Сайт писателя Ирины Шухаевой

Тема сегодняшней беседы –  фельетоны Николая Некрасова.

Начиная зарабатывать на жизнь литературным трудом, Николай Некрасов написал очень много фельетонов. И его авторство в этих работах было доказано гораздо позднее советскими литературоведами, исследователями его творчества, в основном Корнеем Ивановичем Чуковским, да и многими другими. С большим трудом все-таки удавалось им выцепить в архивах эти произведения и доказать, что это тоже дело рук Николая Алексеевича Некрасова. Фельетоны Николай Некрасов писал не только в молодости, последний фельетон датируется 1862 годом, то есть почти 20 лет.

Обращался он к этому жанру, развивая своих персонажей, пользуясь ими снова, чтобы избежать цензуры или сделать что-то негласно. Потому что, выбрав фамилию Пружинин и публикуя «Записки петербургского жителя» Николай Некрасов имел возможность высказать свое мнение. Опять же, во-первых, не сильно привлекая внимания цензуры, потому что фельетон – это газетный жанр, заполняющий пространство –  так тогда к этому относились. Это были не сильно сатирические произведения, потому как сатира беспощадна и направлена против чего-то. А фельетон с улыбкой слегка указывает на недостатки.

Сейчас я вам просто прочитаю несколько названий фельетонов Николая Некрасова, чтобы вы себе представили, насколько они были разными. «Хроника петербургского жителя», «Крапива», «Петербургские дачи и окрестности», «Черты из характеристики петербургского народонаселения», «Нечто о дупелях, о докторе Пуфе и о псовой охоте», «О лекциях доктора Пуфа вообще и об артишоках в особенности», «Журнальные отметки», «Выдержка из записок старого театрала», «Отчеты по поводу нового года», «Записки Пружинина», «Достопримечательные письма», «Пушкин и ящерицы», «Пощечина», «Современные заметки», «Развязка диспута 19 марта», «Причины долгого молчания свистка», «Что поделывает наша внутренняя гласность?», «Вместо предисловия», «О шрифтах вообще и о мелком в особенности» и «Гимн времени». Вот такие разные по своим названиям, по темам и по содержанию фельетоны в течение всей своей жизни писал Николай Некрасов. Почти все они были опубликованы, но вот его авторство было доказано исследователями лишь в прошлом веке.

Что же такое фельетон? Сначала несколько слов о том, как сам Некрасов в стихах говорил о фельетоне.

«Я фельетонная букашка,

Ищу посильного труда.

Я, как ходячая бумажка,

Поистрепался, господа,

Но лишь давайте мне сюжеты,

Увидите – хорош мой слог».

Здесь можно провести некую аллюзию к Марку Твену, который говорил: «Вообще-то чужого жука хаять большого ума не нужно, гораздо труднее своего завести». И Некрасов несколько раз говорит о том, что такое направление легкой критики с выпячиванием личности того, кто критикует, как раз очень удобно для фельетонистов, удобно тем, что нет требований высокой литературы. То есть к этому жанру никаких высоких требований не предъявлялось, он был такой проходной, газетный, к тому же в России он только зарождался.

Фельетон происходит от французского слова и родина его Франция. Это сатирический жанр художественно-публицистической литературы, высмеивающий порочные явления в общественной жизни. Термин «фельетон» возник в начале XIX века. В 1820 году, если быть точнее, появляется первое упоминание о фельетоне и начинается увлечение русскими фельетонами, когда журналов становится много.

Фельетоны совмещали линии критического реализма и линии чисто мещанской литературы. И при этом все фельетонисты «не целились на особ», давали критику «в улыбательном духе», мешали поучение с увеселениями, а «угрюмость строгих правил старались смягчать какими-нибудь приятностями или закрывать прелестными цветами».

Если нам с вами кажется, что кулинарные рецепты, народная терапия, фито-терапия и лечение травами расцветает в наши дни, то мы с вами глубоко заблуждаемся. Все то же самое прекрасно себя чувствовало на страницах газет и журналов того периода времени, когда жил и работал Николай Некрасов.

Тогда даже были модными такие очерки, которые назывались «Физиология Петербурга», «Петербургские углы».Наблюдательные черты характеров жителей Петербурга – вот о чем писал Некрасов.

О том, как живет народ в Петербурге у Николая Некрасова, я вам зачитаю.

«Он разделил петербургских жителей на пять отличительных разрядов. К первому он относит так называемый «высший круг» или «большой свет»; ко второму многочисленный разряд людей среднего и даже ограниченного состояния, служащих или неслужащих, ученых, художников, некоторых иностранцев и образованных русских купцов, словом, то, что называют «публикой». Третий – это третье сословие, городская буржуазия, люди различного состояния, смешивающихся гораздо большими понятиями, образом жизни, занятий и узами родства и дружбы, нежели нравами. Четвертый – некоторым образом единственно Петербургу принадлежащий разряд, есть разряд иностранцев всякого состояния».

Очень много пишет Николай Некрасов об иностранцах и, как он говорит, заселявших Петербург жителей со всех губерний России. Практически сегодняшняя картина. «К пятому разряду относится смесь людей всякого звания: все то, что называется народом или чернью».

Интересно говорит он о том, что невероятное количество иностранцев приезжает в Россию, живет, работает и дружит со своими же иностранцами. Русские относятся к ним снисходительно, как к сиротами, иностранцы – как к своим. И почему-то в Петербурге у иностранцев дела идут гораздо лучше, чем у самих русских. И, вообще, какая-то дискредитация русского дворянства и русского купечества сильно беспокоила Николая Некрасова в середине девятнадцатого века.

Говорил Некрасов и о том, что сами купцы как-то снижают то, что они русские и стараются породнится с какими-то другими родами. «Едва ли не первое место в массе петербургского народонаселения по количеству занимают «чиновники»… Но где взять кисть и краски, чтобы изобразить характеристику петербургского чиновника с подобающею отчетливостью? Некоторые из петербургских нравоописателей пытались обрисовать этот тип, но попытки их слабы и бледны, даже совсем неверно. Разве только Гоголь мог бы уловить общую физиономию петербургского «чиновничествующего класса».

Николай Некрасов рассказывает о том, что кто-то из иностранцев заметил, что в Петербурге народа много, но народа при этом нет. На первый взгляд это замечание покажется не более как шуткою, но при внимательном соображении в нем открывается верная мысль. И дальше он очень долго рассуждает о том, что из провинции валом едут в Петербург, чтобы найти счастье и работу, и таким же валом из него выкатываются.

«Простой русский народ и в Петербурге и во всей России, как известно, чрезвычайно работящ, отличается бесстрашием при производстве самых опасных работ, любит есть огурцы, лук, морковь, репу, хлеб с квасом и солью и чрезвычайно неразборчив в выборе своего помещения…». Когда показывают, какими общинами живут люди, пытающиеся заработать в наших столицах, тогда можно смело подобрать несколько эпиграфов из Николая Некрасова.

Говорит он также и о Петербургских ростовщиках, о писателях; «Сочинитель» в Петербурге также лицо типическое, которому доныне не явилось достойного описателя. «Мы когда-нибудь, – говорит Некрасов, – примем этот труд на себя. Не менее занимателен «петербургский книгопродавец», – лицо до того «петербургское», что не живший в Петербурге не мог бы составить себе о нем ни малейшего понятия». И кроме всего этого он говорит, что очень много в Петербурге людей, которые еще им не описаны. Но вот взаимоотношения между ремесленниками, ростовщиками, простыми людьми, разночинцами, отношения русского купечества проецируется на сегодняшний день безупречно.

Один из наиболее известных фельетонов Николая Некрасова, который долго печатался – «Хроника петербургского жителя». «Скажите, пожалуйста, скоро ли человек будет умнее? Вот наступит первый день великого, торжественнейшего праздника. Сидеть бы дома, провесть его в кругу семейном, в приличных разговорах, – так нет! Поезжай с поздравлениями!»

В «Хронике петербургского жителя» завязка простая. Некто подбирает письмо на улице и письмо это настолько интересное, что его начинают публиковать. Автор записок начал, вести записи во времена поста, потому что поститься ему было трудно, и он решил делиться с бумагой своими наблюдениями. Вот он описывает, как ему нечего делать, куда он ходит, как он на самом деле привык есть; бранится постоянно с женой: то он с ней разговаривает, то не разговаривает, а жена очень любит лук. Он пытается быть модным, находит всякие кулинарные блюда (так он любя проходится по господину Одоевскому, который очень увлекался наставительной и развлекательной кулинарией). Жена все время портит ему жизнь, постоянно во все блюда добавляя лук, мотивируя это тем, что если не указано, что лук добавлять нельзя, то значит можно. Соответственно, в тартарары летят все рецепты, и ему не удается прогнуться, как следует перед начальством, а он долго к этому стремился и готовился. То есть это абсолютно средне-статистические размышления.

Но, конечно, мы говорили о том, что в театре было засилье всего псевдорусского. Вот что пишет герой «Хроник петербургского жителя» о театре. «В театр наведывался. Дают «Русский моряк», «Русская боярыня», «Дочь русского актера», ну и прочее – русское… Я люблю, когда русские сочинения дают и все русское хвалят: ведь я сам русский! Зато уж терпеть не могу, где щелкопер какой-нибудь вдруг выведет, этак, плута какого-нибудь, взяточника… и ну смеяться… ну им всякому в глаза тыкать… Оно, конечно, бывает… где человек без греха!.. Да зачем же напоказ его выводить?»

Так же там изложено отношение к литературе, потому как начав писать, петербургский житель начинает с большим интересом читать, что пишут другие. Самое интересное то, как он начинает собирать о себе мнения и дважды чуть не вступает в драку, так как его неправильно поняли. «И вовсе никакой сочинитель не дурак, раз в газете за это деньги платят». Процесс его все больше увлекает. Вот он говорит: «Эх, кабы было свободное время! Написал бы целый роман и назвал бы «Под парусиной» – то-то бы вздору нагородил! Ремесло сочинителя начинает мне с каждым днем больше нравиться: можно врать, что угодно…»

Дальше продолжается то же самое: оценка журнальной жизни, всевозможных отношений на службе, знаменитый выезд на петербургские дачи. И, конечно, разборки вокруг кулинарных изысков очень часто в фельетонах Николая Некрасова достаются устрицам. Потому что никак не могли люди в то время решить, есть устрицы или не есть, и как, вообще, к ним нужно относиться. Поэтому первый раз его герой пошел есть устрицы, но решил не есть, и в итоге он весь званый ужин честно описывает, как они летели у него под стол. И другие тоже еще не решили, как относиться к устрицам.

Несколько стихотворений включены в фельетоны, все по поводу того, что на самом деле все-таки они гадкие и липкие, но те, которые их не едят, но ругают – тоже гадкие. Такие вот забавные вещи. Сложные отношения к устрицам в нашей литературе начались очень давно, можно сказать, как раз с Николая Некрасова.

Следующим большим пунктом работы фельетониста будут «Петербургские дачи». Это быт на дачах, гдеописывается, как все к этому привыкли, как не привыкли. Один из героев фельетона пишет другому письмо, что «Ну, совершенно невозможно жить на даче, вообще это самое ужасное место, которое только можно было себе придумать. Нет ничего хуже, это даже стыдно при той степени образованности, на которой находится человечество в девятнадцатом веке жить на даче. Если бы согласно было со здравым рассудком жить на дачах, то есть в мерзких лачужках, холодных и неуклюжих, в удалении от всех удобств жизни, то для чего бы люди стали строить города? Я тогда только и чувствую себя просвещенным человеком, а не дикарем, когда живу в городе. Ведь журчащие ручейки, тенистые рощи, пустые пространства, называемые лугами и вся дрянь, которой ты восхищаешься, были еще, между прочим, и при царе Горохе…Ты просил меня, чтобы я беседами о природе разогнал твою тоску. Да как же я буду ее разгонять? Сам знаешь, погода стоит скверная, – холодно, почти каждый день идет дождь, о чем тут беседовать? Что тут утешительного? Вот иное дело, если бы мы жили в Павловске или в Царском. А здесь что? Скука да слякоть! Никакого решительно развлечения ни для сердца, ни для ума. Только страдаешь, как собака…»

В одном из фрагментов Николай Некрасов описывает как 15 мая должны были пустить омнибус специальный, и как всем было бы выгодно на нем ездить. Вся мотивация этой езды приведена, все расчеты приведены, все посчитано: как люди волнуются, как ждут – вот несколько страниц. Как теперь удобно будет жить на даче! Между делом он описывает, что на дачах люди сохраняют те же привычки, что и в городе. Это он знает по себе, потому что снял дачу в том же доме, что и господин, у которого он все время деньги одалживает, чтобы не отъезжать далеко от своих привычек.

Много, конечно, достается литературной жизни в фельетонах Николая Некрасова. Очень интересные его заметки о шрифтах, о разносчиках, о том, что теперь, оказывается, могут даже номер вовремя не доставить, если издатели между собой не договорились где дать курсив, где курсив должен быть выделен, где какой шрифт. И за всем этим люди благополучно забывают о содержании. Такие вот картины жизни в своих заметках он показывает –  и все литературные новости, и все театральные.

Фельетон тогда был этаким проводниковый жанром. То, что литературоведы и исследователи творчества не отнесли ни четко к критическим статьям, ни к публицистике, ни к письмам. Издано все это было таким завуалированным образом, что отнеслось к жанру фельетона.

Отдельный фельетон называется «Крапива» и рассказывает о трансцендентальных наклонностях желудка и разных ухищрениях, которые используют некоторые хозяйки. То есть снова все обращается к доктору Пуфу и к тому, что сейчас многие покупают журналы в основном для того чтобы прочитать кулинарные рецепты. У Некрасова, кстати, есть «Ода крапиве», есть «Ода картофелю»; есть «Ода устрицам», которая написана в противовес «Оде на картофель» и «На крапиву».

Такое вот и высмеивание, но надо сказать, что общество это волновало точно так же сильно, как волнует сегодня и нас. Те, кто живут на дачах, ведут разный образ жизни. Один из героев «…Видел… жизнь как она есть… очень часто говаривал, в раздумье, указывая на бильярд: «Вот, господа, жизнь как она есть!..» Изучал в трактирах и ресторациях, на бильярде жизнь как она есть…»

Эти постоянно используемые Некрасовым обороты, которыми говорят его персонажи, показывают, так или иначе, градус в обществе. И, конечно, показывая «Хроники петербургского жителя» или «Физиологию», или очерки, лишний раз пробует высказать свою собственную точку зрения. Опять-таки прикрываясь тем, что это не он, а какой-то неизвестный петербургский житель. И, вообще, началось все с артишоков, а уж потом и о русской литературе можно поговорить.

У Некрасова есть большой фельетон «Новый год», где он разбирает русскую литературно-театральную жизнь, и его можно просто считать хорошим сборником театральных статей.

Много говорит Николай Некрасов, конечно, о нравах общества, о привычках; рассказывает, кто с кем дружит, кто куда поехал, кто к чему привык. В «Хрониках петербургского жителя» и процесс снятия дачи присутствует, и все остальное. И когда он говорит, что тайные привычки нас все-таки влекут туда, на дачу. Тем не менее, привычка – вторая натура и, несмотря на то, что там есть и удобства, и неудобства, но раз так принято, значит, мы так и живем.

Когда он описывает прогулки по Питеру, то дает потрясающую панораму и Невского проспекта, и заведений, которые там были, и газеты, которые в руках у людей. Некрасова волновало решительно все, он не облекал свои фельетоны ни в какую сюжетную строгую канву, ни направлял их конкретно против чего-то. Это такая хорошая картина русских дневниковых сатирических записок, созданных специально: как он мечтает о литературной славе, как он зря поругался вчера с женой –  она могла бы прочитать его новую заметку.

Все это дает картину полную того, что происходило в Петербурге, в его окрестностях, на дачах, показывая блистательную осведомленность автора. Потому что, как говорили потом литературоведы: «Не всегда легко было найти и доказать его авторство».

Если Некрасов увлекался определенным созданным характером, то он настолько верно ему следовал, что разбираясь в этой войне с устрицами или в долговых перипетиях, которые он описывал, или в портретах петербургских ростовщиков, он настолько следовал тому образу, который выбрал, что было очень трудно потом доказать его авторство.

Но напомню вам, что фельетоны Николай Некрасов писал почти 20 лет. То есть все время возвращался к этому жанру. Проходился по всем конкурирующим журналам, а тогда была хорошая конкуренция, и все это выглядело довольно таки безобидно. Берет обыватель, читает и пишет письмо один другому. Все это обязательно чередуется кулинарией.

Если сравнивать с сегодняшним днем, не хватает только магии и астрологии, а так абсолютно все, что происходит в сегодня журналах, происходило и тогда. У кого-то это получалось чуть лучше, у кого-то чуть хуже.

В следующей программе мы поговорим, что многие повести и романы в соавторстве с Авдотьей Панаевой Николай Некрасов писал для того, чтобы занять страницы «Современника» и дать возможность авторам дописать те произведения, которые являются ожидаемыми.

Кроме фельетонов писал Николай Некрасов еще и фарсы. Некоторые фарсы он писал в соавторстве и с Щедриным, и Достоевским. Этот жанр был заработком, к тому же он был еще и очень распространен, потому что писателям никогда просто так не платили. Они должны были зарабатывать. И снисходительное отношение к фельетонам, позволяло увильнуть от цензуры и одновременно заработать денег. Поэтому у Николая Некрасова почти том в его собрании сочинений занимают его фельетоны.

Действительно, очень легкое забавное чтение, дающее прекрасную картину петербургской жизни. Как в театре, как на даче, как в литературе, как в салоне, как в ресторане, как в прогулке по Невскому проспекту. И очень во многих персонажах можно узнать сегодня нас и наших современников.

На этом наша с вами сегодня программа закончена. Всего доброго, до свидания.

 

На начальном этапе сотрудничества Ирина Шухаева написала для коллег три статьи.
“PR всегда, PR везде” сборник цитат и правил от Ирины Шухаевой.
“Дизайн — вешалка, контент — красивая модель в движении”
(…Тело модели — это история компании, ее услуги, ее руководители и топ-менеджмент, это публикации, это яркие события, это корпоративная этика, это благотворительность и многое другое. Тогда весьма высок шанс создать нужное для продажи впечатление.)
“Курортный роман или прелесть проектной работы”
(…Ситуация антиконфликтная — при четкой договоренности разве можно обвинить пиарщика в беспределе злой крысы Шушары или неплановых гастролях Карабаса? Конечно, нет. Эти трудности компания продолжает преодолевать самостоятельно. Разве курортному партнеру кто-нибудь рассказывает об отягчающих обстоятельствах своей жизни?)
(далее…)

Статья Ирины Шухаевой по одноименной телепрограмме из цикла “История ума человеческого и темы для будущих поколений” о творчестве Василия Розанова (10 программ)
Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева и мы начинаем говорить о жизни, деятельности и литературном наследии нашего великого современника Василия Васильевича Розанова.
Основные произведения стали для нас доступны совсем недавно, менее 30 лет. Наши современники и исследователи серьезно изучают все то, что он написал. Идет новое открытие Розанова для широкой читательской аудитории, его книги издаются, переиздаются, прекрасно покупаются. Он становится все более и более интересен. Мы постараемся разобраться, кто же был этот интересный человек и как его можно охарактеризовать кратко, если это у кого-нибудь получится.
Обычно я начинаю свои программы подборкой популярных цитат, чтобы немножко напомнить о том, что именно человек говорил, какие его высказывания остались популярны. Но если вы немного слышали о Розанове и его книгах, о его знаменитых афоризмах, то, наверное, согласитесь со мной, что этот процесс занял бы у нас недели две. Это были бы сплошные афоризмы, и люди могли бы спорить со мной, что я выбрала далеко не самые лучшие, не самое яркое и не самое современное – такой всеобъемлющей огромной фигурой сегодня предстает Василий Васильевич Розанов.
Говоря о его вехах биографии и творчества, я хочу сказать, даже попробовать перечислить, как сегодня его называют. Василия Розанова называют писателем, мыслителем, религиозным мыслителем, педагогом, литературным критиком, публицистом, борцом за благополучие русской семьи. И все исследователи говорят, что он умел касаться корневых сущностей человеческой жизни – непростая формулировка.
Интересно то, что если вы попробуете проанализировать те статьи в интернете, которые есть сегодня о Василии Розанове, то увидите, что каждый автор, притягивая его цитаты, его афоризмы, его высказывания, фрагменты его произведений к какой-либо теме, будет говорить, что главной темой во всем творчестве Розанова были вопросы семьи и брака. У другого исследователя вы найдете, что главной темой у творчества Розанова был человек и Бог, отношения между Богом и человеком. Религиозные искания Розанова – это огромная тема для исследований.
Также вы можете встретить, что Василия Розанова чрезвычайно интересовал вопрос о национальной идее, об особенности судьбы России, о ее пути, о ее вере. Знаменитый ответ Розанова на вопрос «что делать в России?» в альтернативу Чернышевскому – это детом собирать ягоды, варить варенье и зимой пить чай с вареньем и, собственно говоря, больше в России ничего делать не нужно. Вы встретите, что Розанова чрезвычайно интересовала литературная судьба России, найдете такие подборки, в которых Розанов говорил о наших писателях и о нашей литературе плохо, и это будет правдой, как и то, что Розанов говорил о нашей литературе, о наших писателях хорошо – это тоже будет правдой.
Он во всем был разный, во всем переменчивый. Именно ему принадлежит мысль о том, что каждая вещь, каждый предмет должен иметь тысячу точек зрения. Розанов  печатался всю жизнь, где-то начиная с 35 лет и уже не переставая до последнего вдоха. Когда он занимался журналисткой деятельностью, публицистической работой, то всегда старался на каждый предмет дать разные точки зрения. Начиная свою работу, он старался под разными псевдонимами писать в разные журналы статьи на одну и ту же тему, однако обладая блестящим литературным стилем, индивидуальным образным, чрезвычайно афористичным, исповедальным проникновенным, точным, красочным, колоритным, его немедленно узнавали, и он даже некоторое время переживал, что он недостаточно талантлив.
 «Ну, вот я и говорю, – говорил о себе сам Розанов – что Розанова читать нельзя, а главное – не будут… Я написал приблизительно около 1500000 строк. Составил в книги, по 500 страниц в книге, и вышло, что я написал всего приблизительно 80 томов. Кто же «такого» будет читать? Язык переломится, на мозге вырастет мозоль».
Вот такого мнения был сам о себе Розанов, притом, что он действительно всю жизнь писал и тяготел к писанию, не имея, как потом скажут исследователи, того что называлось «барским часом», для того чтобы подумать о себе и о своей жизни. Интересно то (мы будем в следующей программе с вами об этом говорить), что никаких автобиографических работ, кроме полуторастраничного сочинения о себе и жизни своей, Розанов так и не оставил. Так же как не осталось никаких статей современников о нем, хотя его везде упоминали, все его читали, все его знали.
Розанов, как автор при жизни, был очень популярен и очень любим. Особенно любимы были его книга «Уединенное» (дальше мы об этом с вами поговорим), которые,  как люди решили, издатели выпустили случайно и по ошибке – таких книг быть не должно, настолько она честная и правдивая, настолько она потрясла людей.
В целом я хочу вам сказать, что Розанов при жизни издал сорок семь книг, и они все были выпущены, а литература Розанова волновала всю  жизнь. Он говорил о том, что лучшее и самое дорогое, что мы имеем – это литература. Основное достоинство русской литературы Розанов видел в том, что она нравственно воспитывает читателя, она приподнимает человека, делает его выше, заставляет его развиваться. В русской литературе персонаж настолько препарирован и разобран, «будто бы над ним, – пишет Розанов, – совершался страшный суд. Но интересно то, что суд этот свершался как-то снисходительно, без какой-либо мерзости, без осуждения».
Всю жизнь Розанова волновала двоякость в литературе: с одной стороны – это дело святое и чистое, так он искренне считал, и сам этому делу всю жизнь служил. С другой стороны, писатель, подчиняясь требованиям издателей, подчиняясь запросам публики, начинает свою личную сущность как-то подстраивать, переделывать, выворачиваться наизнанку по заказу. Розанов никак не мог понять, где же эта грань? Кто бы сегодня мог ему ответить, где эта грань? Насколько должен автор вывернуться наизнанку, на потребу публике, и нужно ли вообще не обращать внимания на публику и можно ли не выворачиваться наизнанку?
 Все работы Розанова, так или иначе, включают определенные обращения к читателю. Он думает: «Это я пишу для читателя, это я пишу без читателя, это я, вообще, пишу в стол, это на правах рукописи». То есть этот процесс оценки и понимания писательского труда длился у Розанова всю жизнь. Поэтому если вы встретите, что Розанов был великим исследователем литературы, именно литературного и творческого процесса это, безусловно, тоже будет правдой.
Вот что говорил о Розанове Бердяев. «Читал я Розанова с наслаждением. Литературный дар его был изумителен. Самый большой дар в русской прозе. Это настоящая магия слова. Мысли его очень теряли, когда вы их излагали своими словами». (из работы Николая Бердяева «Самопознание»).
У нас с вами достаточно сложная задача, пересказывать Розанова я постараюсь минимально, я постараюсь дать вам общую оценку творчества его направлений, чтобы вы могли выбрать и еще раз что-то для себя либо перечитать, либо прочить, потому что это богатейший литературный материал, литература действительно для духовного роста. При кажущейся бессюжетности и непонятной направленности, сегодня Розанов  читается также глубоко и честно, как и мысли Паскаля, к которым он в своих работах неоднократно обращался.
Родился Василий Розанов в 1856 году в городе Ветлуга Костромской губернии, это сейчас Нижегородская область. Отец его происходил из священнического рода, мать из обедневшей дворянской семьи. Розанов был пятым ребенком, всего в семье было семеро детей. Родителей он потерял очень рано, воспитывал его старший брат. Розанов учился в Симбирске, потом переехал в Нижний Новгород, закончил Московский университет.
О его первых шагах, о его собственном самообразовании, о том, к чему это привело и как формировались его взгляды, мы поговорим в одной из следующих программ. Сегодня я вам скажу лишь, что Розанов более десяти лет преподавал географию, латинский язык и историю в разных городах России, прекрасно знал, что такое преподавание, имел свои педагогические взгляды –  мы с вами об этом поговорим, это интересно.
Затем Розанов переезжает в Москву и вместе с Гиппиус, Мережковским и многими другими создает религиозно-философское общество. Его финальным самообразованием и отношением с наукой стал серьезный труд о понимании – эта книга серьезного философского характера состояла из 700 страниц, была абсолютно не принята и не понята современниками. Собирался Розанов жить и думать дальше, он должен был примирить ангелов и торговлю и на этом закрыть вопрос философии. Представьте себе: конец девятнадцатого века, вот-вот наступят русские революции, в обществе все смешается – и тут Розанов с намерением примирить ангелов с торговлей. Ничего не получилось – книгу пустили на обложки и на хозяйственные цели. Розанов закончил со своим стремлением стать философом, решил стать публицистом. Написал очень серьезную рецензию на работу Данилевского «Дарвинизм» с подачи Страхова, стал популярен, дальше написал «Легенду о великом инквизиторе» – стал очень популярен. Дальше он, не переставая, печатался в газете «Новое время» – это была самая читаемая газета, в журналах «Русское слово» и «Русский вестник». Писал, со словом работал уже просто всю жизнь.
Начиная с детства, с гимназии, пройдя уколы нигилизма, как это было и положено,  довольно-таки рано Розанов скажет: «С того времени и до этого… я говорил и думал собственно только о Боге: так что Он занял всего меня, без какого-либо остатка, в то же время как-то оставив мысль свободною и энергичною в отношении других тем». Вот это удивительная, глубинная точность Розанова «занял меня, но при этом оставил мне для всего места». Когда будем говорить о теме «Бога» в творчестве Розанова, обязательно вспомним Августина, который говорил: «Люби Бога и делай что хочешь».
Определение «боголюбие» к Розанову сегодня относятся в максимальной степени. Действительно, вопросы отношения между человеком и Богом, между полом и Богом, половые отношения –  кто бы с какой стороны не занимался творчеством Розанова, все признают, что он был истинно религиозен, глубинно, честно. Религия, напомню вам, это, прежде всего, связь с небом, потребность в вере, это не принадлежность к какому-либо вероисповеданию, а именно потребность человека в высшем контроле, в соотнесении своей духовной жизни, в соединении с мировым абсолютом. И то, какие определения для этого находил Розанов, очень интересно. 
 Розанова также относят к эссеистам, начиная с его знаменитой книги «Уединенное», о которой я уже вкратце сказала, исследователи говорят о том, что это эссеистическое, фрагментарное повествование. Я вам напомню, что такое эссе. Эссе выражает индивидуальные впечатления и соображения автора по конкретному поводу и предмету и не претендует на исчерпывающую или определяющую трактовку темы. В отношении объема и функции эссе граничит, с одной стороны, с научной статьей, с другой стороны с литературным очерком, и их поэтому часто путают.
Что еще важно? С другой стороны «Уединенное» – философский трактат.  Эссеистическому стилю свойственны: образность, подвижность ассоциаций, афористичность, антетитичность мышления, то есть антитеза, двойственность, установка на интимную откровенность и разговорную интонацию. Розанов, как и всякий гений, талантливый человек,  плохо форматируется, плохо укладывается в какие-либо рамки и к эссеистичной, безусловно, манере Розанова исследователи твердо припаяли еще слово «фрагментарное». Потому что есть нечто среднее между коротким афоризмом и все-таки длинным эссе, хотя есть у него и довольно большие подробные фрагменты и статьи в его работах.  Когда Россия вступала в такой смутный период революционной борьбы, Розанов был свидетелем всем трем революциям и много об этом писал.
Его работа «Когда начальство ушло», о времени, когда он ходил в Думу, о том, что он там видел, что там происходит. Розанов сам себе часто писал, что обязан быть подробным свидетелем, подробным историком. Он должен записать все мелочи, которые сегодня могут казаться неважными, но последующим исследователям они помогут сделать правильные выводы.
После книги « Уединенное» Розанов будет работать в той же манере над знаменитыми «Опавшими листьями».  «Опавшие листья» встретят уже серьезную критику у  современников, потому что больно им понравилось «Уединенное». Там действительно была  такая метафористичная сюжетность, это было необычно, это было интересно.
В «Опавших листьях» Розанов пошел несколько дальше, он стал гораздо больше говорить о себе. По «Опавшим листьям» потом даже пробовали составить портрет Розанова, но это не очень получилось. Ни у кого не получалось, потому что невозможно из разных частей человека представить себе как он выглядит, какой у него характер, как он думает и как он говорит. Критики стали говорить, что «Опавшие листья» должны падать, а вы их срываете и нарушаете  гармонию движения и получается, что есть звезды, которые падают с неба – это одно, а звезды, которые, как фейерверки, зажигают  специально –  это совсем другое, гораздо менее интересное.
 «Собственно, мы хорошо знаем – единственно себя. Обо всём прочем – догадываемся, спрашиваем. Но если единственная «открывшаяся действительность» есть «я», то, очевидно, и рассказывай об «я» (если сумеешь и сможешь)». Это к вопросу насколько важна тема автора в творчестве. Это всегда всех волновало, интересовало, тщательно переносили жизнь автора на его произведения, искали связь с событиями в биографии. Героев всегда находили, и всегда будут находить, потому что, не отражая себя в творчестве, творческого процесса просто не существует, и это нормально.
Удивительно, я думала сегодня, что Розанов был бы одним из самых популярных блогеров, потому что потребность выразить себя у людей огромная, сейчас появились социальные сети и посмотрите, чем сегодня все занимаются. Благополучно переписывают друг другу цитаты великих людей и это всем быстро надоедает. Розанов отличался тем, что он всегда был разный, и каждый раз по-разному искренний: и злой, и добрый, и плохой, и хороший, и сердитый, и мягкий, и с бунтом против Бога и, наоборот, с глубинным и абсолютным признанием, то против Христа, то абсолютно за.
И каждый раз он никому не смог бы надоесть. Потому что все его эссеистичные работы: «Уединенное», «Мимолетное», «Сахарно», «Опавшие листья», «Апокалипсис нашего времени» – это настоящее движение души и мысли, которые происходили с человеком каждый день. И мы все разные, и мысли разные, и дни у нас разные, и, конечно, Розанов –  это блестящий собеседник, современный сегодня, потому что все важные проблемы у людей остались неизменными,  остались прежними.
Конец своей жизни Розанов провел возле Троице-Сергиевской лавры, куда переехал поближе к отцу Павлу Флоренскому. Бедность преследовала Розанова всю жизнь. После августовской денежной реформы семья совсем обеднела, он еле-еле сводил концы с концами. В Сергиевом Посаде в 1917–1918 году он издавал «Апокалипсис нашего времени», было написано более трехсот заметок, сорок две из них были изданы.
В ноябре 1919 года Розанова хватил апоплексический удар, или, как мы сейчас говорим – инсульт, после которого он практически не оправился. Умирал он тяжело, мучительно, трудно, голодно, холодно. Многие знают эту знаменитую историю: в каком-то нелепом розовом чепце и перед смертью хотел сметанки. Был похоронен в Гефсиманском скиту, возле могилы своего друга, сподвижника Леонтьева. К сожалению, в 1927 году обе могилы были разрушены.
Архивы Розанов незадолго до смерти успел отдать в музей, там они и были сохранены. После смерти Розанова, тогда уже оцененного современниками и достаточно популярного, создался кружок по изучению его наследия, в который входил Андрей Белый. Флоренский готовил собрание его сочинений. Валерий Брюсов в литературном институте, созданным Горьким, готовил отделение по изучению языка Розанова: настолько тогда люди понимали, каково его влияние.
К сожалению, в 1922 году выходит знаменитая работа Троцкого о канонизации Розанова, после чего на практически семьдесят лет это имя будет вычеркнуто из литературной жизни нашей страны. И лишь в 1992 году будут восстановлены обе могилы, появятся памятные доски, библиотека получит имя Розанова, просто хлынет печатный поток его трудов, начнут печататься книги. Наследие Розанова начинает занимать огромное место, которое и должно было ему предназначаться. Но наша история так расположилась, что дорога к пониманию творчества Василия Розанова оказалась очень и очень долгой.
Эти самые полтора миллиона строк, которые он нам оставил, только начинают изучать. Розанова сегодня с удовольствием читают дети-подростки, что говорит само за себя. Он понятен, он не требует никаких комментариев, он искренен, исповедален,  глубок, удивительно образован. Розанов писал обо всех исторических событиях, которые были до него, он имел на все свое мнение: по поводу истории религии, по поводу всех событий, которые происходили в России.
Некоторое время Розанов работал чиновником в одном из Департаментов государственного контроля. Недолго, разумеется, потому что вынести он этого не мог, но он обо всем об этом писал. Работы его всегда носят удивительно современный, созвучный характер – это Гамлет в роли столоначальника.  «Когда начальство ушло» – сборник этих статей мы вынесем в тему отдельной программы, настолько все по-прежнему необычно и ярко выглядит, как будто свежим взглядом из глубины посмотрели на нашу сегодняшнюю жизнь, и вдруг оказалось, что не так уж все ново и не так уж все плохо. Выясняется, что все равно все как-то двигается и развивается.
Удивительные мысли Василия Розанова и о писателях, и об отношении человека с Богом, о русской революции, о семье и браке; его педагогические воззрения – все это будет темами наших следующих бесед. И я искренне вас призываю найти время для того чтобы почитать работы Василия Розанова. Особенно, как сейчас говорят, наше сознание носит формат новостной ленты, наше сознание стало фрагментарным, нам трудно уже усваивать большое количество информации. Так вот Розанов как раз идеально адаптирован под формат сегодняшнего дня. Его новостная лента личностных восприятий, его новости каждого дня, которые он записывал, вполне могут украсить нашу сегодняшнюю жизнь.
На этом наша с вами сегодняшняя вводная беседа закончена. Всего вам доброго, до свидания. 

Статья по одноименной программе из цикла Ирины Шухаевой “Прозаическое наследие Александра Блока”

Здравствуйте, уважаемые зрители. С вами Ирина Шухаева и мы начинаем цикл бесед, посвященных прозаическому наследию Александра Александровича Блока, гораздо более известного как поэта, драматурга и немного менее известного, как замечательного прозаика. Наверное, потому что таких правильных прозаических произведений, как рассказы, повести или романы он нам не оставил.
Сам Блок прозой называл свои статьи, письма, рецензии, всевозможные выступления, то есть его прозаическое наследие достаточно велико и на самом деле интересно. И, безусловно, всем тем, кто хорошо знает Блока как поэта или как драматурга, будет интересно об этом послушать, с этим познакомиться, а потом и самим почитать, потому что ничто лучше не раскрывает творческую мастерскую Блока и ничто не передает дух его произведений так, как его собственные мнения, высказывания, комментарии, которые иногда бывают проще и понятнее, чем сложные исследования литературоведов. Которые тоже нам, конечно, нужны, но нужны больше литературе как науке, а не литературе как жизни, за которую отчаянно сетовал Блок во многих своих произведениях – мы об этом отдельно поговорим. Его высказывания о слове, о музыке, об образе, о том какими должны быть отзывы и какова ответственность писателя перед самим собой, перед читателями и перед народом, очень интересны и очень современны.
Родился Александр Блок, я вам напомню, в 1880 году в Петербурге, спустя 43 года после смерти Пушкина, 10 лет после смерти Тютчева, буквально несколько лет после смерти Некрасова. Я не случайно называю вам этих поэтов, Блоку досталось сложное время и сложное отношение  его современников к этим титанам. Поэты оказали на него огромное влияние, о чем он написал в своих работах и о чем мы также поговорим.
Блок был человеком, живущим каждую секунду, смело и откровенно пишущий о том, что его волновало, и не только в стихах, но и в своей огромной литературно-публицистической деятельности, и в выступлениях. Умер Блок в 1921 году тоже в Петербурге, прожив всего 41 год и оставив нам около восьмиста стихотворений, более семидесяти литературных статей, блестящие драматургические произведения. Две с половиной тысячи писем написал Александр Блок своей жене Любови Дмитриевне, которая, как вы знаете, была дочерью Менделеева. В то время не было ни интернета, ни телефона, потребность в общении у творческих людей велика, а у влюбленного Блока она была просто огромна.
Отдельную программу мы с вами посвятим его интересным суждениям, оставив в стороне ту личную часть, которая нас с вами не очень касается. А вот его суждения о театре, об эпохе, об отношениях, об ответственности людей друг перед другом, которую он высказал в письмах к жене, и о которой мы и тоже поговорим, ведь это очень интересно еще и тем, что здесь мы обсудим отношение Блока к театру.
 Блок был и драматургом, знал и жизнь закулисную, и жизнь творца, который создает драматические произведения, поскольку считал драму самым высоким видом искусства слова, который только может быть. Жена его Любовь Дмитриевна в конечном итоге выбрала карьеру актрисы, став довольно-таки успешной. И как бы ни складывались их отношения, легендарную поэму «Двенадцать» публично исполняла первой именно она.
Близость общения со Станиславским, с Мерхольдом, с их системами, со всем тем, что творилось на сломе в театре, на сломе эпох театра буржуазного, интеллигентного и театра народного, все это нашло свое отражение в произведениях Блока – вот такая нам досталась для разбора интереснейшая личность, несмотря на достаточно короткую жизнь.
Я вам напомню Александра Блока в его высказываниях или может быть, что-то расскажу вам впервые. Итак: «…Гибель не страшна герою, пока безумствует мечта!» – говорил Александр Блок. «Дело художника – восстанавливать связь, расчищать горизонты от той беспорядочной груды ничтожных фактов, которые, как бурелом, загораживают все исторические перспективы». «Жить стоит так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни». «И снова бой! Покой нам только снится…» – и это тоже Александр Блок. «Искусство, как и жизнь, – как считал Александр Александрович, – слабым не по плечу». «Книга – великая вещь, пока человек умеет ею пользоваться». «Прямая обязанность художника – показывать, а не доказывать». «Сознание того, что чудесное было рядом с нами, приходит слишком поздно».
 «Сотри случайные черты – И ты увидишь: жизнь прекрасна». «Я сегодня не помню, что было вчера», – и это тоже Блок. «Тот, кто поймет, что смысл человеческой жизни заключается в беспокойстве и тревоге, уже перестанет быть обывателем». Вот здесь Блок, наверное, восходит к своему любимому Тютчеву и к Фету, и в чем-то к философии Паскаля касаемо того, что, действительно, человек вовсе не родился для того чтобы спокойно где-то пристроиться и греться, нет. Вечное сомнение, вечная тревога, вечные поиски – это то, что присуще людям. Александр Блок во всех своих суждениях был честен, откровенен.
Будем говорить дальше о теме революции, об общественной жизни, которая поначалу его мало интересовала – он был из такой семьи, которая могла себе это позволить. Когда он серьезно огляделся на жизнь страны и стал принимать во всем живейшее участие, тогда стал честно говорить обо всем, что думает, совершенно не стесняясь того, что когда-то высказался чуть-чуть иначе или его мнение идет в разрез с общепринятым течением либо символистов, либо декадентством, либо еще чем-нибудь.
Как любой гений, я часто это говорю, Блок не форматируется, он остается верен самому себе. И, наверное, именно поэтому так долго остается интересен людям, остается интересно его творчество. Блок писал: «Россия – молодая страна,  и культура её – синтетическая культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть «специалистом»… Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более – прозаик о поэте и поэт о прозаике». Вот такие важные мысли высказывает Блок.
Идея «синтеза культуры», вернее даже не столько «синтеза», сколько понимания того, что все творческие процессы, такие как попытка отразить, отобразить, преломить действительность, что-то понять и переосмыслить не могут быть четко разграничены между поэзией, прозой, музыкой, живописью, архитектурой – все это проявление одного духа, одной сущности. И  важное место в его творчестве занимал именно образ музыки. Об этом мы чуть попозже поговорим.
Итак, я вам напоминаю, что Александр Блок  родился и практически всю свою жизнь прожил в Санкт-Петербурге. Немного бывал он за границей. Сам он писал о своей семье: «Моя мать, Александра Андреевна (по второму мужу Кублицкая-Пиоттух), переводила и переводит с французского – стихами и прозой (Бальзак, Гюго, Флобер, Зола, Мюссе, Додэ, Боделэр, Верлэн, Ришпэн).
В семье отца литература играла небольшую роль.  Дед мой – лютеранин, потомок врача царя Алексея Михайловича, выходца из Мекленбурга. Женат был мой дед на дочери новгородского губернатора. Отец мой, Александр Львович Блок, был профессором Варшавского университета по кафедре государственного права; он скончался 1 декабря 1909 года. Специальная ученость далеко не исчерпывает его деятельности, равно как и стремлений. Выдающийся музыкант, знаток изящной литературы и тонкий стилист, – отец мой считал себя учеником Флобера». Вот такая научно-литературная семья досталась Александру Блоку.
Можно смело сказать, как пишут иногда биографы, «автоматически» он поступил на юридический. Пытался учиться на юриста, но быстро с этим делом завязал и получил образование по филологической специальности. Поскольку, как писал он сам в той же своей автобиографии: ««Сочинять» я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал «Вестник», в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года».
Вот, между прочим, обратите внимание на детское увлечение примерно пяти- шестилетнего  возраста: Александр Александрович начинает писать и издавать отдельные издания. И на три года его хватает в этом увлечении. Никаким он, наверное, не мог быть юристом. Детство, как он сам говорит: «Прошло в семье матери». Отец уехал рано в Польшу. В семье любили и понимали слово и господствовали старинные понятия о литературных ценностях и идеалах.
 «Меня в семье никогда, никто не преследовал, ни чему не давили, все только любили и баловали меня». И он сам называл себя  в третьем лице «торжеством свободы». Как говорят исследователи, он был последним русским поэтом, который принадлежал к классической дворянской интеллигенции.
Титул дворянства был получен одним из предков Александра Блока за медицинскую службу. Это был очень талантливый лекарь. «Я до отчаяния ничего не понимаю в музыке, – писал Александр Блок в письме к своему другу Андрею Белому, – от природы лишён всякого музыкального слуха, не могу говорить о музыке как об искусстве ни с какой стороны… Таким образом, я осуждён на то, чтобы вечно поющее внутри никогда не вышло наружу».  В 23 года делает Александр Блок такой грустный вывод о своей немузыкальности. И, тем не менее, образ музыки, музыки именно как сущности мира, как сущности духовной (ни коем образом ни как искусство со своими техническими понятиями и теорией и практикой), как непонятного загадочного явления под влиянием Вагнера, Ницше и Авербаха, стал именно той самой музой, сформировавшей такое отношение к музыке не только у Блока, но и у всех символистов. Но именно его это затронуло настолько, что о музыке он говорил постоянно и в прозе, и в стихах.
Очень интересно и живо делал он это в своих прозаических наблюдениях. Небольшую цитату я вам сейчас прочитаю из работы Александра Блока  «Крушение гуманизма». «Есть как бы два времени, два пространства; одно историческое, календарное, другое – исчислимое музыкальное. Только первое время и первое пространство неизменно присутствуют в цивилизованном сознании; во втором мы живем лишь тогда, когда чувствуем свою близость к природе, когда отдаемся музыкальной волне, исходящей из мирового оркестра».
С образом музыки Блок будет связывать и решение вопроса об отношении интеллигенции к революции. Вы знаете, что всего два поэта: Блок и Маяковский революцию 1917 года приняли безоговорочно. И все, что Блок видел, он бесконечно описывает как музыкальные темы произведения, призывая всех слушать «музыку революции». И отвечая, в двух словах, на вопрос, может ли интеллигенция работать с большевиками, он говорит: «Да, может и обязаны, потому что они одинаково музыкальны. Они одинаково музыкально чувствуют мир, народ и потребности своей страны».
Очень интересно это развитие темы: музыка как массы стихии, как двигатель культуры, и крушение гуманизма тоже все проходит через ряд музыкальных образов. Это будет темой нашей отдельной беседы.
Александра Блока очень волновал тот разлад, который происходит с человеком и природой, который он наблюдал в начале 20 века. «… Пока мы рассуждали о цельности и благополучии, о бесконечном прогрессе, – оказалось, что высверлены аккуратные трещины между человеком и природой, между отдельными людьми и, наконец, в каждом человеке разлучены душа и тело, разум и воля… Человеческая культура становится всё более железной, всё более машинной; всё более походит она на гигантскую лабораторию, в которой готовится месть стихии: растет наука, чтобы поработить землю;  растёт искусство – крылатая мечта – таинственный аэроплан, чтобы улететь от земли; растёт промышленность, чтобы люди могли расстаться с землёю».
Вот такие мысли высказывает Блок в своей работе «Стихия и культура» о его предчувствиях, о его тревоге, о том, что культура стала цивилизацией, а цивилизация стала бездушна. Мы обязательно отдельно поговорим о некотором поводе к таким серьезным его рассуждениям. Им стало известная печально землетрясение 1909 года в Италии, в Сицилии, когда Калабрия и Мессина буквально за несколько часов  оказались стертыми с лица земли.
Мы поговорим о том, как в дальнейших своих работах Блок был сначала потрясен теми лучшими проявлениями человеческого духа и поступков людей, которые там оказались  и помогали. Был высажен, как вы знаете, русский десант, там был Горький. Горький собрал очень много денег в помощь пострадавшим, за что итальянцы очень были ему признательны. Он действительно любил эту страну, где долго жил и работал. И Блока совершенно потрясало, как быстро люди забыли об этом горе, как быстро они стали бездушными. Какие политические игры и интриги начались на фоне таких катастрофических событий.
Отдельную программу мы посвятим мыслям Блока о неблагополучии современного мира. И в декабре 1908-го года Блок напишет, что, так или иначе: «Мы все переживаем. Мы еще не знаем в точности, каких нам ждать событий, но в сердце нашем уже отклонилась стрелка сейсмографа».
Надо сказать, что Блок был в Италии, ездил по Италии, Германии. В 1911 году он путешествовал по Европе, был в Париже, в Британии, в Бельгии, в Голландии, в Берлине. В 1913 году последний раз он был за границей в Париже и на Бискайском побережье Атлантического океана. В 1921 году Максим Горький и Анатолий Луначарский обивают пороги Советского правительства, чтобы смертельно больного Блока отпустили на лечение за границу. Но, как мы с вами знаем, к сожалению, этого не случилось.
Блок видел мир, Блок знал Россию. В 1916 году он был призван в действующую армию, в инженерно-строительной дружине в районе Пинских болот он провел почти целый год. В мае 1917 года в составе Чрезвычайной следственной комиссии он долго работал над архивами царских допросов, как бы говоря, преступлений. Он получил доступ к таким очень важным, секретным документам, которые  поражают и его воображение, и знания.
Он пишет несколько работ, посвященных краху самодержавия. И его восторженное принятие революции во многом продиктовано тем, что слишком много он узнал о том, что творилось в недрах царского самодержавия. Но если бы он знал, что творилось дальше, он был бы, наверное, более снисходительным.
Анатолий Луначарский писал, что «Александр Блок в одной из своих послереволюционных статей старался вникнуть в причины неприятия Октябрьской революции значительной частью русской интеллигенции и вместе с тем объяснить себе, почему она этой революции не приняла. И главным объяснением он считает амузыкальность русской интеллигенции. Он утверждает, что тот, кто не умеет жить внутренней музыкальной жизнью и понимать музыкальную сторону Вселенной и человеческого общества, не может понять и революцию». Это к вопросу насколько своей «музыкой революции» Блок заразил своих современников. Так или иначе, они все по этому поводу высказали свое суждение.
Я хочу поговорить о том, что, принимая революцию и много работая, Блок делает очень серьезные наблюдения. Посмотрите, какое письмо крестьянина он приводит в одной из своих статей. «Только два-три искренних, освещенных кровью слова революционеров, – это пишет крестьянин – Блок подчеркивал, – неведомыми путями доходят до сердца народного, находят готовую почву и глубоко пускают корни, так например: «земля Божья», «земля есть достояние всего народа», – великое неисповедимое слово…»
 «Все будет, да не скоро – с бесконечным, как небо, смыслом. Все это означает, что не будет «греха», что золотой рычаг вселенной повернет к солнцу правды, тело не будет уничтожено бременем вечного труда. Наружно же вид нашей губернии крайне мирный, пьяный по праздникам и голодный по будням. Пьянство растет не по дням, а по часам, пьют мужики, нередко бабы и подростки. Казенки процветают, яко крины, а хлеба своего в большинстве хватает немного дольше Покрова».
 «Вообще мы живем как под тучей – вот-вот грянет гром и свет осияет трущобы Земли». Это было сказано еще задолго до своего знаменитого современника Максима Горького, которого будет волновать вопрос о русском крестьянстве. Вот такие наблюдения о народных суждених обращает внимание в своих работах Александр Блок.
Конечно, стоит упомянуть его знаменитые работы об интеллигенции и революции, о том, как интеллигенция должна была принять революцию, чем интеллигенция отличается от буржуазии и как это все дальше может развиваться по его мнению. Это очень интересно и эта тема будет нашей отдельной программой.
Вот как относился Блок к сухим понятиям. «Думая о школьных понятиях современной литературы, я представляю себе большую равнину, на которую накинут, как покрывало, низко спустившийся тяжелый, небесный свод. Там и сям на равнине торчат сухие деревья, которые бессильно приподнимают священную ткань неба, заставляют ее холмиться, а местами даже прорывают ее, – и тогда уже предстают во всей своей тощей неживой наготе. Такими деревьями, уходящими вдаль большей частью совсем сухими, кажутся мне школьные понятия – орудия художественной критики. Им иногда искусственно прививают новые ветки, но ничто не оживит гниющего ствола».
Я специально привела вам это высказывание, чтобы настроить вас на то, насколько каждая статья, или текст выступления, или письмо Блока пронизаны его живым восприятием, живым отношением к жизни, которое никак не укладывается в четкие ряды понятия. Тем более что понятия, как мы знаем, легко меняют одно другое.
Сейчас я приведу вам, уже в завершении нашей программы, высказывание Блока, которое привел в своем очерке Горький. Это произошло незадолго до смерти Александра Александровича. «… Дело в том, что мы стали слишком умны для того, чтобы верить в Бога, и недостаточно сильны, чтоб верить только в себя. Как опора жизни и веры, существуют только Бог и я. Человечество? Но – разве можно верить в разумность человечества после этой войны и накануне неизбежных, ещё более жестоких войн?»
У Горького и Блока были очень неоднозначные отношения, я вам тоже об этом расскажу. Но, в конце концов, они поняли, что смотрят в одну сторону, не смотря на такую кажущуюся разность  происхождения и литературных взглядов. И несколько раз они сталкивались, расходились. И вот уже после смерти Блока, Горький, как он любил делать, собрал все-все-все, что он помнил о Блоке, слышал от него и написал о нем очерк.
Умер Александр Блок, как я вам уже сказала, в 1921 году, оставив нам огромное литературное наследие, очень разное: о его живом и настоящем отношении ко всем вопросам, будь то образ музыки, образ Родины, отношения к происходящим политическим переменам, его отношение к  жизни, к смерти, к художнику, к тому, как он должен был прожить свою жизнь; какие требования он предъявлял к себе как к художнику, именно в большом смысле этого слова. Все это всегда было честно, откровенно, удивительно образно, пронзительно и проза его чрезвычайно метафорична, художественна, потому что каждый вопрос он облекает каким-то образом, понятием. И это становится поводом для размышления и очень актуально сегодня.
На этом наша с вами сегодняшняя первая вводная беседа о прозаическом наследии Александра Блока и об основных вехах его жизни закончена.
Всего доброго, до свидания.