходило между народом и властью, но в птичьем царстве.

Возьмем сказку «Дурак». Собирательный образ народного дурака не давал покоя Салтыкову-Щедрину всю жизнь. Но, к сожалению, во что-то более конкретное, как он хотел сделать, и не вылилось.

Сказка о дураке: Дурак необыкновенный – сидит дома, либо книжку читает, либо к папке с мамкой ласкается. Вдруг, ни с того ни с сего, сердце в нем загорится, он бегает, всем помогает. Если кто-то хочет есть, он берет еду, не зная, что за это надо платить. Если кто-то несет убивать птицу – это несправедливо. Мучились с ним, мучились, больше всего боялись, что он какое-нибудь неудовольствие доставит начальству. Пробовали его учить – не обучается. Появился очень интересный образ у Салтыкова-Щедрина, появился приезжий. Приезжий, который обратил внимание на дурака и вынес ему вердикт. «Совсем он не дурак, а только подлых мыслей у него нет – от этого он и к жизни приспособиться не может. Бывают и другие, которые от подлых мыслей постепенно освобождаются, но процесс этого освобождения стоит больших усилий, и нередко имеют в результате тяжелый, нравственный кризис. Для него же и усилий никаких не требовалось, потому что таких пор в его организме не существовало, через которые подлая мысль заползти могла бы. Сама природа ему это дала. А впрочем, несомненно, что настанет минута, когда наплыв жизни силою своего гнета заставит его выбирать между дурачеством и подлостью. Тогда он поймет. Только не советовал бы я вам торопить эту минуту, потому что как только она пробьет, не будет на свете другого такого несчастного человека, как он. Ну и тогда, – я в этом убежден, – он предпочтет остаться дураком».

Мы говорим о том, что те, кто уже следовали убеждениям революции, были эдакими дураками-социалистами, как их называли и в деревнях, и в городах. Были они «белыми воронами», не было в них, как казалось, подлости. Шли они действительно за светлыми идеалами. А сказка о дураке закончилась довольно-таки грустно – дурак исчез. Родители очень переживали, куда же его девать и что с ним делать. Дурак исчез и через некоторое время вернулся домой осунувшийся, избитый и до конца своих дней молчал. Так, правда ничего и не делал, не помогал в труде родителям. Но от его открытого, светлого отношения к миру и определенной дурацкой правильности, к сожалению, ничего не осталось.

Следующая сказка, о которой я вам хочу сказать несколько слов – это, конечно, знаменитый «Премудрый пескарь», который прятался в своей собственной норе и всю жизнь там продрожал. «У молодого пескаря ума была палата, палата у него была ума, обратите внимание. И начал он этим умом раскидывать и видит: что куда он не обернется – везде ему мат. В воде большие рыбы плавают, а он всех меньше; всякая рыба его заглотать может, а он никого заглотать не может. Да и не понимает: зачем глотать. Рак его может клешней пополам перерезать, водяная блоха – в хребет впиться и до смерти замучить. Даже свой брат пескарь – и тот, как увидит, что он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют. И прожил таким образом пескарь забившись в свою нору и там дрожа, сто с лишним лет. Все дрожал и дрожал. Ни друзей у него, ни родных: ни он к кому-то, ни к нему кто-то. В карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными девушками не гоняется, только дрожит и одну думу думает: «Слава богу! Кажется жив!»Даже щуки и те стали его хвалить: «Вот кабы все жили – то-то в реке тихо было!» Только это они нарочно говорили; думали он на похвалу-то отрекомендуется – вот он я!» А тут они его и хлоп! Но он и на эту шутку не поддался, а еще раз своею мудростью все козни врагов победил.

Образ дрожащего обывателя, так великолепно выраженный в рыбе, тоже грустно закончил свое существование в сказке Щедрина. Во-первых, к концу жизни он выяснил, что никто им не восхищается, а называют его дурным остолопом, странным и так далее. Во-вторых: когда, наконец, он решил выйти из норы, он исчез, и никто даже не знает почему. Просто умер или все-таки его кто-то съел.

Еще одна из самых известных сказок Салтыкова-Щедрина – о том, «Как один мужик двух генералов прокормил». Попали два генерала вдруг на необитаемый остров. Попробовали бродить по острову, попробовали поесть «Московские ведомости» и многое другое и поняли, что они должны найти мужика. Это сказка: мужика они нашли, разбудили и заставили себя накормить. Мужик нарвал яблок, потом накопал картофеля, приготовил вкусной еды. Нарадоваться не могли на него генералы и стали себя хвалить за то, что его нашли. А чтобы он не сбежал, генералы привязали мужика веревкой, которую он сам же и сплел из дикой конопли.

Неоднократно на протяжении всей этой сказки Салтыков-Щедрин показывает манеру русского народа производить в своем поведении правила, которыми очень удобно пользоваться эксплуататорам. Мы помним, как они плывут в лодке, и генералы предъявляют мужику претензии за шторм, за качку, за бурю, за грозу, он знай себе, гребет, и знай себе, их кормит. Эта готовность взять на себя вину за все тоже, к сожалению, нам присуще, и мешает и освободиться, и мешает развиваться. Но, а благодарность, как вы знаете, мужику от генералов была великая, ему полтинник на водку дали, но куда уж больше. И это не единственная сказка о мужиках и о баринах ( или о помещиках).

Замечательная сказка, просто шедевр – это «Дикий помещик», который так притеснял мужиков, потому что пахло ему плохо из-за них, что, в конце концов, мужики неизвестно куда делись. И стало в поместье просторно, хорошо, легко, только соответственно куда-то делись все продукты с рынка. Помещика обслуживать стало некому. Приезжали к нему гости, оказалось, что некому подать водки. Попробовал он завести театр, театр тоже нужно обслуживать. Но и, в конце концов, так сказать общественное мнение решило, что помещика нужно поймать и изолировать, а мужиков вернуть на место. И сразу же появился… Запах мужицкий, правда, конечно, появился и был он неприятен, но кроме запаха появились еще продукты. Восстановилась вся, как мы скажем сейчас, инфраструктура и сфера обслуживания, то есть все стало на свои места.

Очень забавная сказка Салтыкова-Щедрина называется «Пропала совесть». И очень подробно там описывает Михаил Евграфович что же происходит с людьми, когда у них пропадает совесть. И тут вдруг совесть в образе, такой как бы нелицеприятной тряпки или предмета, по очереди оказывается у разных людей. И начинаются в их жизни катастрофы. Вдруг становится стыдно поить мужиков и пьяных их обворовывать. Вдруг становится стыдно воровать у купцов товары или разбойничьей данью обкладывать. И получается очень хорошая цепочка взаимодействия: если у мужа оказывается совесть и вдруг он готов ее принять, то жена – ни в какую. Именно жены такой дружной чередой, избавляются от никому не нужной совести. И кочуя с места на место, оказывается она выброшенной и никому не нужной. И мечтает о том, что хорошо бы нашел ее ребенок и рос бы в ладу с совестью, и было бы тогда все хорошо. Такая интересная сказка.

Есть еще интересная сказка «Пороки и добродетели»Есть сказки связанные с действиями в религиозные праздники, наиболее яркие сказки с представителями животного мира, о которых мы с вами поговорили. И все они показывают то, что проводя параллель с сегодняшним днем не надо строить иллюзии о том, что орел перестанет быть хищником и перед тем как разорвать добычу пополам, будет производить арифметические действия. В поле охоты орла лучше не оказываться, а если оказались то понимать, что происходит и никакие душеспасительные беседы хищника не заставят изменить свою природу, должны меняться правила игры. Вот о чем говорил Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в своих замечательных сказках.

На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.
СМОТРЕТЬ ПРОГРАММУ ИРИНЫ ШУХАЕВОЙ СКАЗКИ М.Е.САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

https://youtu.be/1I9nLQeixLs

Ирина Шухаева. Статья на основе авторской программы для Первого Образовательного канала

Ирина Шухаева в программе “Александр Блок о неблагополучии современного мира”

Напоминаю вам, что современный мир Александра Блока – конец девятнадцатого и начало двадцатого века. На его жизнь выпало три революции, в которых он не столько сам принимал участие, сколько являлся очень активным наблюдателем и мыслителем. Первая мировая война, в которой он участвовал, вызвала колоссальный всплеск литературной, философской и религиозной активности в стране, отразившийся в разных литературных течениях, о каждом из которых Блок оставил нам свое впечатление либо в статье, либо в письме, либо в записи его общественного выступления, а выступал Блок очень часто.

Наша общая тема звучит как «Прозаическое наследие Блока». И сам он свои «все что не стихи, то проза», все свои не стихотворные произведении, будь то выступления, статьи, очерки, эссе, письма – все сам это называл: «Моя проза». Великий предшественник Александра Блока – Александр Сергеевич Пушкин говорил, что мысли – это самое главное достоинство прозы, и лишь затем идет ее образность, живость, похожесть на жизнь. Говоря современным языком, цепляет нас жизнь героев и размышления автора или нет, – но без мысли проза невозможна. Причем Пушкин тогда не отделял прозу художественную от критической, поскольку тогда писать было, как работать. И уже дальнейшее развитие литературы, литературоведения и критики стало более систематизировать и разделять понятия. Поэтому я и объединила по темам все наиболее интересные высказывания Александра Блока.

Сегодня мы поговорим о его видении мира, того мира, с которым сталкивается каждый человек и на который обратил внимание еще Блез Паскаль в своих работах «Мысли», говоря о трудности человека, о хаосе, о непознаваемости мира. Паскаль был ученым, он говорил о том, что мир катастрофически не познаваем, что «ни одна наука не исчерпает никогда своего предмета, поскольку человек не в состоянии понять, что такое соединение духа и плоти, а именно это и есть человек».

Многие наши поэты и писатели были знакомы с работами Блеза Паскаля, и серьезно думали над ними. Колоссальный отклик нашли они в поэзии Тютчева. К Тютчеву сам Блок относился очень трепетно, называл его «самой ночной душой русской поэзии», поклонником хауса (хотя творчество Тютчева далеко не так однозначно).

Каковы же были размышления Блока о месте человека в жизни и о том, что вообще происходит? Основные его работы написаны в начале двадцатого века, когда пресса уже была всемирной, но радио, телевидения и интернета еще, конечно, не было, однако у людей уже была возможность обсуждать новости.

Блок одним из первых задумается о том, какое влияние на человека оказывает хлынувший информационный поток. И о многом другом: о месте человека в жизни, месте духовности в его жизни, конфликте между культурой, цивилизацией и тем, что сколько бы не изобрело человечество, сколько бы научных открытий не было сделано, как был человек, по словам Блеза Паскаля «слабым мыслящим тростником», таким он и остался.

В своей книге об Александре Блоке «Гамаюн» Владимир Орлов произносит очень интересные слова: «Огромен личный мир Блока и полон отзвуков его времени. Душа поэта – самый чуткий сейсмограф, способный в мгновенном впечатлении уловить малейшее колебание исторической почвы. Сквозь личный мир Блока прошли все бури, катастрофы, вся вера и все отчаянье его сложного и трудного века».

В одной из своих самых, как считается, грустных и негативных работ «Безвременье» Александр Блок пишет: «Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература – были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и, тем не менее, считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, – и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе – и перестали понимать искусства». Это написал Александр Блок в 1906 году.

Если мы соотнесем эти мысли с сегодняшнем временем, то, пожалуй, поменяем лишь государственную службу на зарабатывание денег в разных сферах, плюс сидение в интернете или возле телевизора. Этот момент отхода человека от природы Александра Блока очень волновал и мысли его на эту тему были фантастически образны – отдельные миниатюры, размышляя о которых, думаешь, что если бы он жил дольше, то еще написал бы какое-нибудь страшное фантастическое произведение о том, что может произойти с людьми.

«Как бы циркулем люди стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек.

Сидя там, он обзаводится домком, плодится – и все свои дела сопровождает странными и смешными гримасами, так что совсем уже посторонний зритель, наблюдающий объективно и сравнивающий, как, например, художник, – может видеть презабавную картину: мир зеленый и цветущий, а на лоне его – пузатые пауки-города, сосущие окружающую растительность, испускающие гул, чад и зловоние».

Такая картина виделась Блоку. И завершает он эту цитату таким образом. «В прозрачном теле их (этих городов) сидят такие же пузатые человечки, только поменьше: сидят, жуют, строчат, и потом едут на уморительных дрожках отдыхать и дышать чистым воздухом в самое зловонное место». Напоминаю вам, что статья «Безвременье» написана в 1906 году. Вот такую картину «Пауки-города и люди в очерченном круге на тонких ножках», нарисовал Александр Блок.

Когда будете читать его письма и особенно статьи, обратите внимание на то, что в любой своей работе он следует драматургическим принципам отстранения. Потому что он все представляет так (он же не зря был еще и гениальным драматургом), что вот еще чуть-чуть и из всего этого родится какая-нибудь необычная футуристическая сцена и зазвучит очень-очень странная музыка. Но о том, насколько важен для Блока был дух музыки, мы с вами уже говорили. И, так или иначе, касаясь любой темы, Блок будет все это соотносить с тем, как это можно увидеть и показать и как это может звучать: что чисто, что фальшиво; чему нужно верить, чего нужно бояться. И все это сегодня актуально и интересно читается, тем более что язык Бока богатейший, метафоричный, колоритный.

Стоит отметить, что та социально-политическая действительность, в которой Блок жил, занимала его немного (он написал об этом много, но занимала она его меньше). Это были уже более рассудительные, нежели образные явления: «Наша действительность, – пишет Александр Блок, – проходит в красном свете. Дни все громче от криков, от машущих красных флагов; вечером город, задремавший на минуту, окровавлен зарей. Ночью красное поет на платьях, на щеках, на губах продажных женщин рынка. Только бледное утро гонит последнюю краску с испитых лиц».

В одном из своих стихотворений Блок напишет «Мы пьяные с улицы смотрим, как рушатся наши дома». То есть ощущение катастрофы, приближающегося тогда апокалипсиса начало двадцатого века, было свойственно среди культурных людей, среди писателей, философов, поэтов, религиозных мыслителей. Так или иначе, это допустимо в контексте, как им тогда казалось, безумного развития промышленности, цивилизации: появился автомобиль, а уж когда аэропланы полетели… Да и к тому же еще происходили всевозможные народные волнения – в стране шли подготовки к революции. И все это давало ощущение сильной, нестабильности в социальной жизни, ожидания потрясений.

Вот что об этом пишет Блок: «Так мчится в бешеной истерике всё, чем мы живём и в чём видим смысл своей жизни. Зажжённые со всех концов, мы кружимся в воздухе, как несчастные маски, застигнутые врасплох мстительным шутом у Эдгара По. Но мы, дети своего века, боремся с этим головокружением. Какая-то дьявольская живучесть помогает нам гореть и не сгорать».

О дьявольской живучести, о живучести человека вообще, Блоку тоже пришлось сильно задуматься. Одно из важнейших событий в мире, которое потрясло его (и до сих пор это землетрясение считается самым сильным в Европе) – в декабре 1908 года в Средиземном море возле Сицилии произошло смещение пластов нескольких частей дна. Вследствие чего обрушилось три огромных волны и одновременно три мощных толчка из-под земли, практически стерлись с лица земли города Мессина и Калабрию. Это было одно из самых сильных землетрясений.

Первыми в Мессину прибыли корабли Балтийского флота, которые проходили учение. Вся Европа наблюдала за тем, как восстанавливается город. Города, более 20 поселков на побережье было стерто с лица земли. Разные данные о погибших от 70 до 200 тысяч. В любом случае, это до сих пор самое сильное стихийное бедствие, которое произошло на берегу Средиземного моря в Европе.

Но что столь сильно обеспокоило Блока? «Ужасно коротка наша память. Живем со связанными руками и ногами, и скромнейшие из наших начинаний сплошь и рядом кончаются неуспехом. Оттого пустеет душа и пустеет память.

Так перестали мы вспоминать и об итальянской катастрофе, которая вызвала такую бурю в печати всех стран. Но хор голосов быстро прошумел и умолк. Австрийцы приплели сюда неслыханно циничную политику, а мы, как водится, и политику, и дешевый либерализм; и это, как все нынешнее, быстро исчерпалось, утонуло в лужах личного эгоизма и в болотах всеобщих благородных чувств».

«Вот таков человек, – пишет Блок, – с одной стороны слабее крысы и беспомощнее кошки!» – он приводит цитаты из работы Горького о Мессине. Горький был очевидцем последствий землетрясения, очень много помогал итальянцам. И потом честно и пронзительно описал страдания умирающих людей и мужество тех, кто им помогал. Блок говорил: «А вот с другой стороны он беспомощнее крысы, но прекраснее и выше самого прозрачного и бесплотного видения, потому что обыкновенный человек в трудные минуты поступает страшно просто, и в этой простоте только сказывается драгоценные жемчужины его духа. А истинная ценность жизни и смерти определяется только тогда, когда дело доходит до жизни и до смерти. Нам до того и до другого далеко».

Дальнейшее развитие событий показало, что не так уж далеко. В той же работе Блок с горечью говорит: « теперь ученые спорят о том, когда затвердеет земная кора на юге Италии». Но их споры безразличны и самой земной коре, которая затвердеет тогда, когда сочтет нужным и людям, которые пережили такое страшное стихийное бедствие.

«Просто нужно быть слепым духовно, незаинтересованным в жизни космоса и нечувствительным к ежедневному трепету хаоса, чтобы полагать, будто формирование земли идет независимо и своим чередом, никак не влияя на образование души человека и человечьего быта».

Так Блок рассказывает о книге, что написал Горький о Мессине, и делает такие выводы. Мысль его о том, что отдаление от природы не пройдет для человека безнаказанным. И природа, всегда природа, земля, Бог – будут доказывать свое преимущество, посылая людям испытания, осталось абсолютно актуальной и более того нашедшей тому многие подтверждения, как показало дальнейшая история.

«Я думаю, – пишет Блок, – что в сердцах людей последних поколений залегло неотступное чувство катастрофы, вызванное чрезмерным накоплением реальнейших фактов, часть которых – дело совершившееся, другая часть – дело, имеющееся свершится. Совершенно понятно, что люди стремятся всячески заглушить это чувство, стремятся, как бы отбить свою память, о чем-то не думать, полагать, что все идет своим путем, игнорировать факты, так или иначе напоминающие о том, что уже было и что еще будет. Распалилась мест Культуры, которая вздыбилась «стальной щетиною» штыков и машин. Это – только знак того, что распалилась и другая месть – месть стихийная и земная. Между двух костров распалившейся Мести, между двух станов мы и живем. Оттого и страшно: каков огонь, который рвется наружу из-под «очерепевшей лавы»? Так образно и страшно размышляет Блок о том, что ждет людей, если они будут продолжать отдаляться от природы.

«Так или иначе – мы переживаем страшный кризис». Это в начале двадцатого века! «Мы еще не знаем в точности, каких нам ждать событий, но в сердце нашем уже отклонилась стрелка сейсмографа. Мы видим себя уже как бы на фоне зарева, на лёгком, кружевном аэроплане, высоко над землёю; а под нами – громыхающая и огнедышащая гора, по которой за тучами пепла ползут, освобождаясь, ручьи раскалённой лавы».

Мысли и образы, которыми Блок рассуждает о неблагополучии, неустойчивости современного ему мира, предрекая катаклизмы, серьезные испытания, как в политической жизни, так и со стороны земли, стихии, природы, всемирного хаоса.

Будем дальше говорить об еще одной серьезной работе у Блока, посвященной разбору поэзии народной магии, где он снова говорит о том, что в культуре слова отход от народных традиций, подражательства – все это приведет нас к катастрофе. Действительно его прозаическое наследие огромно, интересно и касается практически всех сфер жизни, в которых мы с вами продолжаем жить и, как помните предыдущую цитату «какая-то живучесть нам помогает со всем этим справиться».

Еще одна опасность, о которой говорил Александр Блок, я отнесла ее тоже к этой теме, хотя это не природное явление и не социальное потрясение – это явление в некотором роде нам очень свойственное и, как уже тогда считал Александр Блок, очень опасное – речь идет об иронии, и вот что он пишет.

«Самые живые, самые чуткие дети нашего века поражены болезнью, незнакомой телесным и духовным врачам. Эта болезнь – сродни душевным недугам и может быть названа «иронией». Ее проявление – приступы изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается – буйством и кощунством».

Здесь Блок подходит к такой сложной теме (о которой еще очень много будут говорить и после него, и сейчас продолжают разбираться с этим исследователи, наши современники и психологи, исследователи слова) – знаменитое русское чувство юмора; где кончается юмор, а где начинается ирония.

Александр Блок был знаком с работами Ницше не только о музыке, но и об иронии, это отдельная тема. И, по мнению Блока, ирония – это разрушительно и опасно, и он не случайно назвал ее «болезнью и эпидемией». К сожалению, мы по-прежнему склонностью к иронии заражены, и пользоваться ею нужно осторожно, потому что, прежде всего, мы повреждаем свою жизнь. И как вы помните, что ирония – от греческого слова переводится «притворство», когда истинный смысл скрыт или противоречит смыслу явному.

Что пишет Блок об иронии? «Эпидемия свирепствует; кто не болен этой болезнью, болен обратной: он вовсе не умеет улыбнуться, ему ничто не смешно. И по нынешним временам это – не менее страшно, не менее болезненно; разве мало теперь явлений в жизни, к которым нельзя отнестись иначе, как с улыбкой?

Мы видим всегда и всюду – то лица, скованные серьезностью, не умеющие улыбаться, то лица – судорожно дергающиеся от внутреннего смеха, который готов затопить всю душу человеческую, все благие ее порывы, смести человека, уничтожить его; мы видим людей, одержимых разлагающим смехом, в котором топят они, как в водке, свою радость и свое отчаянье, себя и близких своих, свое творчество, свою жизнь и, наконец, свою смерть.

Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за нами. Не верьте никому из нас, верьте тому, что за нами».

Примерно в тот же период в письме к жене Блок пишет: «Едва ли в России были времена хуже этого. Я устал бессильно проклинать, мне надо, чтобы человек дохнул на меня жизнью, а не только разговорами, похвалами, плевками и предательством, как это все время делается вокруг меня. Может быть, таков и я сам, чем больше я в тайне ненавижу окружающих, ведь они же старательно культивировали те злые семена, которые могли бы и не возрасти в моей душе столь пышно. От иронии, лирики, фантастики, ложных надежд и обещаний можно и с ума сойти».

Такое несколько мрачное и негативное завершение программы получается. Но это специально для того, чтобы всем нам свойственно было как-то размышлять о своем месте, о том, что происходит, чего ждать. Всем хочется какой-то устойчивости. Не случайно многие мыслители говорили о том, что человеческая жизнь – это череда испытаний, которые помогают нам стать лучше, стать чище, беречь природу, не отходить от нее, не отклоняться от корней предков, от традиций языка, которые у нас были, и от народной магии. И быть внимательным всегда к тому потоку информации, который на нас выливается.

Уже в начале двадцатого века считали, что на человека свалилась очень много информации. Если мы подумаем о том, как говорят исследователи, что в одной сегодняшней газете информации содержится ровно столько, сколько в семнадцатом веке человек получал за всю свою жизнь, то представляете, какая колоссальная нагрузка идет на нашу духовную энергетику, на наши душевные силы, на работу души, на работу мозга, на мыслительный процесс, на все то, что отличает нас от животных, хотя, к сожалению, оставляет беспомощными перед природой.

И даже когда одолевают грустные мысли, встречаешь у великих людей что-то очень похожее и очень созвучное, то, не сказать что станет легче, просто понимаешь, что бесконечна та самая живучесть, с которой человек через все испытания проходит. Проходя испытания, очень полезно и подумать, и что-то записать, или что-то прочитать у людей, которые уже об этом думали.

Работа Блока «Безвременье», «Стихия и культура», его письма, его выступления, то, что касается его видения не благополучности современного мира, его мнения, что катастрофа практически рядом. С тех пор мы и наша страна прошли колоссальное количество испытаний и стихийных бедствий и потрясений, и будем надеяться, что все равно мы не дадим ни иронии себя одолеть, ни отдалимся от природы и от природы своих предков так далеко, что это будет уже необратимо. Об опасности этого предупреждал Александр Блок в начале двадцатого века.

На этом наша с вами сегодняшняя программа закончена. Всего доброго, до свидания.

Ирина Шухаева. Статья на основе авторской программы “М.Е, Салтыков-Щедрин. Основные вехи биографии и творчества”
Из цикла “Хроники русской общественной жизни в сатире М.Е. Салтыкова-Щедрина”

Ирина Шухаева о биографии М.Е. Салтыкова-Щедрина

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева. Мы начинаем цикл программ о жизни и творчестве Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Замечательного, выдающегося, уникального, пожалуй, единственного в таком масштабе и формате, русского писателя-сатирика, которого и современники, и современные исследователи называли и блистательным диагностом, и мастером художественного суда над теми порядками в России, которые были не приемлемы тогда, но почему-то очень узнаваемы также и сегодня.

Его называли полу-фантастом, полу-реалистом, мастером аллегории, блистательным публицистом. Его наследие огромно, колоссально, разнообразно. Все величайшие писатели отдавали дань тому, как он знал и умел писать русскую провинциальную светскую жизнь; пожалуй, так больше никому не удавалось, хотя плеяда современников у Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина была более чем весомая.

И я постараюсь вам рассказать и показать, чем именно и как он заслужил такую формулировку, показать, что его наследие – это хроники русской общественной жизни. Представляете, какая формулировка: ни дворянство, ни крестьянство, ни администрация, хоть вот уж кто был излюбленным героем его обличительного пафоса, так это представители администрации.

Посмотрим насколько то, что тогда увидел и высмеял Салтыков-Щедрин, отличается от сегодняшнего дня или не отличается вовсе. Настолько ли страшны его предсказания или все-таки мы можем говорить о том, что немного сдвинулся и народ, и страна, и наше сознание, образование в сторону ухода от галереи глуповцев и многих других популярных образов, созданных Салтыковым-Щедриным за почти 45-летний период творческой жизни. Прожил он всего шестьдесят три года, сейчас мы с вами об этом поговорим.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин: по традиции процитирую несколько наиболее известных афоризмов, которые вам точно приходилось встречать но, может быть, как-то не концентрировалось, что это именно Салтыков-Щедрин. 

• «Если я усну, и проснусь через сто лет, и меня спросят, сколько сейчас происходит в России, я отвечу – пьют да равным образом и воруют». 
• «Всякому безобразию – свое приличие». 
• «Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения. Система очень проста – никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не запрещать».
• «У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте!» 
• «Многие склонны путать понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство»

• «Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления»
• «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать»
• «Это еще ничего, что в Европе за наш рубль дают один полтинник, будет хуже, если за наш рубль станут давать в морду»
• «Есть легионы сорванцов, у которых на языке государство, а в мыслях пирог с казенной начинкой».
• «Когда и какой бюрократ не был убежден, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать»
• «Нет задачи более достойной истинного либерала, как с доверием ожидать дальнейших разъяснений»
• «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России»

Последнее высказывание я привела, и буду приводить вам еще автобиографические высказывания самого Михаила Евграфовича, именно в противовес обвинениям, будто он был служакой. Он был успешным, как бы мы сейчас сказали, карьеристом: был дважды вице-губернатором, притом, что начинал он свою карьеру как ссыльный. Он был успешным состоявшимся издателем, признанным властями.

Конечно, такая успешная дорога, когда человек при этом сделал все сам, вкалывая с рассвета и до заката, вызывало много кривотолков, были просто завистники. Слишком сильный дар, слишком много дискуссий было вокруг его творчества, слишком успешен по жизни. В конце жизни, к сожалению, был сильно болен, много лечился за границей. И, как сейчас можно сказать, досталось от его пера не только российскому быту, но и зарубежному тоже.

У нас будет отдельная программа на эту тему. И много обвинений было в адрес Салтыкова-Щедрина, мол, он писал просто от ненависти. Он был сам наверху среди чиновников, среди элиты, ненавидел Россию, высмеивал коллег и был очень нехороший человек и очень много плохого написал. Как тогда это пошло от современников, так и многие сейчас к этому относятся несерьезно, потому что легко ему было обличать, когда он сам не страдал.

Это не так, жизнь у него была сложная, насыщенная. Характер действительно был возбудимый, нервный, раздраженный. Авдотья Панаева, коллега Некрасова, много проработавшая в «Современнике» вместе с Салтыковым-Щедриным (в том числе), говорила, что «не было минуты, когда этот человек не был бы чем-нибудь недоволен и на что-нибудь бы не раздражался».

Манера его произведения, действительно, имеет под собой раздражительную основу, очень много злободневности, очень много злой правды. И даже все те, кто признают величие Салтыкова-Щедрина, говорят о том, что читать его трудно. Его невозможно «проглотить», особенно современным читателям, которые привыкли к такой типичной литературе, которая иногда душу-то уже и не тревожит. Проглотить или пролистать Салтыкова-Щедрина невозможно: включаешься в процесс соучастия, моментально находишь что-то свое. Через некоторое время начинаешь сердиться, и нет у него манеры оставлять какой-то иллюзорный выход.

В двух словах, такой он был Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Софья Ковалевская писала о нем, что «…настоящим жанром Салтыкова была всегда сатира, оправленная фантастикой, подобной сатире Рабле. А этот жанр, более чем какой-либо другой, связан с родной почвой. Слезы всюду одинаковы, но у каждого народа своя манера смеяться…» Вот эта бесподобная фраза, чувствуете, как похожа на начало Анны Карениной? Слезы всюду одинаковы, но у каждого народа своя манера смеяться.

О своеобразии российского юмора, наверное, можно говорить бесконечно, потому что мы действительно уникальные. Почему мы смеемся сегодня над тем, что было написано больше ста лет назад? Это интересный вопрос: или у нас такое стационарное чувство юмора, или Салтыков-Щедрин в своих произведениях стал все-таки вечным, найдя те самые характерные моменты в русском характере, в русской бюрократии, в пробуждающемся русском народе,

Модно было во времена Салтыкова-Щедрина искать в народе будущее и для просветительства, и для науки, и уж тем более, для революции. То, что показал Салтыков-Щедрин, вызывало у современников, особенно революционно настроенных, весьма серьезную порцию недоумения и непринятия. Хотелось прочитать что-нибудь другое.

Родился Михаил Еврафович Салтыков-Щедрин зимой 1826 года, чуть-чуть после нашумевшего восстания декабристов. Это произошло в селе Спас-Угол Калязинского района Тверской губернии, сейчас это Талдомский район Московской области. Он родился в очень богатой помещичьей семье. Умер он весной 1889 года, когда молодой Владимир Ильич Ленин уже изучал «Капитал».

От движения декабристов, через Герцена, через разночинцев, в зарождающейся первой российской революции – со всем этим Салтыков-Щедрин был знаком не понаслышке, находясь в самой гуще событий. И надо сказать, что та же Софья Ковалевская, очень внимательно относившаяся к творчеству Щедрина, обращала внимание на тот факт, что и него, и у Тургенева были на редкость деспотичные матери, что отразилось и на характере писателей и, естественно, на женских образах в их произведениях. Однако, мать Тургенева при этом оставалась утонченной аристократкой с изнеженными манерами.

Мать Салтыкова-Щедрина, Ольга Михайловна, была бой-баба – гениальная, практичная, лишенная каких-либо моральных качеств и человечности просто напрочь. Он постепенно приближался к этому образу в «Господах Головлевых» и в «Пошехонской старине». Михаил Евграфович этот образ «по полной», как бы мы сейчас сказали, «распишет и прокатает». Склонность к скупердяйству, к стяжательству, при том, что невероятно богатая была семья, он знал с детства не понаслышке… Это не Гончаров, который рос в материнской любви, достатке и заботе. Здесь все было по-другому, в семье было шестеро детей и, не смотря на то, что Миша был любимчиком, досталось ему семейных разборок с детства по полной программе.

Говоря о творчестве Салтыкова-Щедрин, хочется отметить неоднозначное восприятие его современниками. Когда исследовали его творчество, говорили, что при всем жанровом многообразии, романы, хроники, повести, очерки, пьесы – все сливается в одно художественное полотно. Его называли «великим диагностом всех общественных зол и недугов» и произведения его – это настоящий художественный суд писателя над всем порядком вещей современной ему действительности.

Сам Салтыков говорил о том, что все великие писатели и мыслители только потому были великими, что об основах говорили. И писатель, которого сердце не болело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного или очень скоро приходящего. И именно это: нездровость, высмеивание, не сиюминутную, не внешнюю сторону порока, а источники его возникновения, используя для этого либо хроники, либо заметки, либо дневниковые записи, либо повести, роман, чьи-то наблюдения, сказки, фельетоны – все, чем мастерски владел Салтыков-Щедрин.

Он работал над истоками и он вглубь смотреть не боялся, умел видеть многие, многие людские пакости. И сам он говорил, что «если я что-нибудь вынес из жизни, то все оттуда, из деревенского десятилетнего детства». И надо сказать, что детство у него при этом было, в тех условиях, светлое. У него было много домашних учителей, с ним занимались старшие сестры, затем его отдали, как положено, учиться в дворянский институт с пансионом, затем Царский лицей. По характеристике он окончил лицей в 1844 году по второму разряду (по системе рангов с чином десятого класса), по списку успеваемости был семнадцатым из двадцати двух учеников, потому что поведение его аттестовалось не более, как довольно хорошим и к обычным школьным проступкам: грубость, курение, небрежность в одежде; у него присоединялось еще писание стихов неодобрительного содержания.

В ученических упражнениях уже виден был неоптимистический склад писателя. Со стихами он быстро распрощался, однако среди своих сокурсников, как бы мы бы сейчас сказали, твердо имел прозвище «мрачного лицеиста». Но если вы помните, Василия Розанова звали «кладбищенским Васькой»: он очень много знал, читал и из-за этого был мрачен. Видимо, какой-то образовательный старт у писателей приводит к тому, что современники воспринимают их как не очень веселых людей.

Следует отметить, что в 1847 году появляется повесть «Противоречия», в 1848 году прозаическое произведение «Запутанное дело». И один из героев повести «Запутанное дело» размышляет примерно так: «Россия – государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрет себе с голоду в обильном государстве». «Жизнь – лотерея! – подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом; – Оно-то так, – отвечает какой-то недоброжелательный голос. – Но почему же она лотерея, почему же ей не быть просто жизнью?»

Несколькими месяцами ранее, такие рассуждения могли бы остаться незамеченными. Но нашумела февральская революция, и в России появился негласный комитет, который обеспечили специальными полномочиями для обуздания печати. И в апреле 1948 года Салтыков-Щедрин был выслан в Вятку и там был назначен канцелярским чиновником при Вятском губернаторе.

Вятка оставила неизгладимый след в душе Салтыкова-Щедрина, снабдив его всеми теми мельчайшими подробностями, деталями и наблюдениями, которые мы увидели потом в «Губернских очерках», а частично и в «Помпадурах и Помпадуршах». Как бы он не менял названия городов и даже в истории одного города, будь то Крутогорск, будь то город Глупов или что-нибудь еще, впечатление Салтыкова-Щедрина туда благополучно перекочевали и были им переработаны и прекрасно описаны.

В 1856 году закончилась его ссылка. Он получил письмо от императора, что может служить, где захочет. Несколько городов, которые оставили сильный след в жизни Салтыкова-Щедрина – Вятка, Рязань, Тверь. Дважды дослуживался он до чина вице-губернатора, конфликтовал с губернаторами, его переводили, он больше увлекся литературной деятельностью и в итоге закончил свою службу отставкой и много времени работал в журналах.

Какое же впечатление производил на современников Салтыков-Щедрин? «Давно уже русский писатель не производил на современное ему общество такого глубокого впечатления, как господин Салтыков… Враги литературных произведений Салтыкова должны надевать на себя маску; кому же охота узнавать себя в воспроизведенных автором лицах». И поскольку лиц Салтыков произвел целую галерею, действительно было невозможно увернуться.

Все современники так же отмечали, что глубина сатиры Салтыкова-Щедрина направлена на лицемерие, на воровство, на ложь, на подлость, на предательство – на нелицеприятные людские качества, которые всегда были и против которых, наверное, каждый человек сам внутри себя должен вести непримиримую борьбу. В его произведениях все это и находилось.

«И многие из тех, кому должны быть куда как солоны произведения господина Салтыкова, – писал один из критиков, – читая их, весело смеются, точно не о них идет речь. Одни из таких читателей по наивности не понимают, что, смеясь над типами сатирика, они смеются над самими собой, другие же обладают такой толстой кожей, что слово на них уже перестало действовать. Когда совесть сгинула, когда люди потеряли способность краснеть, тогда бич сатиры скользит по ним, не вызывая боли. Но удары, наносимые по бесчувственному телу, – далеко не бесплодны; они спасают других, еще не зачумленных, от падения в ту зловонную яму, которая душат в людях и чувства стыда, и понятие о человечности».

Действительно, у Салтыкова-Щедрина чувства стыда, которое иногда возникает за действие героя, ощущение полной бесчеловечности пугает настолько, что хочется скорее отложить или дочитать до конца и найти, что это сказочным образом разрешится. Но даже в своих великих сказках, о которых мы обязательно отдельно поговорим… Салтыков-Щедрин оставался беспощадным.

Он всегда сам говорил о том, что хочет, чтобы это вызывало у людей такое отвращение, раздражение, чтобы они думали о том, как искоренять эти недостатки человеческие в себе; систему государственного служения, то, какими чиновники становятся, как они себя ведут, как они такими формируются, что принято в обществе – потому что если все до устоев, до глубины не прочищать, ничего не изменится. У Салтыкова-Щедрина была серьезная вера в то, что литература может изменить человека, и может изменить в конечном итоге общество и судьбу России.

«…Сатира стремится внести сознание в затуманенное общество, она толкает, она будит целое общество своим горьким смехом, она, как в зеркале, должна отражать общественную немочь, общественную порочность, она говорит: смотрите и любуйтесь! И если сатира сильная, если она сумела затронуть болезненные струны общественного организма.Тогда она приобретает широкое общественное значение. Такое именно значение приобрел господин Салтыков целою длинною цепью своих произведений…» Действительно цепь произведений длинная, именно такое значение было у Салтыкова.

Салтыков-Щедрин был известен как издатель с прекрасным вкусом. Он начал работать и сотрудничать сначала еще в «Современнике», потом рассорился с редакцией и временно ушел в отставку, дал себе паузу в литературе и какое-то время занимался только карьерой и снова был успешен, как мы потом с вами поймем – просто копил материал. Затем почти пятнадцать лет он работал и возглавлял журнал «Отечественные записки», и после смерти Некрасова был назначен главным редактором уже непосредственно министерством внутренних дел.

Писал колоссальное количество статей, очерков, наблюдений. Помогал работать и развиваться русским писателям. Не мыслил себя без жизни издателя – человек был разноплановый. Он был успешен как чиновник и как писатель; был женат, у него были дети и хороший брак. Он несколько раз покупал себе разные поместья; жил и лечился за границей, когда того требовало его здоровье и умер летом 1889 года.

Очень мало найдется писателей, которых ненавидели бы так сильно и так упорно, как Салтыкова-Щедрина. Эта ненависть пережила его самого; ею даже были проникнуты некоторые некрологи, посвященные ему в органах печати. Союзником злобы являлись непонимание и нежелание узнавать себя в его персонажах. Его называли «сказочником», произведения называли фантазиями, вырождающимися порой в «чудесный фарс» и не имеющими ничего общего с действительностью. Его низводили на степень фельетониста, забавника, карикатуриста, видели в его сатире «некоторого рода ноздревщину и хлестаковщину и еще с большою прибавкою Собакевича».

Однажды он сам назвал свою манеру писать «рабьей». И так к этому привязались злоумышленники, что постоянно в прессе того периода времени говорили, что своим «рабьим языком» он может болтать сколько угодно и о чем угодно, возбуждая не негодование, а смех, и потешая даже тех, против кого были направлены его удары. «Идеалов, положительных стремлений у Салтыкова, по мнению его противников не было: он занимался только оплеванием, «перетасовывая и пережевывая» небольшое количество всем наскучивших тем».

Но, собственно говоря, он сам и сказал, что писать и работать нужно об основах и именно с этим он и работал, ведь не так много важных тем в жизни человека, которые постоянно нас всех волнуют. Его произведения действительно хроники русской общественной жизни… И я бы не добавляла здесь, что дело было в XIX , всего лишь, потому что очень много злободневного, очень много современного.

Мы поговорим с вами: о «Губернских очерках», об «Истории одного города», о произведении «Помпадуры и Помпадурши», «Сказки». О невероятном, эзоповском, афористичном языке Салтыкова-Щедрина, который мы сейчас цитируем, даже не зная, что это много-много лет назад ввел в оборот именно Салтыков-Щедрин. Мы поговорим о «Сказках», мы поговорим о его зарубежных произведениях, об отношениях современников, о литературных статьях и публицистике. Впереди у нас с вами много интересных программ, на сегодня это все.

Всего доброго и до свидания!

СМОТРИТЕ ПРОГРАММУ

https://youtu.be/2_6FcwVSJZc

Ирина Шухаева. Слово лечит.

Можно пенять на что угодно: не та страна, не та семья, не то воспитание, не то окружение и вообще – весь мир не такой. Но за то, какими словами ты мыслишь и говоришь, отвечаешь только ты. Отвечаешь качеством своей жизни: здоровьем, богатством, любовью, карьерой, окружением. 

Когда ты живешь в формате «благоСЛОВения», ты молодец и детям своим ты передаешь самое главное – благословение на жизненную дорогу. 

Когда ты отказываешься от благословения по любым причинам (ведаешь ты что творишь, али нет) – ты автоматически переводишься в формат «проклятия» (себя и всего мира, разумеется). Жить в этом формате невозможно, возможно лишь дерганное существование от одной проблемы к другой. И детям своим ты передашь только тяжесть жизни, одиночество, разочарование, страх безденежья и большой букет пакостей (и это в придачу к квартире, образованию и прочей белиберде, которая у тебя сегодня, почему-то, стоит на первом месте).
Давай разбираться, что, как и, самое главное, какими словами.