Сайт писателя Ирины Шухаевой

«Пушкин. Последняя дуэль» — так называется полнометражный художественный фильм, работу над созданием которого недавно завершила заслуженная артистка России, кинорежиссер и сценарист Наталья Сергеевна Бондарчук. Этот уникальный кинопроект стал серьезным итогом семилетней работы Натальи Сергеевны с историей ХIХ века, связанной с именем Александра Сергеевича Пушкина.
Отечественный кинематограф 70 лет не обращался к образу великого русского поэта. (Есть дореволюционный фильм «Поэт и царь» 1913 года (реж. Гардин В.Р.), и есть советская картина «Путешествие в Арзрум» 1936 г. (реж. М. Левин, опер. Н. Ушаков). И все.)
С 1999 года Натальей Сергеевной Бондарчук ведется работа над многосерийным телевизионным проектом «Одна любовь души моей», посвященном Александру Пушкину и Марии Волконской.
Первые четыре серии телевизионного фильма получили высокие награды: «Гран-при» на фестивале Мировоззренческого кино в Москве, приз на фестивале «Литература и кино» в Гатчине (2004 г.), приз президента Белоруссии на фестивале «Золотой Витязь» (май, 2004 г.).
Биография поэта вмещает в себя и дружбу с Николаем I, и стихи, посвященные декабристам. И жизнь его, и творчество, и трагическая гибель не оставляют равнодушными многие поколения русских людей. Настало время снова задуматься о судьбе национального гения, проанализировать и осмыслить известные события, в которые вдохнуло жизнь мастерство автора сценария, режиссера, оператора и замечательных актеров.
Творческой группой фильма «Пушкин. Последняя дуэль» создан оригинальный политический детектив, основанный на богатейшем историческом материале, проведено психологическое исследование нагнетания эмоций, приоткрывающих тайну того, что привело гения на роковую, последнюю дуэль.
Концепция исторического расследования, предложенная в фильме «Пушкин. Последняя дуэль», следующая. Император Николай Первый уже после гибели поэта узнает о содержании серии безымянных писем, порочивших имя Пушкина и объявляющих его рогоносцем. В этом пасквиле император усматривает не только оскорбление семьи Пушкиных, но и более гнусные намеки…
С именем Нарышкиных, упомянутых в письме, ассоциировалась многолетняя связь Императора Александра Первого с женой Нарышкина, которому платилась дань за адюльтер. Это знали все, и намек в подметном письме к Пушкину был не на отношения Дантеса и Натали, а на аналогичную связь жены Пушкина с нынешним императором. Тем более что Николай Павлович платил поэту жалование, как историографу. Император приказывает Бенкендорфу, шефу голубых жандармов, найти пасквилянта. «Расследование дела о подметных письмах Пушкину и дуэльной истории» поручают Леонтию Васильевичу Дубельту. Он является одной из ключевых действующих фигур историко-политического детектива.
Верным спутником зрителя становится Константин Карлович Данзас, подследственный Дубельта, секундант Пушкина, его лицейский товарищ. Именно голос Данзаса соединяет между собой сцены любви и допросов, балов и воспоминаний, подробностей расследования и оглашения приговоров. Из дворца императора – в квартиру Пушкина на Мойке, 12. На фоне завораживающих панорам Петербурга звучат исторические факты и имена основных участников тех трагических событий.
Художественный фильм «Пушкин. Последняя дуэль» — это не только история трагической гибели великого русского поэта, ожившая на экране событиями, образами и эмоциями. Это срез светской, политической и народной жизни Петербурга начала Х1Х столетия. Да и не только Петербурга – всей России, где писали стихи в альбомах, танцевали на балах, служили. Как и сегодня люди страдали, радовались, горевали, женились, рожали детей и, конечно, любили. И честь любимых и свою собственную почитали более всего. Именно оскорбление чести Александра Сергеевича и Натальи Николаевны, его жены, стало тем роковым обстоятельством, что привело поэта под пулю Жоржа Дантеса на дуэльном поединке.
Ловко сплетенная интрига, преследования Дантесом Натальи Николаевны, терзания поэта, дуэль, невыносимые страдания от смертельной раны, кончина, расследование обстоятельств дуэли по высочайшему распоряжению императора – вот основные события, которых вправе ожидать зритель в большей или меньшей степени знакомый с историей гибели Пушкина. И все это в картине есть. Но есть еще и жизнь человека – мужа, отца, друга. С течением времени на первое место вышло понимание, что Россия потеряла великого поэта. А тогда жена осталась без мужа, маленькие дети лишились отца. Друзьям Александра Сергеевича предстояла сложная борьба за сохранение рукописей поэта, светлые умы и таланты продолжали подвергаться гонениям, а злоумышленникам удалось избежать наказания. Дантесу разрешено было вернуться на родину, а молодого Лермонтова за стихотворение «На смерть поэта» отправили под пули на Кавказ, но это уже другая история…
Выводы создатели фильма предоставляют сделать зрителю. Кто же виновен в гибели поэта? И есть ли виновные в том, что гений так притягивает к себе злодеев. А уж какой повод изберут они для травли и уничтожения – история знает тому много разных примеров.
Горька судьба поэтов всех племен
Тяжель иных жестокий рок казнит Россию.
(В. Кюхельбекер).

Работа над историческим материалом всегда ответственна и сложна, поскольку практически каждый человек имеет свое собственное представление и о внешнем облике, и о чертах характера созданного образа того или иного исторического персонажа. Работа актеров оценивается с особым пристрастием. Как, впрочем, и работа режиссера, оператора, композитора и других.
Наталья Сергеевна Бондарчук не зря называет свою творческую группу единомышленниками.
Сергей Безруков так кричал от боли, играя ранение, что все, кто был на съемках, не могли удержаться от слез. Будто все стали свидетелями трагического ухода из жизни Александра Сергеевича. Под впечатлением прожитого за дни съемок сериала «Одна любовь души моей» в квартире Пушкина на Мойке, 12, у Натальи Сергеевны и Сергея Безрукова возникла идея отдельного художественного фильма «Пушкин. Последняя дуэль», где Сергей играл бы главную роль. Наталья Сергеевна сразу же села за сценарий, не выезжая из Петербурга. Однако время и обстоятельства внесли свои коррективы в рождение этого проекта, и был период, когда снимали все, что только можно без Пушкина, поскольку Сергей был сильно занят, но теперь можно сказать, что работа успешно завершена.
Молодая двадцатилетняя актриса Анна Снаткина играла Наталью Николаевну Пушкину с полной самоотдачей, поражая готовностью к очень сложным, драматическим сценам.
В январе 2004 года Наталья Сергеевна попросила священника в Конюшенной церкви благословить Сергея Безрукова и Анну Снаткину на роли Натальи и Александра Пушкиных. Священник дал согласие, и актеры получили благословение в церкви, где в 1837 году отпевали Александра Сергеевича.
Борис Плотников творил образ Дубельта, «царского служаки», «хитрой лисы» и «бывшего декабриста».
Виктор Сухоруков в образе полковника Галахова вел расследование с затаенной мыслью наказать преступников, так как его персонаж знал и любил Пушкина. Поскольку в каждой сцене Виктор находил новые яркие краски, проходная роль постепенно становилась наиважнейшей.
Верные помощники Натальи Сергеевны, молодые творческие личности, сын и дочь, Иван и Мария обратили ее внимание на игру молодого актера Евгения Стычкина. Наталья Сергеевна буквально схватила лист кальки и перерисовала с экрана телевизора крупный план актера с высоким лбом, а затем кинулась в свой кабинет с книгами сравнивать прижизненные портреты Лермонтова с портретом молодого артиста. Так был найден исполнитель на роль другого гениального русского поэта, остро отреагировавшего на гибель Пушкина.
Когда не хватило денег на массовку, Наталья Сергеевна обратилась в открытом эфире к жителям Петербурга за помощью. В день съемок сцены похорон Пушкина на Мойке, около дома 12, собралось около 1000 человек, волонтеров. Многие из них даже пришли в соответствующих костюмах. И, несмотря на чудовищный мороз, люди провели на улице весь день. Тогда же на съемочную площадку пришел режиссер А. Сокуров с термосом горячего чая. Так состоялось их личное знакомство с Натальей Сергеевной.
Композитор фильма, Иван Бурляев, сочиняет музыку с 4‑х лет. Его музыка удивительна, Ивану удается добиваться от электроники истинности звучания, вводя в партитуру «электронной» музыки до 5–6 живых инструментов.
Оператор-постановщик Мария Соловьева не менее режиссера была увлечена непривычными, столь продолжительными съемками. Мария считается одним из «техничных» операторов современности, мастером динамичного жанра и головокружительных полетов камеры.
Мария предложила рассказать историю смерти поэта современным киноязыком. Это значит, что нужен широкий формат, который придаст картине нужную монументальность, широту, зрелищность. Потребовалось использование самой современной кинотехники, чтобы камера могла летать, эмоциональность сцены при необходимости подчеркивалась рапидом, чтобы был возможен острый монтаж, свойственный жанру экшн.
Мария Соловьева – последователь мастеров портретной операторской школы, для нее принципиально важно, как будет выглядеть актер на экране, как он будет соответствовать заданному художественному образу. Для этого далеко не всегда использовался мягкий свет, иногда был нужен жесткий, пугающий, агрессивный.
На картине не просто работали три камеры, а трудилась параллельно операторская группа, так называемая «sec­ond uni­ty», незаменимая в экстремальных условиях, на зимней натуре, когда надо беречь время.
Съемки продолжались в течение двух лет. Все времена года, в их неповторимой «пушкинской» красе, присутствуют в фильме.
Природа, у которой «нет плохой погоды» проверяла съемочную группу на выносливость и мастерство. Так, во время съемок сцены в карете (Пушкин и Натали) бушевала непогода, лил дождь, и сверкала молния. Однако Марии Соловьевой удалось создать светом атмосферу солнечного заката, тихого летнего дня и зритель увидит счастливую любящую пару, которая радуется встрече после длительного путешествия Пушкина.
В фильме будет показан Петербург Пушкина, без автомобилей, рекламы, электропроводов. Но все равно — это город, снятый сегодня, и, тем не менее, весь пронизанный духом ХIХ века.
Можно предположить, что зритель почувствует ту атмосферу творчества, дружбы и сопричастности к некому таинству, царившую на съемочной площадке, ту безграничную самоотдачу создателей фильма, без которой невозможно затронуть зрителя до самой глубины нашей загадочной русской души.

Произведение участвовало в Открытом финале Международного Литературного Конкурса “Вся Королевская рать” (декабрь 2004)

Мне бы хотелось поделиться впечатлениями о колоритном произведении московского автора, Дмитрия Сахранова, которое носит название «Хроники богов».
Это фантастическая повесть, в качестве эпиграфа взяты слова В. Пелевина «богом мы называем то, что пока еще не в состоянии убить…» Серьезно. И формируется определенное ожидание: «бог» и «убить», о чем же это?
Положенный рецензии пересказ я сознательно обогащаю фрагментами текста, что позволяет мне описать не только фабулу и сюжет, решенный композиционно прямым последовательным развитием событий, но и созданный мир борьбы двух империй, динамику развития персонажей по ходу изменения условий в их среде обитания. В таком изложении уже видны художественные особенности стиля автора, та самая характерная манера индивидуального литературного произведения, показывающая авторское самовыражение, поднятые проблемы, многоплановость и глобальность «Хроники богов». Подробному разбору далее подлежат образы героев и одна из тем, остро кольнувших меня. Это – тема разочарования.
Итак. «Мрак отступил перед блистающим величием Кристалла, порожденного во Тьме сокрытого… Ведомый законами Кармы, Повелитель извлек его из Океана жизненных Вод, заключив в оправу перстня. И вселенная озарилась творящим лучом созидания. И явилась миру могущественная Империя…»
Нижний план этой Империи составляли вновьрожденные, пойманные в магические сети ловцов, сами ловцы и наставники. Все они входили в разные могущественные кланы, у которых были свои прародители и боги, находившиеся на следующем уровне, выше располагались Судьи и Повелитель. Пойманные из обитаемой вселенной различные существа имели возможность пройти свой путь от вновьрожденного до бога.
Так Дэм и Окси, главные герои, из вновьрожденных стали ловцами, а затем и наставниками, «поглощенными жизнью своего клана и круговоротом имперских дел». Но однажды им пришлось пройти серьезное испытание – «на задворках вселенной, далеко от своего блистательного мира, они оказались лицом к лицу с собственными страхами…»
Все обошлось не без вмешательства высших, но Дэм и Окси потеряли много сил и практически перестали заниматься ловлей, вникая в происходящие вокруг них события. Вновь провозглашенная богиня Сора оказалась того недостойной, но связи, оказывается, сильны и в этой Империи. В первое время новая богиня приблизила к себе перспективную пару, но вскоре они стали опасны для нее, что могло грозить им «распадением на атомы». Им пришлось думать о защите и заплелись сети интриг.
«Беспокойные настроения захлестнули Империю. Поползли мрачные слухи о приближении Конца Света. Всегда безупречно сверкающая аура Империи, казалось, подернулась дымкой черноты.
Боги стали недосягаемыми, забирая все больше и больше энергии. Только так они могли удержать пошатнувшееся равновесие и противостоять наступающему хаосу». Стало известно, что Повелитель потерял Кристалл, вернее, его похитили. «Вынесенный неизвестным за пределы Империи, Кристалл пробил брешь в толще миров. Великая сила сотворения Кристалла активизировала одно из находившихся в спящем состоянии измерений и оживила проекционное отражение Империи, запечатленной в матрице того мира. Теперь независимо друг от друга существовали две империи. Одна – лишившаяся силы Кристалла – медленно разрушалась и умирала. Другая, озаренная светом сотворения, план за планом проявлялась в другом измерении. Место то, молодое и цветущее, было наречено Арбой».
После долгих сомнений Дэм и Окси вместе со своими лучшими учениками решились на перемещение в Арбу. «Неведомое страшит даже самых отважных, но у каждого свой срок созревания».
Встреча со своими «искаженными отражениями» едва не стала для героев роковой. «Не щадя себя, думая лишь о спасении учеников, они стали разбивать зеркала. Прекрасно понимая, что проще уничтожить отражения, чем отражаемое, они не могли подвергать опасности учеников, ибо для них еще не пришло время встретиться со своими отражениями».
И вот уцелевших встречает Арба. «Сияющая, проснувшаяся из Ничто…»
«Боги Новой Империи отличались мягкостью и добродушием, они стремились познать радости и горести избранных, сближались с ними, поддерживали и наполняли благостной силой созидания». Другое дело, не то, что в Старой Империи. Здесь даже Судьи спускались в план наставников. Теперь Дэм и Окси оказались приближенными к прародительнице Клеве, которую знали еще в той империи. Она поделилась с ними желанием обладать Кристаллом. Клева, как и предполагалось, стала богиней, а преданность Дэма и Окси была вознаграждена причислением к Золотому Пантеону, как лучших наставников.
«Империя вступала в Новый цикл, излучая созидательную, преобразующую мощь. На этой благодатной волне произошло рождение клана богини Клевы». Судья Жог проявил к Дэму и Окси явное расположение и почему-то начал обсуждать с ними поведение Клевы.
Дэма все больше манил блистательный мир богов, но его настораживало, что «боги – лишь марионетки, ими управляют Судьи, которые, в свою очередь, исполняют волю Повелителя… А наставники в относительной мере свободны, хотя и находятся под покровительством богов».
Тревогу Окси потерять его Дэм не разделяет. Окси чувствует и обеспокоенность Судьи Жога тем, что «Клева могла принести в себе Семена хаоса из старого мира». Постепенно в Арбу стала проникать информация о других существующих отражениях.
«Если у Старой Империи существовало еще одно отражение, кроме Арбы, то отражений этих могло быть десятки, а то и сотни, и тысячи. Бесчисленное множество наводнивших вселенную отражений… А что тогда мешало изначальной Старой Империи оказаться вдруг таким же отражением чего-то большего и великого, только подобием, как все остальные?.. От одной этой мысли многие могли повредиться рассудком».
Тем временем клану могущественной богини Клевы настала пора делиться, и вот Дэм получает вожделенное предложение «стать богом». Правда, в Старой Империи богами становились по воле свыше, но Клеве необходимы другие возможности богов и другая ответственность. Тем более, что Судья Жог вышел из-под контроля Повелителя.
«К тому же и боги, и Судьи способны ошибаться. Их непогрешимость и совершенство – миф для вновьрожденных и учеников, призванный защитить их и охранять жизненный потенциал слабых, неокрепших существ, пока те не станут наставниками, обладающими силой и мудростью, необходимыми для осознания истинного положения дел во вселенной!»
Отказ Дэма повлек отдаление их от Клевы, что вынудило его и Окси искать варианты противостояния новой интриганки. В прошлой раз их спасло уникальное объединение, в этот раз они решили создать сами новую богиню из энергичной Нафис, в надежде, что смогут контролировать развитие событий. «Придут времена, когда от избранный станут зависеть судьбы богов».
И вот уже расцветала молодая богиня Нафис. Однако одно изменение устоев влекло за собой и другие: наставники стали терять контроль над учениками, поскольку те могли напрямую общаться с богиней. «В результате Дэм и Окси лишились старых друзей». Да и сами они оказались под угрозой. «Некая скрытая причина двигала Клевой, которая, словно паучья матка, медленно, незаметно, но настойчиво расправлялась с порожденными ею богами».
Что-то сделало Арбу уязвимой. «Боги были низвергнуты и втянуты странной, огромной засасывающей воронкой, возникшей из небытия в самом сердце Новой Империи… Неизвестно откуда зловещими тенями появились сущности, подобные черным сгусткам…»
«Дэм отчетливо увидел главного врага. Не бессознательные сгустки, а Пустота, отражавшаяся в глубинных пластах его подсознания, бросала ему вызов… Чтобы стать бессмертным, нужно преодолеть страх разложения на атомы. Дэм осознал свой страх и принял вызов». «Сила, наполнившая Дэма, вытеснила из него инородные щупальца и мощным всплеском отбросила порожденные тьмой сгустки».
Нужно было найти Окси, единственное существо во вселенной, которому Дэму мог доверять. Дэму стало известно, что Клева призвала силы хаоса на помощь и решила погрузить Арбу во тьму, чтобы обладать Кристаллом и быть единой властительницей Новой Империи. Это рассказал ему Судья Жог, мучительно распадаясь на атомы. Также как и то, что «создать мир способен лишь обладающий Кристаллом Сотворения, а Повелитель нужен только для того, чтобы поддерживать слепую веру во всемогущего властелина…»
А это значит, что «Новая Империя тоже была построена на лжи».
«Дело в том, что истина сокрыта биллионами тончайших покровов, сквозь которые кто-то может угадывать ее смутные очертания и творить миры, а кто-то просто живет в этих мирах, принимая на слепую веру созданные видящими иллюзии…»
На Дэма обрушилось и самое страшное откровение: «любовь – тоже обман? Очередная иллюзия…»
Осталось спасти Окси, которой грозит неминуемая гибель – Судья Жог передал ей дешевую побрякушку, за которой продолжает охотиться Клева, а «настоящий Кристалл невозможно передать кому-то, ибо он уже есть в каждом…»
Окси в же одном из отражений «чувствовала себя без Дэма маленькой и беззащитной. Само время, словно насмехаясь над ней, прозрачными струями утекало сквозь пальцы».
И Дэм подоспел как раз когда Окси уже «задыхалась, опутанная сетью богини Клевы». В итоге – Клева «растворилась в пространстве, унося с собой последние воспоминания о развеявшемся мифе».
Дэми и Окси поняли, что «поглощенные имперскими делами даже не заметили, как вода в их сосуде испарилась…» Они выдержали много испытаний, но потеряли любовь. Хотя при это каждый из них обрел самого себя…
Фантастическое произвело на меня должный эффект, мир персонажей воспринимался мною как мир живых людей, несмотря на это, что герои имеют в основном цветовую и энергетическую характеристику. Также ощущалось при чтении некоторое колебание между естественным и сверхъестественным объяснением изображаемых событий. Империи изображены вымышленные, и обитатели странные (сплошь избранные и боги с судьями), а ярко выраженные недостатки, даже грехи и скверные устремления, лежащие в основе имперских интриг – весьма узнаваемые и близкие.
О каких же ценностях пришлось задуматься при чтении?
Ценность жизни? Не очень, потому что герои представляются некими человекоподобными энергетическими существами разного цвета, которые явно живут очень долго (для моих обычных земных понятий). У них есть перспектива роста, и есть угроза распасться на атомы.

Материальные ценности? Знаете (и это прелестно), материальные ценности отсутствуют напрочь, как-то вообще об этом забываешь. Нет у них материальных ценностей. Ну, разве что Кристалл, но это сверхценность, обладать им может вроде как один, волнует он некоторых. Но в финале, когда выясняется, что часть Кристалла уже находится в каждом, его материальность вообще теряет всякую ценность.
Ценность времени? Да. «Время у обитателей клана ценилось особенно. Заблуждение о том, что живущие в вечности могут не беспокоиться о времени, простительно лишь непосвященному. Сон в безвременье справедливо считался наивысшим грехом, неразумной тратой бесценного богаства».
Ценность выбора? Уважается, однозначно. «Закон свободной воли действует неукоснительно на всех планах бытия, и никто не в праве копаться в глубинных механизмах, которые движут душой другого существа. Если душа решала уснуть, даже боги, подчас, бессильны что-либо сделать».
Ценность потенциала? Одна из главных! «Конечно, вселенная обильна и щедра, и никогда не допустит истощения жизненных сил империи, но небрежное, потребительское отношение некоторых избранных к такому ценному вселенскому строительному материалу, как бессмертные души разумных существ, просто недопустимо».
Ценность движения и развития? Да просто движущая сила произведения. «Известно, что секундное бездействие магнитом притягивает тягучую и вязкую субстанцию лени. Чем дольше промедление, тем тяжелее болезнь».
Этим я ограничу перечисление, но знакомые по обыденной жизни ценности тут и там проявляются в обеих империях, и о них размышляют герои. Но, наконец, высшая ценность – Любовь. Привычно можно выразиться так. Любовь – это признание высшей ценности конкретного человека. Нередко именно отсюда выводят право любви на аморальность. Она – сверхценность. Трагедия ее неизбежного умирания – это вписывание любимого (любимой) в привычную систему ценностей. Когда вписывается – возникает брак, где «жена» и «муж» уже социальные функции с определенными обязанностями и правами. А какие могут быть права и обязанности у любви?
Мощный ход автора – провести героев через многие испытания и дать им вырасти из самих себя. Каждый осознал свою систему ценностей. Любовь осталась свыше, с ними, но не между ними. Эта страница закончена.
Теперь о героях. Они не сверхлюди, не популярный синтез преступников с мучениками или одиноких искателей справедливости или приключений. Они – избранные, следующие своему пути. Отличительная черта героев, как я уже отмечала ранее, это наличие цвета и какой-то яркой черты характера. Так «Окси была огненно-желтой, как язычок пламени, и веяла весенней оттепелью. Дэм, иссиня-черный, таинственный, словно предрассветные сумерки, нес в естестве своем пылкую страсть к познанию сути вещей». «… ярко-лиловое существо по имени По. Заостренная, нервно дрожащая, она испускала вокруг себя острые электрические иглы, которые приводили пространство в состояние возмущения». «Спокойная рассудительная и отзывчивая огненно-рыжая Кора», «красно-коричневая, словно спелая вишня, Нафис, которая подавала большие надежды».
Изменение первоначальных характеристик мастерски используется автором для передачи эмоционального состояния героев вследствие произошедших событий. Так Судья Жог явился «подобный тихому ветру в камышах, завораживая своей молчаливой улыбкой, проникновенным взглядом и необычайно мощным, но спокойным излучением, которое изливалось вовне тонкими струйками». В момент кульминации Дэм «увидел перед собой Судью Жога, точнее то, что от него осталось… Тусклое, слабо пульсирующее свечение разорванных в клочья пятен с обожженными краями…»
Отличительной особенностью данного произведения я бы назвала отсутствие явной борьбы добра и зла. Все скрыто внутри героев и постепенно раскрывается, выходит наружу.
Главную тему сформулировал Судья: «боги существуют, пока избранные верят в их могущество… Свобода при отсутствии нужного качества осознания приносит лишь хаос и разрушения…»
Разочарование… Неверие… Нежизнь…
Автор остановил героя на разочаровании. Сперва разочаровала Старая Империя и ее боги, если быть точной, сперва было сомнение в богах. Затем та же участь постигла богов Арбы. Разочарование в чувстве, которое казалось вечным. Разочарование в себе? Стоп! Нет!
Эта история закончилась, но другая уже имеет право на существование.
«Приходит срок, когда хроники империи обрываются в пустоте. За ними следуют чистые, пока еще никем не написанные страницы».
И пока будут авторы обращаться к вечным темам, создавая яркие вымышленные миры, так богато отражающие реальные, будут заполняться страницы и будет сохраняться «опыт, который, подобно золотоносной жиле, скрывает в себе бесценные крупицы Вечного».

Лирическое отступление.
Мне подумалось, что при создании текста автор особое внимание уделял плетению сетей ловцов, для ловцов, божественных интриг, а также подбору цветовой индивидуальности каждого героя. Мукам творческого процесса посвящается этюд:

Хроники клиники, или текучка богов
— Здорово, Хранитель. Зачем вызывал?
— Здорово, Помощник. Дело у меня тут тяжелое, видать без тебя не обойтись…
— Уй‑а! Чуть было не грохнулся! А чего у тебя тут ниток столько спутанных валяется?
— То есть строительный материал… Как его там, иллюзорный…
— Ай! Откуда краской стреляют?
— Да ты осторожненько, Помощник. Ты вперед посмотри.
— Н у и чего? Ну, парень там круги наматывает. Опутанный весь какой-то, весь в краске… Ух ты, с молотком отбойным… А пистолет ему ты выдал, а, Хранитель?
— Не‑а. Уже таким доставили. Сам понимаешь – Избранные являются к нам такими, какие есть. Ничего не попишешь. Ни строчки, понимаешь, изменить нельзя… Только сам… На то мы и корректирующий отдел божественной клиники дальнейшего развития… Самую, понимаешь, истинную глубинную сущность храним…
— Слышь, а он это все сам напутал и раскрасил?
— А то кто ж? Знамо дело…
— Мудрено, поди… Может, его того, проспаться…
— Не тот случай. Трезв творил, аки стеклышко хрустальное. За это и помещен в содеянное, а не во «вневременные ясли»… Теперь, видишь, пытается разобраться…
— Ты гляди! Гляди, целое ведро на него плесканули… Это герои его так?
— А то кто ж! Он их стал цветами наделять, да спутался, позабывал половину, а кое-кого, вообще, так сказать, голым оставил… Вот они особенно и лютуют. Воруют, понимаешь, у других краску, материализуют шприцы и стреляют в него, в отместку…
— От негодники!
— Знамо дело. Но имеют право. Это еще что…
— Ай! Ай! Хранитель, больно же!
— Знамо дело, больно. То ж осколки отраженных миров. Вишь, как парнишка молотком колотит, едва успевает.
— Да, тяжко ему… Двигался бы четка, а то уцепится за нить, а та – раз, и рвется… Зачем ему так много?
— Сам развесил лишнего, от теперича на прочность и проверяет.
— И долго ему так?
— До полной ясности ярких красок и прочного плетения…
— А коли того, не сдюжит?
— Никак не можно! В бездонной глубине затаилась сама Любовь! То бишь дело-то вселенского масштабу выходит… Так что ты пока за ним присматривай, коль совсем ему глаза залепят, так протри. Токмо осторожненько, в сопроводительной справке о потенциале указано возможное открытие третьего глаза… Ну, и это – осколки подбирай, как заново начнет плести – обеспечь поставку нитяного материалу…
— А это, пистолет?..
— Так он водяной, пущай озорует. Это он богов своих мочит. Разочаровывают они его, понимаешь, от незадача…

***
— Слышь, Хранитель, запарился я в бездонную глубину за молотком мотаться! Чего он его во сне роняет-то все время? Сил моих больше нету! Ну, чего, опять успели отразиться?
— Знамо дело. 8 Империй. Туда и тиканули все… Наплели интриг и радуются, как дети малые, а еще боги… Ну, такими он их создал…
— Ага, а сам теперь спит!
— Знамо дело. Так и записали: ушел в глухую несознанку, во вневременную спячку погрузился…
— Слышь, Хранитель, нету мочи – давай разбудим!
— Никак не можно. На своем пути спит, избранный…
— А эта, как ее, Любовь-то куда смотрит?
— Знамо дело – в Никуда. Он спит, и она спит. Глянь, как улыбается во сне на ослепительной вершине…
— И долго ему спать?
— Да Бог его знает…

***
— Разрешишь войти, Хранитель?
— Знамо дело, рад тебе, Помощник. Гляди – красота!
— Крепкий парнишка оказался… Закрываешь эту распутанную историю?
— Да, пора бы… Ай, лови, лови!
— Кого? Ой, ты чем меня опутал?
— Да не я это. Это, понимаешь, синдром ловли, страшно заразная штука. Того и гляди, новые творцы появятся…А паучихи вообще неизлечимы, оказались. Плетут и плетут, ловят и ловят, понимаешь, только успевай отмахиваться… Одна тут особенно шустрая… Когда только плести научилась – тонко, прочно, быстро, того и гляди опутает окончательно – и за собой, в бездонную глубину…
— А может так и надо, может тогда все только и начнется?
— Знамо дело, только это будет уже совсем другая история…

Однажды летом Свей снова читал свои любимые сказки. Особенно он любил Свинопаса, который умел захлопывать дверь в свое королевство. Он очень хотел быть похожим на Свинопаса и решился написать прошение, чтобы ему позволили немного побыть тем самым загадочным принцем, который ценил соловья и розу, но при этом умел придумывать всякие штучки и получать желанные поцелуи. Весьма нравилась Свею эта уникальная жизнеспособность Свинопаса.
И вот, проснувшись утром после грозы, он нашел возле себя зонтик и узнал, что может раскрыть его всего три раза.
Этого показалось Свею вполне достаточно. Ведь он же знал, как все должно быть – поцелуи, принцесса и розы с соловьями. Просто нужно было немного волшебства, чтобы все это соединить.
И Свей раскрыл зонтик, именно с таким зонтиком, как ему думалось, летал Оле Лукойе. Зонтик в его руках почернел, но Свею было не до этого – он оказался в роскошной вилле, что принадлежала ему, как известному писателю и сценаристу. Зонтик сразу же притащил Свея в секретную комнату, где были разложены по многочисленным полкам результаты подглядывания и подслушивания, механизмы проникновения в сновидения, системы создания позитивного восприятия – словом, все то, что позволяло Свею получать вожделенные поцелуи, коими были для него деньги и слава. Свей быстро разобрался как можно всем этим пользоваться, и стал наслаждаться. Он много работал, ему нравилось, но вскоре он стал замечать, что все, что продается – на редкость одинаковое, все повторяется. И, сколько бы он не перерабатывал материала с полок, его не становилось меньше, а Свей начал уставать. Он разучился удивляться, радоваться, перестал ждать чего-то, потому что ждать на этой фабрике продажных поцелуев ему было нечего.
Однажды, в грозу, Свей устроил настоящий погром в секретной комнате, выбрасывая материал, лежащий на полках прямо в ливень. Но дождь не мог смыть ненастоящее. Свей уже совсем выбился из сил, когда увидел свою любимую сказку и тот же зонтик.
Он понял, что ему пора дальше, к принцессе. Но сел и призадумался. А вдруг принцесса окажется таким же тягостным испытанием, как и продажные поцелуи? Да и сил на принцессу как-то совсем не было…
Да и про розы с соловьями стало не совсем понятно. Ведь Свинопас, он же принц, их не придумывал. Роза выросла на могиле отца (выходит, что сама), а про соловья известно, что он был. Единственная заслуга Свинопаса в том, что он их ценил.
А легко ли даются розы? И Свей с интересом раскрыл зонтик.
Он оказался на огромном поле, заваленном тонкими черенками. Перед ним был маленький домик, колодец, лопата и ведро. Свей не боялся работы и принялся за дело. Долго ли, коротко ли длилось время посадки – Свей не заметил. Но как только он закончил, началась засуха. И снова Свей выбивался из сил, на этот раз поливая саженцы. Он все время смотрел на небо и звал дождь, но было сухо. Только густая утренняя роса и таинственный вечерний туман помогали Свею.
Но вот однажды розы начали цвести, каждая из них старалась по-своему удивить и обрадовать Свея. Когда он приближался к кустам роз, на его глазах раскрывались бутоны, источая удивительный аромат.
И вдруг небо почернело, засверкало, сильный порыв ветра выбросил из окна любимую сказку Свея. Начинался ливень. Свей вбежал в домик и, не задумываясь, раскрыл зонтик, чтобы укрыть свою сказку. И розовый зонтик понес его над розовым полем сквозь ливень, пока не зацепился за крону огромного дуба.
Свей отпустил зонтик и упал на землю. В руках у него, вместо сказки, оказалась роза. Гроза уходила, небо светлело, освеженный летний полдень готовился дышать полной грудью. С другой стороны дуба стояла промокшая до нитки девушка. А в густой зеленой кроне раздался голос соловья.

Симорон — школа (методика) игрового психотренинга. Как утверждается авторами, тренинг направлен на раскрытие врожденной гениальности каждого человека, высвобождение из бесконечного круга проблемных ситуаций и состояний.
ОКСЮМОРОН [греч. — “острая глупость”] — термин античной стилистики, обозначающий нарочитое сочетание противоречивых понятий. Пример: “Смотри, ей весело грустить/ Такой нарядно-обнаженной” (Ахматова).

ИТАК, СИМОРОНСКОЕ ФЭНТЕЗИ

***
Зеленый Шокобаб уселся за руль Золотого Лимузина. Лимузин презрительно фыркнул. Тогда Зеленый Шокобаб запел:
Я качу на лимузине
В фиолетовой резине
Я Зеленый Шокобаб
Мой рассудок сильно слаб
Я люблю пургу и жаб
И когда сверчок-прораб
Жарит мне в пыли кебаб
У меня есть только я
В этом сила вся моя

Лимузин хихикнул и завелся. Зеленый Шокобаб спросил, где лежит карта куда ехать. Лимузин пукнул и показал фигу. Шокобаб позеленел еще больше, зажмурил глаза и поехал.

***
Зеленый Шокобаб открыл глаза и понял, что стоит на месте. Лимузин похрапывает, а все окутано серым мокрым облаком, которое стонет и вздыхает.
— Че за фигня? — спросил Зеленый Шокобаб.
— Я не фигня, — трагически прошептало облако, — я Расплывчатое Нечто.
— И откуда ты взялось?
— Из тебя, дружище… Я всегда возникаю из тех, кто точно не знает, чего хочет… Я состою из вопросов: а как? а что? а если станет хуже? А вдруг у меня ничего не получится? У меня есть один миллион и полтора варианта страхов и сомнений, и все это для тебя… Есть слезы, отчаяние, стыд, боль, разочарование…
— А оно мне надо?
— А это ты сам выбирай…

***
Лумузин проснулся, зевнул.
— Хочу пить, — сказал. Нажал на какую-то кнопку.
Припхался сантехник-страус. Выдрал руль, вставил вместо него унитаз, набитый мандаринами. Из него бьет фонтан. Лимузин напился.
— Как? — очнулся Зеленый Шокобаб.- Разве ты так хотел пить?
— ТАК-ТАК-ТАК, — подмигнул фарами Золотой Лимузин. — Я хотел, я получил, а вот ты…
— Ах так! — Обиделся Зеленый Шокобаб. — Значит, ты считаешь, что тебе не везет с пассажиром?
— 27, 127, 227, 327, 427, 527…
— Что ты делаешь?
— Выполняю твою инструкцию, — ответил Лимузин, — СЧИТАЮ и ВЕЗУ. Поехали!
Лимузин дернулся с места. Шокобаб вцепился в унитаз, хотел что-то завопить, но мандарин подпрыгнул
и заткнул ему рот.

***
Зеленому Шокобабу удалось выплюнуть мандарин.
— Тьфу! У него вкус моченого сала! Куда я вляпался?
У тебя здесь все идиотское!
— Не, — миролюбиво наблюдал за ним Лимузин. — У меня все волшебное…
— Нафига оно мне, когда я не умею этим пользоваться!
— Хорошая проблема, — одобрительно кивнул Лимузин.
— К тому же я ничего не вижу, — продолжал возмущаться Шокобаб.
Вокруг его головы по-прежнему витало трагически-безысходное Расплывчатое Нечто.
— Это же твое, — улыбнулся Лимузин. — Сам произвел, сам и отмени…
— А как?
— Уверенно!
— Пошло вон болвано!!! — срывающимся голосом завопил Шокобаб.
И тут же увидел за окном яркое солнце и бригаду макаронов в панталонах,
которые клали медовый асфальт прямо им под колеса.

***
Макароны увидели Шокобаба, все почтительно изогнулись:
— О, дорогой Шокобаб! О самый зеленый в мире! Любимый наш начальник!
Как же долго мы тебя ждали! Как мечтали о твоем руководстве!
— Но я как-то еще не готов стать начальником, — ляпнул смущенный Шокобаб.
И тут же оказался в какой-то липкой луже. Рядом на сахарной кочке припарковался
Золотой Лимузин.
Лужа покалывала и пощипывала Шокобаба и ему приходилось ворочаться.
— Чего тебе надо? — попытался поднять голову Шокобаб.
— Что ты, что ты, ничего не надо, — ласково зашептала лужа, — это я проверяю твою
сладкую неготовность, работа такая…
— ТАК-ТАК-ТАК, — догадался Шокобаб.
Лужа замерла. Шокобаб попробовал оторваться от нее.
— У тебя есть поесть? — неуверенно начал он.
— Конечно, — лужа подхватила его и внесла на кухню, — пожалуйста,
здесь все неготово!

***
— Ну и бардак!
Но Зеленого Шокобаба никто не услышал.
Кухня жила своей жизнью. Сковородки качали пресс, кастрюли читали друг другу лекции по начальной военной подготовке, масло портило кашу, старательно размазываясь по крупе. Вилки и ножи изучали сопротивление материалов, тыкаясь куда попало. Яйца запрыгнули в морозилку и доказывали курам, что они были раньше.
— А ну по местам! — попробовал крикнуть Зеленый Шокобаб.
Тут же скалка принялась кататься по его спине а молоточек начал наносить усиливающиеся удары.
“Я же не сказал ничего волшебного”, — догадался Шокобаб.
Поймал табуретку, которая пела в караоке, забрался на нее и заорал:
— ВЗБЗЁ! — во время крика пальцы сами щелкнули и Шокобаб прыгнул.
Сразу же табуретка приняла удобную форму кресла качалки и нежно подхватила Шокобаба.
— Яичницу мне! — развалился Шокобаб и щелкнул пальцами. — Исполнять! Да, и лимонада моему другу лимузину.

***
Возле Шокобаба кто-то тихо вздохнул. Лимузин увидел, кто это, и поморщился.
— Ах, какой ты молодец…
Шокобаб обернулся.
— Меня здесь зовут Хроническая Сосиска, никто со мной не играет…
А Шокобаб уже почувствовал некоторую важность. Парень он отзывчивый.
— А что случилось?
— Разве что-то может случится? — Сосиска кокетливо посмотрела на свое отражение. — Я просто нерешительная. В морозилке я боюсь замерзнуть, на сковородке я боюсь зажариться… Больше всего я боюсь, что меня будут есть мучительно, натыкая на вилку или порезая на кусочки… Вот бы проглотил кто-то сразу, чтобы я стала другой… Наверное, здесь плохая кухня, волшебство совершенно не эксклюзивное… В другом месте все, наверное, лучше…
— И как ты еще не испортилась? — процедил Лимузин.
— Я слежу за собой, упражнения, подтяжка оболочки, хороший внешний вид… У тебя все получается, — обратилась Хроническая Сосиска к Шокобабу… — Помоги мне, возьми меня с собой… Здесь все вредные, а мне…
— Тебе бы до угла доехать, — продолжал Лимузин и строго посмотрел на нее, — отказываюсь!
— Конечно, — буркнула Сосиска, — ты опытный…
— И как ты сюда вообще попала?
— Как же, волшбеники нынче в моде, пришлось поработать над имиджем, образом, хныканьем…
— Поехали! — решительно предложил Шокобаб.
Лимузин уменьшился в размере ТАК, что места хватило только одному Шокобабу.
— Можешь уступить ей свое место, — предложил Лимузин.
— Так несправедливо! — возмутился Шокобаб. — И вообще, разве есть правило, что я должен ехать один? Здесь вообще нет правил!
— Правил нет, — подтвердил Лимузин, — места тоже нет.

***
Лимузин резко затормозил, выбросил Шокобаба из-за руля, перевернулся и стал вращаться.
— Ты чего?
— Я наказан. Я вмешался. Лучше тебе все делать самому, но наблюдать за консервацией Хронической Сосиски так скучно!
— Как это — консервация?
— Взял бы ты ее с собой. Принялся бы поддерживать, подбадривать, пытаться для нее волшебить… А ей на самом деле ничего не хочется. Твои усилия в это время консервируют ее хроническое состояние. Потом ты устанешь, опустошишься…
— А она?
Лимузин вздохнул.
— А она найдет себе нового консерванта.
— Ладно, спасибо! Давай я тебе помогу наказываться… Раз ты вмешался, давай я тоже буду мешаться, только в другую сторону.
Зеленый Шокобаб прыгнул на Лимузин и стал прыгать против часовой стрелке, а лимузин продолжал вращаться по часовой стрелке.
Шокобаб запел:
Мешаю мешок. Ловлю гребешок.
Мешок мешанный,
А я помешанный.
Свалилась с неба Крутая Мешалка, дала им волшебный пендель и поехали они дальше.
(А Хроническая Сосиска выбралась таки с кухни и из-за угла за ними подглядывает)

***
— Что это там шумит? — спросил Зеленый Шокобаб у Золотого Лимузина.
— А, это океан денег…
— Ух ты! А можно подъехать посмотреть?
— Чего смотреть-то? Утро раннее, самое время купаться, да и я давно колеса не мыл…
— Ты что, колеса моешь в океане денег?
— Ну да…
Лимузин свернул и припарковался на серебристых копеечных и пятикопеечных монетках. Дальше шел пляж
из новеньких золотистых десятирублевок.
У Шокобаба свело дыхание. Перед ним волновались, шуршали, набегали, строились в разные фигуры разнотысячные, разноевровые и долларовые купюры. Шокобаб зажмурился и бросился в денежный океан.
— Я гребу! Я огребаю!
Шокобаб нырял, лежал на спине, плыл и стонал от удовольствия. Доверительный шорох, нежные объятия денег -
что может быть приятнее. И все это в лучах восходящего солнца.
Наконец Шокобаб устроился на берегу.
— Давай кого-нибудь вызовем, привычного? — обратился он к Лимузину.
С пальмовой ветки ценных бумаг спрыгнул Джеймс Бонд.

***
Джеймс Бонд вернулся с пойманной Хронической Сосиской. Она шпионила за углом, так впечатлилась зрелищем Океана Денег, что совершенно потеряла бдительность.
— Вот, разбирайтесь, — небрежно бросил Джеймс Бонд.
— И чего нам с ней делать? — удивился Шокобаб и посмотрел на Лимузина.
— Мне нет разницы, — продолжал Бонд, — моя задача — поймать шпиона, а разбираться с ним следует властям. На сем позвольте искупаться в деньгах и откланяться.
— А кто здесь власть? — тихо спросил Шокобаб.
— Все. В Волшебном Колхозе (волхоз сокращенно) все власть. Так что решай.
— Смотри, — начал рассуждать Шокобаб, — она все-таки смогла выбраться с кухни. Следовала за нами…
— Но мы не знаем ее намерений, — перебил Лимузин.
— Отсутствие намерений еще не преступление, — важно изрек Шокобаб.
— Смотря где. Какие твои предложения?
— Отвязать и отпустить!
Что они и сделали. Хроническая Сосиска с разбега бросилась в Океан Денег. Там что-то зашипело, забурлило, всем вдруг стало жарко и из недр выскочила задорная барышня.
— ТАК-ТАК-ТАК! — только и смог сказать пораженный Шокобаб.
— Я Волшебная Сосси,
Денег только попроси!
Сотвори и прокричи,
Сколько нужно получи! — весело пропела она и бросила в Шокобаба горстку монет.
Пока они долетели, превратились в 9 веселых клякс, которые хихикая и напевая залезли в багажник Лимузина. Ведь в волхозе только другие деньги работают…
***
— Сэр, вы же англичанин! — осенило Шокобаба, как беседовать с Бондом — А в английском языке 90% ответа содержится в вопросе… Работаем!
СКОРАЯ ПОМОЩЬ.
Убираем лишнее.
Карета “РАЯ МОЩЬ”. “ВАм хорошо? Тогда мы едем к Вам!”
Шокобаб отправил Лимузин за опытным образцом, вместе с ним, возбужденно потирая ладошки, отправились 9 веселых клякс.
И давай волшебить!
Носилки стали зычными вопилками, рация настроилась на волну “ВОЛШ.FM”. Чемоданчики наполнились ПЕНДикаментами, ПЕНДюлями, ПЕНДблетками и ПЕНДприцами. Врачи стали ПЁРдачами. Ручки — ТАКучками. Рецепты — мантрами.

***
Газы, распространяясь по двору превращались в различные диаГАЗнозы и начинали
витать в воздухе. Зануда-черепаха пыталась их пересчитать и вызвала доктора Хауса,
чтобы он из миллиарда витающих диаГАЗнозов выбрал главного.
Доктор Хаус привычно завопил:
— Все ПРУТ!
И обитатели морских салатов радостно принялись ПЕРеть и поглощать всевозможные
психосраматические, херонические, злоследственные и прочие диаГАЗнозы.
Вскоре во дворе осталась только Карета РАЯ МОЩЬ, вывернутый Лимузин
и слегка растерянный Шокобаб. Он принюхивался и пытался наощуть поймать
хоть один из диаГАЗнозов, потому как без них ему было как-то непривычно легко.
И надо же чем-то загрузить вывернутый багажник Лимузина…
Но первым делом Шокобаб поблагодарил Рябину в кварте:
— ВОЛШИБО!!! — громко прокричал он и помахал рукой.
Именно так выражается высшая форма благоДАРности в Волхозе.
А Шокобаб решил поесть креветок.

***
Над двором взошла луна.
— Эх, — мечтательно сказал Шокобаб, — легкость-то какая?
— Какая? — уточнил лимузин, пытаясь захлопнуть багажник.
— ТАКая, — подмигнул Шокобаб.
— Ой, — раздалось из багажника, — выпустите меня!
И оттуда быстро выскочила маленькая веселая клякса.
— Я тут, с вами была, у вас было весело. А теперь чего подкисли?
Ой, какая луна!
— А давай отправим тебя на Луну? — предложил Шокобаб.
— Хочу, хочу на Луну, — запрыгала клякса.
Шокобаб порылся в бардачке и нашел стаканчик.
— Прыгай, клякса, поспеши,
И луну ты рассмеши.
Клякса прыгнула в стакан, запенилась, засверкала, заискрилась и испарилась.
И ответила луна:
Насмешил меня сполна.
Как начну опять расти,
Так начнет тебе везти.
— ПЕРвосходно! — обрадовался Шокобаб. — А теперь я хочу что-нибудь приобрести.
— Пора ехать на волхозный рынок, — согласился Лимузин.

***
— Слышь, лимузин, — заволновался Шокобаб. — А как я что-нибудь приобрету?
— Отдай что-то свое, — ответил Лимузин.
— Ну, у меня только трусы в гусеничку, — растерянно посмотрел на себя Шокобаб.
— Отлично, трусы меняются, это прописная истина.
— Поехали скорее, — обрадовался Шокобаб.
— Ты что, сырые трусы собираешься обменивать?
— А что мне их, пожарить что ли? Ой, вспомнил. Копченые трусы…
— ТАК-ТАК-ТАК, — подбодрил его Лимузин.
Шокобаб стянул трусы и оглядел Лимузин.
— ТАК, ты волшебный, значит, ты что-то придумаешь. Извини, мне нужно, — и он отодрал крыло от Лимузина.
Развел костер и уселся коптить трусы.
Лимузин вместо крыла поставил запасное колесо, украсил его батареей и был готов продложать дорогу.
Шокобаб нашел палку, приделал к ней копченые трусы и водрузил над Лимузином.
У въезда на волхозный рынок была пробка. Пропускались только по спецпропускам и с наличием волшебный волюты.
Завидев Шокобаба, все почтительно расступились. Выскочили охранники, забрали флагокопченые трусы и выдали
Шокобабу волюты 27 единиц. И Шокобаб стал слушать репродуктор!

***
Для начала Шокобаб с Лимузином выполнили ПЕРизводственную ГИМНастику.
Сперва под доносившийся из репродуктора национальный волшебный танец ПЕРТАКи
они ублажили красивыми движениями греческих богов.
Затем пропели свой гимн, который тут же и сочинили.
Вот мы хохочем, вот мы играем,
Вот мы находим, отдаем и заменям.
И славный наш талант, и наш душевный жар
Несут скорей огромный гонорар!
Затем Шокобаб по своей старой привычке экономить отправился
в магазин расПЕРдашь, где приобрел:
самонаводящийся ГНИТАМ,
самонанизывающийся биПЕР,
самокрутящееся ПЕРетено.
Как настоящий друг предложил купить что-нибудь для лимузина,
но тот попросил только лимонада на сдачу.

***
Зеленый Шокобаб покинул волхозный рынок, на сдачу ему при выезде подарили
набор СПЕЦиалистов в закрытой коробочке с инструкцией применять по необходимости.
Шокобаб устал, развалился и задремал.
Лимузин наблюдал, как он улыбается во сне.
Когда Шокобаб проснулся, то поделился своим видением.
— Я видел ее… Она моя… Нежная, хрупкая, трогательная
Розовая Шокобабочка. Она собирает в цветочную рюмочку
росу, пыльцу, горный воздух и все это волшебным образом
перемешивает и настаивает, чтобы отдать мне при встрече.
Шокобаб вздохнул.
— Мне так было легко и сладко во сне… Долго ждать еще этой встречи?
Лимузин ответил с пониманием.
— 27…
— Согласен, — Шокобаб вылез из машины и пошел рисовать на песке свое
видение.
— Ну, что, поехали? — спросил Лимузин, когда тот закончил.
— Была охота, — огрызнулся Шокобаб и тут же оказался на охоте.

***
Зеленый Шокобаб увидел несущихся львов и по привычке струсил. Но Золотой Лимузин ловко ПЕРПЕНДикулярно пнул его из кабины.
— ВПЕРед! — радостно завопил Шокобаб и оказался на гриве у льва. — ТАК-ТАК-ТАК! — сам себя подбодрил он.
Львы продолжали нестись. Перламутровые голубые яйца так и сыпались из них, подпрыгивая и смешно улюлюкая. Шокобаб накричался, насмотрелся по сторонам и вспомнил, что у него есть самонаводящийся ГниТам. Он приказал ему работать и сразу же львы собрались в кружок и закудахтали.
Шокобаб важно метал перед ним БиПер. БиПеринки нанизывались на волосы львов, и они становились красивыми и начинали довольно мручаться за то, что Зеленый Шокобаб — самый великий охотник. Шокобаб принимал восхваления и множество голубых перламутровых яичек.
— Меня устраивает эта добыча, но лучше другая…
Львы исчезли, и из облака пыли появилась кругленькая такая дверь.
— Интересно, что там? — спросил Шокобаб у Лимузина. Тот промолчал.
Шокобаб робко постучал.

***
Зеленый Шокобаб все стоял перед дверью. Потом начал набивать цену. Цена изворачивалась и постоянно падала. Тогда Шокобаб застеснялся. Появилась Стеснюха-Краснуха и давай мучить Шокобаба. Ему надоело и он попросил Стеснение исчезнуть из его жизни. Шокобаб подумал, что дверь откроется сама. Но не тут-то было. Тогда Шокобаб решил обратиться к СПЕЦиалистам. Они быстро сложились в форму ключа. Шокобаб вызвал Веселого Ключника. Ключник открыл бутылку ПЕНДпанского, сделал два глотка, вручил Шокобабу пробку под хихиканье Лимузина и исчез.
Шокобаб сел возле двери и задумался — какой странный ключ оказался у него в руках.
Потом осторожненько попробовал постучать пробкой в дверь — не открывается. Отпил из бутылки, угостил Лимузин и с разбегу стукнул бутылкой в дверь. Дверь оказалась открытой и Шокобаб решительно шагнул.

***
Зеленый Шокобаб оказался в дежурной ПЕНДчасти волхоза. Там ему сразу выдали пендель и отправили на разминку грузить сахарный песок по рюмкам и прятать мед по банкам и углам, ПЁРекладывать купюры с места на место. После чего во дворе развели костер и Шокобаб с Лимузином стали ПЁРшки обжигать, а ПЁРнатые подбрасывали в огонь ПЁРья.
При выписке из дежурной ПЕНДчасти Шокобаб получил индивидуальный ПЁРгноз.
Весь аПЁРль тебе пропрёт,
Май утроит твой доход
И подарок принесет:
ПЕРции волшебный пляж,
Майский точечный массаж,
И сияющий ПЁРфрут
Прямо в номер принесут.
Шокобаб радостно заТАКал и запрыгал. После чего занялся составлением ПЁРгноза для Лимузина, который отстегнул усталые колеса, прикрыл фары фанерами, уже летавшими над ПЁРижем и принялся мечтать.

***
Шокобаб признался Лимузину, что разволновался. Лимузин быстро погрузил Шокобаба и привез на берег и выбросил на волны.
— Волнуйся себе на здоровье.
И Шокобаб стал качаться на волнах. Вскоре ему надоело.
— Я хочу уже что-нибудь делать, а не просто волноваться с места на место. Я пошел ко дну! — И Шокобаб приподнялся над волнами и сквозь них нырнул.
Дна обрадовалась Шокобабу. А то она никому не видна, все одна да одна.
Она постелила Шокобабу мягкую постель, погрела в сауДне, накормила всякой всячиной, причем на столе оказалось все, что любит Шокобаб.
— Неужели так бывает? — удивлялся Шокобаб.
— Именно ТАК-ТАК-ТАК, — подтвердила Дна. — Ты пришел, я обрадовалась и с удовольствием забочусь о тебе. Меня и видно то не всякому. Мой покой и гостеприимство только для избранных. Немного отДНЕхнешь и вПЕРед!
Шокобаб и не знал сколько времени он провел со Дной, но очнулся на берегу, уже покряхтывал Лимузин, готовый ехать дальше, а в карманах у Шокобаба оказалось 108 единиц волюты. Богатые у Дна запасы, оказывается…

***
Зеленый Шокобаб оказался в сладкой жизни. Его окружали разные
сладости. Каждый шаг давался с трудом — он утопал в сахарном песке,
которого тут было много, прямо пустыня Сахара. Недалеко протекали медовые реки,
их обрамляли ореховые берега, повсюду были шоколадные пещеры. Шокобаб
пробовал все с удовольствием и удивлялся — оказывается, довольствия вокруг много,
и все ТАКое сладкое…
Наконец Шокобабу стало надоедать, ему захотелось солененького. Тут возникла селедка под шубой и попросила есть ее отдельно от шубы, уважать ее индивидуальность. Шокобаб попросил ее снять шубу, но селедка отказалась, поскольку шуба дорога ей как память об эмоциональном угнетении личности. Шокобаб махнул рукой и селедка исчезла вместе с шубой, а у Шокобаба приабвилось сил. Он поискал глазами Лимузин и ему показалось, что за рулем уже сидит кто-то розовый. Шокобаб разволновался — вдруг это его Шокобабочка нашлась, пока он тут купался в сладкой жизни. Шокобаб прибавил шагу и добрался до Лимузина. Но за рулем никого не было.
— Как дела? — спросил Лимузин.
— ТАК СЕБЕ, — буркнул в ответ Шокобаб.
— Правильный ответ, — подпрыгнул на месте Лимузин.

**
Шокобаб ехал и вяло смотрел по сторонам, а Лимузин все время что-то бормотал.
— Ты несешь чушь! — сердито одернул его Шокобаб, который в его словах ничего не мог понять.
И тут же оказался в луже, Лимузин отстегнул колеса, на него шлепнулась Чушь с 41 ножкой, увешанной гирями и прочими грузами. Лимузин, постанывая и покряхтывая понес Чушь.
— Спасибо еще, что не пургу, — проворчал он, — та постоянно еще извивается и закручивается. Чушь хоть стационарная, несешь себе и неси.
Шокобаб испугался, что Лимузин покинет его. А у страха глаза велики. Велики! Шокобаб быстро нащелкал себе велосипед и догнал Лимузин.
— А теперь, Чушь, я начну тебя пороть!
Чушь тут же исчезла, но Лимузин захотел отдохнуть.
Шокобаб услышал какой-то шум и оказался в питомнике. Там дрались розы. Они знали, что вырастут сами, но никак не могли выстроиться в очередь. Шокобаб привел все в ПЕРядок, но несколько саженцев выпали, поскольку в драке были изрядно обломаны. Шокобаб нашел волшебную копату и стал сажать уродцев. Копата обо что-то звякнула, Шокобаб достал ларец с кладом. К нему была пояснительная записка: Откроюсь сам через 27.
Шокобаб забрал ларец, полил саженцы лимонадом, посыпал специями и был ТАКов.
***
Зеленый Шокобаб хотел положить ларец в багажник Лимузина, но там не оказалось места. Огромный перепутанный и завязанный разными узлами моток веревки занимал почти все пространство.
— Что это? — удивился Шокобаб.
— Это твои связи, привязанности, путаница всякая… Сам видишь.
— М‑да… Если сразу выбросить, то что будет? Надо поразмышлять, — протянул Шокобаб.
И из клубка начали выскакивать и противно повизгивать РАЗные МЫШи.
— РАЗ МЫШь! — вопила одна.
— И еще РАЗ МЫШь, — отзывалась другая.
Шокобаб прекратил РАЗМЫШление и решительно вытащил клубок. Взял волшебную копату и стал копать яму.
Запихал туда клубок и стал приговаривать.
— Все связи сажаю, объявляю ПЁРчинно-ПЕНДственными!
Не успел Шокобаб полить место посадки сладкой слезой облегчения, как из под земли начало расти волшебное дерево,
обвешенное ПЁРтнерами и волшебными ПЁРсонажами. Они начали спрыгивать с веток, говорить Шокобабу комплименты, наперебой ПЁРдлагать сказочные варианты ПЁР ектов. Шокобаб пару самых ПЁРкольных положил в багажник, остальные вернулись на дерево и кричали вслед уезжающему на Лимузине Шокобабу.
— Теперь мы растем и ширимся только для тебя! Мы легкие, веселые, ПЁРспективные!
***
Шокобаб оказался на семинаре ПЕНДской силы.
Сдал в волшебный круг все, что у него было и поделился в кратком сообщении своими наблюдениями о ПЕРиодическом ПЕРманенте.
Затем честно сообщил, что больше всего хочет встретить свою Шокобабочку.
Подремал под музыку, рассказал, что видел во сне как самосвал играет в футбол с гусеницами. После чего был отпущен на 27. Захотел экстрима, и лимузин отвез его на волшебную площадку, где катаются на САМОкате, ПЕРтолете. Можно прыгнуть с ПЕНДошютом.
Лимузин в это время задумался.
То есть УМ в ЗАД отправил. Хорошо Шокобаб ТАК доверился автопилоту, что шмякнулся прямо на крышу лимузина. Тот очнулся, встрепенулся. Открыл дверь, похватил Шокобаба и они поехали дальше.
Остается уже недолго.

***
Зеленый Шокобаб ехал на Золотом Лимузине и пел:
Вот, новый ПЕРворот,
ТАК он нам несет
Деньги, радость, взлет,
Удачи огород
Ты все разберешь
И смело повернешь
За ПЕРворот…Лимузин почтительно притормозил ПЕРед указателем.
Направо — работа над славой
Налево — стать королевой
Прямо — экзамен, зачет и почет.
Шокобаб решительно поехал прямо. Но Лимузин остановился.
— Дальше ты сам.
— Ой! А ты меня подождешь?
— Ну, — ответил Лимузин, — какое-то время я еще буду здесь…
— 27? — с надеждой спросил Шокобаб.
— Верно. ПЕРПЕНДикулярности тебе во всем, дружище!

***
И Зеленый Шокобаб оказался на комиссии.
На всякий случай он встал задом наПЕРед и стал подпрыгивать.
— ТАК-ТАК-ТАК! — одобрила комиссия.
Появился волшебный ПЕРдач с ПЕНДоскопом, осмотрел и выслушал Шокобаба, после чего признал его готовым к экзамену.
— Какие ощущения от достижений? — спросили у Шокобаба.
— Разные, — честно сказал он. — Но чаще мне интересно и весело,
а достижения волшебные еще впереди. Я же только учусь.
Комиссия радостно захлопала ушами.
— Молодец, а то начинающие волшебники часто возомнят себя и мучаются потом от этого состояния. Всем вокруг диагазнозы ставят: это уже было, это не волшебно, результат маленький, не достойный внимания…
— Мне думается, — важно сказал Шокобаб, — что каждое волшебство уникально по-своему. Важно намерение и внимание к сигналам. Каждый раз ты — чистый лист для чуда.
Комиссия снова захлопала ушами, ПЕРдач выдал Зеленому Шокобабу свидетельство, что он переводится дальше, теперь он ПЕРвоклассный волшебник. Также он получил саморазмножающуюся пачку чистых листов и волшебный ПЕНДель на дорогу.

***
Зеленый Шокобаб ТАК радостно и легко выскакивал за дверь, что чуть было не сбил с ног…
Розовую Шокобабочку. Она волновалась и крепко прижимала к груди рюмочку, в которую собирала горный воздух, цветочные нектары, запахи дождя и радуги.
— Ой, это ты?!! — восхищенно выдохнул Шокобаб.
— Мы разве знакомы? — удивилась Шокобабочка и нежно взглянула на Шокобаба.
Шокобаб растерялся.
— Ладно, мне пора, я долго готовилась. Подожди меня, ладно? — и скрылась за дверью комиссии.
Шокобаб чуть было не сказал, что давно уже ее ждет и мечтает о ней, но не успел.
Через некоторое время Шокобабочка вышла, довольная и веселая.
— Вот, — она протянула рюмочку Шокобабу. — Попробуй, как тебе понравится.
— Мне все ТАК нравится, — восхищенно выдохнул Шокобаб. — Пойдем, я познакомлю тебя с моим другом Лимузином.
Он подвел Шокобабочку к Лимузину. Тот немного грустил — ведь пора расставаться.
Золотой ЛиМУЗин
На весь волхоз такой один
пропел Шокобаб.
Лимузин смутился и покраснел, красноватый отлив очень идет золоту.
— Ой, — воскликнула Шокобабочка, — какой вы стали глаМУРРРный…
Лимузин что-то замурчал, затакал, и медленно поехал к своей парковке на берегу денежного океана.
Шокобаб и Шокобабочка долго махали ему вслед рукой.

Вот и подошла к концу эта история.
ТАКова жизнь — хороший девиз…

Ловлю машину. Ну, что никто не останавливается? Деньги, что ли, не нужны? Нет, с этим дядькой я не поеду, и в такой грязной машине тоже не поеду. А этот крутой больно, сейчас денег запросит, как за доставку на Марс. Во, класс! Сейчас двое с другой полосы развернутся. Я им кричу: мне далеко, на Фрунзенскую набережную. Оба кивают из приоткрытых окон. Ну-ну. Не хватало мне здесь еще какое-нибудь происшествие устроить. О, голубая нива! Супер! Ладно, мне надоело – поехали. Зря мужики готовы были правила нарушать. Извините меня, пожалуйста!
Быстренько загружаюсь, рюкзак назад, сумку с едой под ноги. Юбка узка (завтра же на работу), как неудобно.
— Ехать будем не быстро, — говорит мне водитель и делает погромче музыку.
— Как сложится, так и поедем, — я прижимаю ногами банки в сумке.
— «Щелчок» забит, по набережной уже, наверное, посвободнее, — продолжает он. Лет сорок ему, вида неухоженного, в машине – бардак и как-то неуютно.
— И куда только люди едут в воскресенье днем? Ладно я еду к старенькой бабушке, а они то все куда? – поддерживаю беседу, потому как действительно двигаемся со скоростью раненой черепахи.
— Так Новый год скоро, на Черкизовский за подарками, да и на Преображенке полно магазинов.
Ну да! Точно! Скоро Новый год! Как всегда, хотела все купить заранее…
— Так вы, значит, к бабушке?
— Угу. А что?
— Да так вкусно у вас из сумки пахнет… Сами готовили?
— Нет, сама покупала, — желание продолжать беседу пропадало.
— Плохо вы врете. Борщом домашним пахнет, грибами жареными…
— Угу, там еще два салата и рыба под маринадом. А чего вы сказали: так вы к бабушке?..
— Да подумал было: вот так проснется где-то мужчина…
Ах, так! Это уже просто наглость!
— Я что, похожа на такую: мигом приготовит, упакуется и примчится?
Смеется, чуть джип на повороте не задел.
И вообще, — говорю я сердито, — вы лучше на дорогу смотрите, а я сама разберусь, кто меня ждет.
Он все-таки на меня смотрит.
— В разводе?
— Ну, в разводе.
— И дети есть?
— Есть. Дочка. Я что, такая очевидная, да? У меня все на лбу написано?
— Да нет, просто я не вчера родился. А вы, видать, штучка…
— Чего?
— Острая, в смысле. За словом в карман не полезете.
— Ясный перец, — и зачем я ему отвечаю, — притупил бы кто…
— А вам больно надо?
— И это тоже на лбу написано?
— Нет, — он разглядывает меня внимательно, — дух от вас вольный такой идет, с задором…
— Это все к борщу прилагается…
— Говорю же – штучка…
Мерзкие пробки. Почему всем куда-то надо ехать? И погода противная. Даже в окно смотреть как-то безрадостно. Скоро Андрониковский монастырь. И когда же я снова до него дойду?..
— Значит, к бабушке, — протянул водитель, — и дедушка имеется?
— А дедушка имелся, но умер в феврале. А бабушка это, конечно, плохо перенесла.
— Что, слабая совсем?
— Да нет, — вот наступил на больную мозоль, — физически посильнее меня будет. Умираю, говорит, плохо мне, в глазах темно, голова кружится – и нырк под стол за таблеткой, может еще оттуда какое-нибудь стихотворение прочитать. Или за стол садится: ой, плохо мне, есть ничего не могу и не хочу… А почему холодец без хрена подала? Ну да чего на нее обижаться. 87 лет, все-таки. С головой, конечно, похуже. Нет, соображает нормально, просто началось уже: фокусы, капризы…
— Зато квартирка вас достанется. Место престижное.
— Пока мне только бабушка достается по полной программе. А на квартиру желающие найдутся.
— Грустно.
— Да ладно. Жить бы поближе. У меня вообще мечта такая есть – шикарная просто. Поселить всех в один большой коттедж. Половина – моя. Ух, как я там все классно устрою: и библиотека, и кабинет с камином. Ах, какой у меня будет творческий бардак в кабинете… Только пыль разрешу вытирать. Все остальное – неприкосновенно… Кровать в спальне – огромная, ровная. Я на ней по диагонали буду спасть… Вот только никак не решу: буду я на двух этажах жить, или на одном. И не знаю, на втором или на первом. Вроде бы охота посеред ночи на балконе покурить… Может, вообще себе отдельный флигель построить, а родственников в основном доме расположить… А чего — классно! И родственники все под боком, тоже устроятся как кому нравится, и я не буду по всему городу болтаться… Да, еще рояль, обязательно рояль у меня будет, а то скоро забуду как клавиши выглядят, не то чтобы поиграть… Раньше часами могла, а теперь только две-три мелодии и помню…Комната с домашним кинотеатром не помешает, тренажерный зал…
— А много у вас родственников?
— Все мои. Эта бабушка, к которой я еду, плюс ее сестра с мужем. Они тоже старенькие, да еще и живут аж на Речном вокзале. Еще моя сестра, у нее сынишка маленький, она недавно замуж вышла. Живут на Юго-Западной, племянника я очень редко вижу… Ну, еще мама моя. Дочка, разумеется. Вообще, мне иногда кажется, что стоит нарисоваться коттеджу, как мне придется уже о поселке собственном мечтать. Народу наползет – жуть сколько…Тут на днях мама с одной родственницей разговаривала, она тоже старенькая. Рассказала ей про мою мечту, так та говорит: вы мне только свистнете, я только туфли любимые возьму, к семейному обеду выходить…
— А обед вы будете готовить?
— Ну да! У меня кухарка будет! А лучше повар. Когда мужчина умеет готовить – это что-то! А то ведь мои все к разным кухням привыкли. К тому же каждому своя диета нужна. Хотя, ладно. По выходным сама буду готовить. Какую посуду заведу… Сервизы там разные… Водку – только из графинчиков… Все на обеде будут иметь доступ ко мне. Пусть друг на друга жалуются, на болячки там всякие. Еще будут мне заодно газеты, передачи и сериалы пересказывать. Конечно, сообщать мне как я должна жить и с кем и зачем, я тоже им буду кое-что про себя рассказывать. Но только раз в неделю. Я же хронически занятая разными делами.
Смеется.
— Откуда у вас столько денег возьмется?
— Это их трудности, — я пожимаю плечами, — трудности денег, в смысле. Где хотят, пусть там и берутся. Мне то какое дело? Да, еще сад у меня будет. Исключительный просто. Декоративный разумеется. Плодово-ягодные сады мне уже на даче надоели. Накуплю себе книг, поназаказываю разную рассаду, разведу красоту…
— А садовник?
— Да ну! Это я сама люблю. Правда, люблю в земле возиться. Даже в перчатках никогда не работаю. Только когда с гадскими клещами и прочими вредителями борюсь. Да, чуть не забыла. Мои окна будут смотреть на мой личный сад. Только то, что мне нравится. Вообще, надо будет все так спланировать, чтобы у каждого был свой личный кусочек сада под окном, но чтобы все вместе это тоже красиво смотрелось…
— А огород?
— Вот еще, глупости! Хотя, ладно. Сама, может быть, одну теплицу заведу с перцем и помидорам, мне нравится, как они зреют и цвет меняют. А на остальное — выделю желающим соток десять – пусть ковыряются на здоровье. Очень, знаете ли, полезное это дело.
— Картошку сажать?
— А то! Во-первых, мои без картошки не могут. Во-вторых, картошка в наших деревнях – это не просто процесс, это образ жизни! Пора сажать, не пора, когда там что, как погода на нее, на картошку повлияет, да как потом ее зимой… Могут еще клубнику и укроп выращивать…
— А вы будете у бассейна сидеть?
— Во-первых не сидеть, а лежать, на солнышке греться. А во-вторых… Нет, бассейн содержать это очень хлопотно. Я к этому еще не готова, даже теоретически… Надо будет где-нибудь на водохранилище поселиться… Яхту со временем куплю. Загружу всех – и вперед… Да, чуть не забыла – я же буду ездить отдыхать! Кричать: как вы меня все достали – и на Канары, к океану… Потом возвращаюсь, они меня все встречают, радуются… А чего – классно!
Вот и Кремлевская набережная. Самый мой любимый отрезок дороги. Только сейчас сердце сжимается – Иван Великий без креста стоит, в полотне реставрационном. Уж скорее бы открылся. Тревожно как-то. Пробок на этом участке дороги почти не бывает, так что осталось немного. Я как-то неожиданно разговорилась, вроде бы и повеселей стало.
Водитель потише музыку делает.
— Хм… А про животных вы забыли?
— Нет. То есть я бы, конечно, забыла. Но мне не дадут.
— Не любите животных?
— Равнодушна. Зато они меня любят. Правда. Приду в гости, стоит сесть, как сокровище хозяев усаживается мне на ноги и хвостом виляет. Через некоторое время норовит и голову на коленях устроить.
— Да, собаку не проведешь, за колючими шутками не спрячешься.
— А никто и не прячется. – делаю вид, что не понимаю, куда дяденька начинает клонить разговор. — Времени катастрофически не хватает. Бывает, выберусь в гости к друзьям, выпью, поем, и тут же засыпаю. Обижаются… Ой, а какие у меня будут комнаты для гостей. Всю свою фамильную живопись развешу. У меня же два деда и прадед художники были… А сейчас все под кроватью лежит… Обидно…Да, про животных. Ладно, пусть заводят, но только на своей половине. Детям с животными хорошо.
— А вы еще детей хотите?
Каверзный вопрос.
— Ну, дети появятся. У меня племянники будут, потом внуки. Сестра обещает еще минимум двоих.
Вот, почти приехали. Бабушкин дом рядом со строительной выставкой, там много всего интересного продают, и для коттеджей тоже. Зато на всей набережной ни одного продуктового магазина, сплошные интимные, мебельные, плиточные и антикварные. А водителю, оказывается, нужно решетку для ворот выбрать и плитку для кухни. У него большая дача совсем недалеко от Москвы, и жена от него почему-то недавно ушла к другому. Он решил все переделать… Это правильно. Конечно, я помогу и светильники выбрать тоже, а за это он подождет меня возле Рамстора, что недавно открылся на территории строительной выставки (ура туркам), а я куплю много аварийных стратегических продуктов и забью бабушкин холодильник. Когда я еще буду с резервными деньгами, и водитель такой хороший попадется.
У подъезда выгружаюсь, рассчитываюсь.
Он смотрит на меня и как-то загадочно улыбается.
‑Вы, — говорит, — сейчас придете к бабушке, кофейку попьете, сигаретку покурите…
— Это святое, — сумка с банками того и гляди, рухнет на асфальт, — а что?
— Время я для вас немного высвободил, так вы еще немного помечтайте. У вас в мечте серьезный изьян имеется. Огромный просто, как же вы не понимаете?..
Вот те раз! Я свою мечту люблю и готова защищать.
— Ну???
— Хозяин коттеджу нужен, красавица. Да и вам тоже… Вы уж хотя бы начните о нем мечтать, а уж судьба сориентируется…

Эх, лето! Дракон о трех головах: июнь, июль, август! Первая – самая зеленая, вторая – самая горячая, третья – самая взрослая.
Сентябрь – это хвост летнего дракона. Может, повезет, посижу на хвосте?
Покидаю Москву скорым поездом до Симферополя. Провожать меня некому – все учатся и работают – это уже веление осенне-зимнего периода. Это я стою на перроне в топике под свитером и прикольных кедах (кроссовки купить так и не успела).
Вагон – полупустой, спокойный. Правда, к утру кончился и уголь, и вода (это в фирменном поезде) – но это сущие пустяки. Зато исправно меняли «деньги на гривны». Даже как-то жалко было с деньгами расставаться!
За окном разминается осень. Никогда не ездила на юг в такое время. Ранним утром пожухлые головки подсолнухов дружно смотрят на солнце, добирая зрелости детишкам-семечкам, краснеют помидорки, тыквы-мячики то разбросаны по полю, то собраны в кучки. До чего красивы разноцветные перцы и убранные поля со стогами. Пролетела дорога, а в Симферополе пасмурно, а в Симеиз приехала – капает. Ну, это чтобы мне не жарко было ехать. Так мне думается.
Встречал меня муж сестры и Петя, мой долгожданный племянник, звезда пляжа, маленький бабник! Уже в восьмимесячном возрасте он не может пройти равнодушно мимо красивой женщины на пляже. Его держат за обе руки, ногами он уверенно ступает по гальке, а увидев новый объект внимания, начинает строить глазки, плеваться (это знак высшего расположения) и самозабвенно виляет попой.
В первый же вечер в море вошла решительно и сразу, еле миновала подводные камни, продемонстрировала аттракцион «корова на камнях», добралась до рюмки и немедленно выпила, вместе с сестрой и ее мужем, восходящей луной, морем, горами, и, конечно, Петей. Он, правда, своим «Наном» с нами чокаться не стал.
Второй день был солнечный и теплый, меня довели до пляжа, через некоторое время пожаловал Петя с родителями. Народ на пляже оживился. Когда Петю несут в море, слышится: бросай карты – малька купаться понесли!
Наплавалась, находилась – руки болят, позвоночник ноет, ноги хочется отстегнуть и достать запасные…
Самое яркое впечатление – это два дня, проведенные полностью на море в Кацивели. Первый день: море 25, воздух 29, штиль… Ныряла до одури. К вечеру сестра вспомнила про фотоаппарат, Петю понесли в море и мне было велено счастливо плавать рядом с ними. Не могу! Тепло горячих камней проникает сквозь тело. Даже пошевелиться уже не могу. Пришлось в море буквально вползти. А как потом было трудно дойти до кафешки на берегу! Есть, однако, оказалось легко. Дома упасть и заснуть – еще легче.
Второй день: Ветер, легкий шторм, косая волна. Море живет, движется, брызгается, балуется, стаскивает меня с места, выбранного для пенно-галечного массажа.
Солнце – из дымки, ровно столько, чтобы согреться, когда выходишь из воды. На нашем пляже мы одни. Двигаться лень, хочется спать. Но мои неутомимые спутники затеяли мне сюрприз. Оказывается, мне жизненно необходимо посмотреть с хребта Кошки (это такая гора) с высоты птичьего полета на Голубой Залив и Симеиз. Деваться некуда – я завтра уезжаю.
Набережная провожает меня салютом – то тут, то там взрывается белая пена вокруг камней, легкую взвесь морской воды несут порывы ветра.
Взбираемся мы на Кошку. Ребята: обними вот это дерево и вдохновенно смотри в ту сторону – будет очень хороший снимок.
Я: идите на… смотровую свою площадку. Пейте свое дурацкое пиво. А меня оставьте в обнимку с деревом – на обратном пути отдерете, дадите пинка, сползу домой.
Обиделись, пришлось «брать себя в руки». А руки не держат, ноги не ходят. Но глаза смотрят, видят. Посидела под можжевельником, отдышалась – и вперед.
Сразу домой нельзя – еще виток вверх через почту, в Москву позвонить обещали. Зачем-то. Лишний шаг отдыхающему в моем темпе – это нож в спину!
Дочь мне: Мама, у тебя такой отдохнувший голос!!!
Видела бы ты маму, сползающую по стене переговорной кабинки с одной мыслью в голове – еще три крутых подъема до дома!!!
Последнее отпускное утро было прохладное, но надо идти на море! А ребята на крыльце сидят и дразнятся – они дальше спать пойдут!
На пляже становилось все труднее делать вид, что я загораю, поэтому зажимаю монетку и плыву, прощаюсь.
Потом и дождь пошел. Ну так – не сильный. Ну, чтобы мне не жарко было ехать. Так мне думается. Разные облака путались вокруг гор, пока все не сравнялись в серой дымке.
В поезд я не села – я сразу легла. Сквозь сон слушала соседей – им 24 дня на море маловато, как-то они не почувствовали, что накупались.
Зато я за свои 4,5 дня – и накупалась, и погрелась, и нагулялась.
Точно – на хвосте у лета посидела.
Удалось!!!

Двоим посвящается

Я собиралась завести себе маленькую тетрадочку, какой-нибудь забавненький блокнотик, чтобы записывать свои мысли и впечатления. Ведь, елки-палки, так интересно что-то создавать с нуля. Однако нулю уже четыре года, а тетрадочка так и не завелась. Но совесть болеет нереализованными планами, и пусть по памяти, но заведу себе забавненький файлик в компьютере: есть чего вспомнить.
Откуда взялся нулик? Выдали маме на работе бесплатно. Рациональная часть мамы не хотела брать землю за 170 км от Москвы, но девки (то есть мы с сестрой), награжденные кристаллами безумия по наследству (причем с обеих сторон), загорелись владением новой землей. Еще бы — лично свои десять соток!
Какое-то время мы питались слухами: как там происходит процесс общего овладения, сколько надо сдать на взятки, где все-таки отмеряли участки, что там говорят про землю и местных жителей, какие там леса, что растет. Потом настало время более трепетной информации: прошла жеребьевка. По общему мнению, нам достался удачный участок — недалеко и от леса, и от ручья, что немаловажно, ведь, кроме земли, ничего нет. Очень непривычно об этом думать и представлять, как это — без хоть какой-нибудь крыши, воды, света… Проблемы на других, гораздо более старших дачах, стали казаться мелкими и смешными. И было немножко страшновато, но интересно.
Все упиралось в то, что без мужика там не управиться, тем более что я только что родила Настю. Поэтому было решено выслать моего мужа Женю на разведку. Мы были глубоко убеждены, что, вернувшись, он уверенно покрутит пальцем у виска в ту и другую сторону и от только что приобретенной собственности придется отказываться.
Первооткрыватель опоздал на встречу с уже бывалыми на месте владельцами и, имея ориентировочный план прохода к участку (проход был длиной в восемь километров без всяких вариантов подъезда), настойчиво плутал около четырех часов по окрестностям, благодаря чему и открылись ему все близлежащие озера, леса, поля и все то, что совершенно неожиданно для нас привело его в неописуемый восторг.
Вернулся он домой в час ночи, довольный и гордый. Участок нашел, лопату воткнул, но тут пошел дождь, он поел и пошел обратно. Будем ездить, будем осваивать — уж теперь куда деваться. В электричке первооткрыватель удачно смитинговался еще с одним владельцем, мужем маминой сотрудницы, который был в то время тоже полон энтузиазма, а потом уперся в обратную сторону и наотрез отказался заниматься этим бесперспективным владением. Участок их, в двенадцать соток, возле леса, на ровном месте (наш-то на сильном склоне и открыт всем ветрам), весь заросший земляникой, продался за умеренную сумму моей сестре в личную собственность.
Ни в то лето, ни в осень мы в новое владение так и не выбрались. До нас доходили обидные слухи — люди уже укопались и собирают урожай, произвели серьезные посадки деревьев и кустов, а мы все… Более того, мы отказались поставить хозблок, а человек десять поставили и уже были по сравнению с нами богачами.
И вот через год, на майские праздники, мы решительно собирались в поход. Палатка, спальники, хоть какой-то котелок и миски, топор, лопата (боже мой, все на себе туда и обратно), все упакованное в два больших рюкзака, почему-то еще кучу сумок и самое полезное при движении по сильно пересеченной местности — сумка на колесах с ведром, лопатой и саженцами (куда же я без саженцев поеду). И потом, у всех уже что-то посажено.
Накануне к тому же праздновали 60 лет типографии издательства «Пресса» (бывшая «Правда», и зачем они только себе название поменяли?). Отмечали добросовестно, еле доехали до дому. А с утра мой драгоценный супруг наелся бутербродов с ветчиной и смачно запил все это сырым молоком.
Поэтому, когда мы благополучно добрались до Павелецкого вокзала и узрели битком набитую электричку до Узуново, Женя скинул рюкзак и все прилагающиеся к нему сумки, схватил рулон туалетной бумаги и умчался в известном направлении. Когда он бежал обратно и махал руками, что означало, что я как-то должна задержать электричку, которая вот-вот отъедет, я очень спокойно осмотрела лежащую возле моих ног кучу вещей и решила не предпринимать никаких действий. Женя подбежал, электричка отъехала. Я спокойно спросила, когда следующая. Женя также спокойно ответил мне: через четыре часа.
Спокойно покурив и в первый раз за эту дорогу серьезно выяснив отношения, мы было собрались посетить видеозал, в который нас любезно приглашали с интервалом в пять минут, но поняли, что с таким количеством вещей нас туда вряд ли пустят. А сумку на колесах с ведром, лопатой и саженцами вряд ли охотно примут в камеру хранения.
Потом решили еще раз изучить расписание. Выяснилось, что через полчаса пойдет электричка то ли до Богатищево, что за несколько остановок до Узуново, то ли до самого Узуново, потому как в народе были серьезные разногласия по поводу того, выходной сегодня день для электричек или рабочий, если он у всех праздничный. Коварный дядька с рюкзаком утверждал, что в прошлые праздники он на этой электричке доехал до Узуново.
Ладно, сели, поехали. По дороге помирились и оптимистично решили, что поймаем частника в крайнем случае, если от Богатищево до Узуново не ходят рейсовые автобусы.
Электричка любезно рассталась с нами в Богатищево, Богом забытой дыре, где ни один местный житель точно не мог сказать, как выйти на большую дорогу, чтобы как-то доехать до Узуново. Ни о каких рейсовых автобусах не могло быть и речи. В магазине не было даже водки, зато были тазы, скатерти и обои.
Через некоторое время в сыром и холодном зале ожидания собрались все те, кто наивно думал каким-либо способом добраться до Узуново. Были среди всех тех и узуновские дачники, но со стажем — уже пять лет. Люди имели уже бытовки с печками, кровати. К ним было подведено электричество. Обзавидуешься. Дяденька один хотел посмотреть на свой участок впервые, но, выяснив, что электричка на Москву пойдет раньше, передумал и, похоже, вообще решил отказаться от участка.
Мы терпеливо слушали, какая плохая молодежь — хочет отдыхать на юге и не хочет сажать картошку. Дачники со стажем сожалели о нашей участи — на улице холод, ветер, того и гляди, дождь пойдет, а нам предстоит дорога неизвестно куда и без крыши над головой. А женщина одна с мальчиком лет семи ехала в деревню в гости, ее встретят на машине, в доме есть печка, а завтра затопят баню. Живут же люди.
Отсидев положенные три с лишним часа, мы радостно загрузились в электричку и буквально через полчаса уже изучали узуновские магазины, где были продукты и водка местного, серебрянопрудского розлива. Очень даже приличная — вода у них из источников, очень влияет.
И вот, нагруженные по уши, громыхая тачанкой (так назвали мы сумку на колесах), мы прошагали огромную деревню, миновали поле и перелесок. Женя объявил, что полдороги пройдено, уселись на перекур. Ветер дул без устали, тогда мы еще не знали, что он всегда там дует с той же силой и упрямством. Было холодно и пасмурно, но дождя не было.
Женя потерял тропинку, и мы барахтались по полузасохшим болотным кочкам, иногда попадались и достаточно влажные места. К семи часам вечера мы попали на наш бугор. Продуваемый со свистом.
Обосноваться решили в лесу, хоть слабая, но защита от ветра. А счастливые люди возились возле хозблоков. Еще и ворчали между собой — щели у них, видите ли, продувает. Ничего не понимают в жизни.
Костер не разгорался, палатка не ставилась. Выяснилось, что Женя мужик безрукий, да и не мужик вовсе, я тоже баба на редкость бестолковая и бесхозяйственная. Короче — так жить нельзя, приедем — разведемся.
Потом разгорелся костер, стих ветер, пусть криво, но установилась палатка. Что-то подогрелось на костре. Ни есть, ни пить не было сил. Но все же отметили открытие сезона и мечтали о доме.
За ночь замерзли, утром была такая же мерзкая погода. Обозрев при свете дня разбросанное по поляне хозяйство, мы пришли в ужас — через два часа надо было все упихать обратно по рюкзакам и сумкам и двинуться в ту же обратную дорогу. В тачанку опять стихийно покидали все, что не влезло в рюкзаки и сумки.
Саженцы все потыкали в землю без всякой технологии.
На обратной дороге тачанка совсем потеряла управление, и я все ждала, за каким же кустом она здесь навсегда останется. Но Женя упорно тащил ее вперед, постепенно забирая у меня из рук все вещи, чтобы я могла дойти хотя бы с рюкзаком. Пришлось полюбить мужа обратно.
До отхода электрички оставалось совсем немного, когда мы остановились на подходе к станции и решили, что мост нам не преодолеть, поэтому хрен с ней, пусть уезжает, посидим еще три часа в зале ожидания. Привыкать, что ли?
Есть Бог на свете и в жизни счастье. Электричку подали на первую платформу, мост преодолевать не надо. Ноги стерты.
Сесть не удастся, зато заняли место возле двери, а на наших рюкзаках хоть спать можно.
Выяснив у народа, что до отхода электрички еще почему-то десять минут, Женя бодро вскочил и двинулся к двери — сбегать за пивком. Никогда я не чувствовала себя такой сильной и уверенной, как в ту минуту, перегородив ему проход. Ничего не вышло, пиво отложили до лучших времен.
Лучшие времена теоретически настали на Павелецком вокзале. Стертые ноги за три часа без движения страшно распухли и каждый шаг причинял жуткую боль.
В дверях дома нас встретил запах картошки и еще чего-то вкусного и обреченный мамин вопрос: «Больше никогда не поедете?»
Мы посмотрели друг на друга и решили, что завтра, конечно, не поедем, а через некоторое время можно.
«Некоторое время» настало через год, в конце апреля, когда мне обещали заплатить за написанный на заказ женский роман, и у мамы набралось немного средств. Все решили вложить в маленький садовый домик с чердаком и террасой, главное достоинство которого заключалось в том, что его за один день привезут и поставят. Надо было поехать и найти дорогу для проезда на участок и выбрать место для домика.
Ехали налегке и другим путем. Через Каширу на автобусе. Водителя надо попросить остановиться посередине поля и там идти гораздо ближе и приятнее. Все было успешно, в автобус впихнулись, остановились посреди поля, правда другого, но подумаешь — лишних два километра.
Было солнечно. На участок попали, но дорогу не нашли и пошли искать. Решили, что я пойду на участок, а Женя поищет еще. Дым мы видели еще из леса.
По бугру полз огонь. Кто-то поджигал свою сухую траву и не справился. Порывы ветра каждую секунду увеличивали рыжие контуры горящей травы. До нас было далеко, но до хозблоков близко.
Я плохая, перетащила вещи подальше и, когда пришел Женька, предложила быстро сматываться. Женька решил бороться с огнем. В ручье намочили плед и старую куртку и принялись сбивать пламя к ручью от домов. Теперь я понимаю нашего председателя Людмилу, которая страшно ругается на тех, кто не ухаживает за участками. Действительно, косить надо обязательно. Очень страшно и неуправляемо горит сухостой.
Измучились, падали рядом с пламенем, задыхались и кашляли, с надеждой смотрели на небо, которое хмурилось, но не плакало. Наконец загнали пламя на соседний бугор, где генеральские срубы. Тут уже Женя тоже стал плохой — они пусть новые построят.
Черные по уши, с прожженными кроссовками, еле живые, кое-как отмыли руки в ручье и быстро пошли кросс восемь километров. На последнюю электричку мы успевали на пределе.
А последняя электричка на пределе успевает к переходу в метро. Как назло, она останавливалась все чаще и чаще, долго стояла, пока наконец в Михнево не остановилась совсем.
Люди в электричке крепко приняли и безмятежно спали, а я выслушивала горькие упреки из-за того, что опять не позаботилась об обратной дороге. Тем более что становилось все холоднее и холоднее, а плед и куртка погибли при пожаре.
Наконец всех попросили перейти в первый вагон, а потом пересесть в другую электричку, которая отъехала на запасные пути. В Белых Столбах перевернулись вагоны с щебенкой.
В Москву нас привезли в половине пятого утра. Женя успел перед работой помыться. А я бессовестно пригрела Настю под боком и заставила ее проспать со мной несколько часов. Сама ломала режим ребенку.
Через неделю, однако, нам ставили домик. Женя должен был везти строителей, а мы с мамой ехали своим ходом.
Ехать было тяжко — душно и полдороги стояли. Не было никакой уверенности, что строители приедут, домик поставят и вообще эта безумная затея увенчается хоть каким-нибудь успехом.
Показала маме мою станцию АКРИ (ИРКА наоборот, значит), что за одну станцию до Каширы. А Кашира уже на полдороге.
Замок в магазине (дом же под ключ) купили на всякий случай.
Полдороги мама прошла бодро, но потом стала причитать и мучить себя и меня вопросом: зачем нам все это надо?
Ей мешала идти лопата и сумка, я ей помогала, а когда становилось совсем трудно, я просила маму представить себе, что у нее еще должна быть палатка и непременно тачанка (сумка на колесах с ведром, лопатой и саженцами). Тем более, что именно благодаря ей, тачанке с саженцами, нам выдали свидетельство. Потому что, когда вредничала председатель Людмила и говорила, что мы не ухаживаем за участком, соседи вступились за нас и подтвердили, что у нас на участке растет акация. Она одна-единственная из всех тех первенцев прижилась и до сих пор растет.
Сев на солнышке и вытянув ноги на нашей земле, мама, измученная дорогой, уже подумывала, хоть бы Женя с домом не приехал, потому что мы сумасшедшие и т.д. и т.п.
Но вскоре появился КамАЗ на берегу ручья, правда не с той стороны. Председатель Людмила быстро показала нам правильную дорогу, по которой уже все ездили, но на самом
подъезде к участкам рухнуло большое дерево, и строителям еще пришлось прорубать себе дорогу.
Потом мы возились с костром возле леса, а на нашей земле лепестками лежали стены. К вечеру лепестки поднялись в домик, казавшийся игрушечным, спрятались под крышу, прихватили к себе террасу. И все это было нашим домом на нашей земле.
Ночевать было холодно, хорошо еще Людмила оставила нам соломенный тюфяк, который просто нас спас. Когда собрались уходить из домика, почему-то выпала дверь, и в ближайшие выходные Женя предпринял одиночный героический выезд для починки. Опоздал на последнюю электричку, вернулся, переночевал, приехал с первой электричкой.
Домик ждал нас все лето, но приехать мы смогли только в августе. Нагруженные матрасами и подушками, старыми пальто и шубами, посудой и инструментами, мы с Женей особенно ощущали приятность этих тяжестей. В отличие от мамы и особенно от моей младшей сестры Шурки, которая больше всех кричала: берем, берем, ставим, ставим, но выехать смогла только в готовый дом.
Вышли из автобуса, разлеглись на краю поля, перекусили и совершенно не спеша пошли к дому даже если и вдруг дождь пойдет, нам это теперь вовсе не страшно.
Домик мы заказывали с туалетом, но туалет так и остался в разобранном виде, строители его поставить не успели. Зато из оставшихся досок сколотили огромный стол, из берез сколотили лестницу, за что потом получили по шее от председателя.
Но это все ерунда — в домике мы жили не одни. Чердак прочно оккупировали шершни. Огромные полосатые жужжащие грозные лошади на наших глазах влетали и вылетали с нашего чердака, а мы просто не могли подойти к одной стороне дома.
Но на крыльце полосатых даже не было слышно. И вечером мы сидели и смотрели, как быстро (уже конец лета) проявлялся сквозь ночные облака ровный лунный шар над старыми вязами у засохшего ручья и спешил прокатиться по лесным макушкам над нашим бугром.
Небольшие запасы олифы были изведены на другие стены, и перед нами встал вопрос борьбы с неожиданными соседями.
Борьбу проводили в следующий приезд — было необходимо хоть как-то отравить им жизнь, чтобы не сожрали полдома. Был куплен «киллер» для летающих и замотанный Женя с трудом (из-за корявой лестницы) долез до чердака. План был разработан простой — открыть чердак, смачно напрыскать туда «киллера» и быстро закрыть. А эти полосатые пусть в порядке общей очереди вылетают из своей маленькой дырки. Все бы хорошо, если бы не природное человеческое любопытство. Смачно брызнув в самое трехэтажное жилище полосатых, Женя решил посмотреть, как им будет плохо. Плохо было мне, потому что я держала лестницу, с которой он падал, когда скопище одуревших полосатых ломанулось прямо на него.
Падение прошло удачно, окно тоже осталось цело. Отбежав в разные стороны от дома и встретившись потом на нейтральной территории, мы наблюдали, как партии полосатых выбрасывались на крышу и там умирали.
Закрыть распахнутый чердак решились только перед отъездом на следующий день. Всю ночь над нами также сердито жужжали полосатые. Перед отъездом мы еще провели атаку изнутри. Но враги побеждены не были.
Окончательный разгром полосатых (которых уже не было) — сожжение их трехэтажного особняка был осуществлен поздней осенью, когда наше южное владение впервые посетил Петраков-гад (зову я его так, вроде сильно не обижается).
Живет он в Барыбино, удачно по дороге в Узуново — и был приглашен в гости для проведения закрывательных работ на зиму и уничтожения полосатых. Встреча в электричке прошла удачно, размялись немного вином, загрузились затем горючим в Узуново и на частнике доехали до Беляево, откуда идти еще ближе.
День был теплый, насколько это можно поздней осенью. Планировали мы уезжать на последней электричке, чтобы неспеша все сделать, а потом также не спеша отметить закрытие сезона. Сделали они действительно все быстро, чердак после полосатых подмели, подняли туда все ценные вещи, чтобы не сперли, заколотили окна.
Холодать стало гораздо раньше, чем мы предполагали, и мы решили с опережением графика двинуться на Беляево, чтобы опять же скрасить себе жизнь подъездом на машине.
Дорога была безлюдной, не то что безмашинной. Но время у нас было, и мы бодро зашагали вперед. Вскоре нас нагнало исключительное средство передвижения на огромных колесах, как для укладки асфальта, и с каким-то прицепом. Нас любезно разместили, и мы поехали. Удивительно это было интересно ехать, смотреть по сторонам не через стекло, болтать ногами между двумя большими колесами. Мужику в Узуново было не надо, но он нас довез. Ему заплатили и еще у нас «с собой было». Решили отблагодарить. Отблагодарили и пошли на станцию. Если бы мне точно помнить, во сколько электричка.
Мы пришли, она стоит, такая родная, теплая, с открытыми дверями. Но разве эти двое просто так уедут? Пока прошли торги, чего сколько брать и мы уже были в двух шагах от моей заветной мечты, как двери закрылись и электричка, родная, теплая, с закрытыми дверями, поехала в Москву без нас.
Три часа на платформе в холод с напившимися мужиками. Зачем мне нужно было забивать окна и поднимать все наверх? Никогда больше с ними не поеду!
Выяснилось, что на час раньше московской пойдет электричка на Ожерелье, а оттуда сразу же на Москву.
Запихнуть в электричку их удалось, потом пришлось выбросить в окно полбутылки водки (ни тот ни другой этого не помнят). От тепла их развезло совсем, до отхода московской электрички оставались считанные минуты, а в нашем тамбуре не открылась дверь. Так я ее открыла.
Мне лично в московской электричке было уже все равно, а эти двое носились из вагона в тамбур, по очереди подходили ко мне жаловаться друг на друга, из тамбура выбегали какие-то девки. Двое по одному рассаживались в разные места, но через несколько минут снова сходились для каких-то дурацких разборок. Петраков вышел обиженный в Барыбино, а Женя бузил всю дорогу, на вокзале и даже дома пытался оскорбленно кидаться пельменями.
Дом перезимовал, все слава богу, на даче, папиной, старой, у меня подросла куча саженцев для Узуново. Они были выкопаны, привезены и посажены в жуткую жару почти без полива. Мы собирались приехать в следующие выходные и довести все до ума, но не попали. Попали где-то через месяц. Велика же была моя радость — увидеть, что все они выжили, несмотря на мою халатную посадку. Однако все свеженькие веточки были окутаны гадскими клещами. Благо наш бугор — химики-сельскохозяйственники — мне тут же выдал яду для вредителей и они были уничтожены. Теперь у меня там уже немножко сад. Смотрю на эти небольшие веточки и думаю: вот также когда-то в Манихино, пятьдесят с лишним лет назад, мой дед стоял, оперевшись на лопату, и все огромные яблони были маленькими веточками. Доживу ли я здесь до больших яблонь?
В следующий приезд, когда Москву и область мучила жара, мы решили просто поехать отдохнуть, взяв с собой сестру Шурку, которая была уже собственником отдельного участка возле леса и, конечно, Петракова-гада, который, по традиции, должен был загрузиться в электричку в Барыбино.
В Барыбино Шурка и Женя успели, по-моему, обежать всю платформу, но Петраков обнаружен не был. Гад Петраков, гад, что тут говорить.
Женя, конечно, расстроился, погода слегка почему-то портилась, а раздеты мы были на совершенную жару.
Приехали, вытащили матрасы, лежим, загораем, думаем, надо бы перекусить, но лень двигаться.
Поднимаемся, смотрим, мужик какой-то идет в нашу сторону, прямо мимо возмущенных соседей. Вот так номер — Андрей Валерьевич, собственной персоной. Всего с одной бутылкой. Хуже чем я — без шаров.
Оказывается, он нашу встречу проспал, но все же решил попробовать исправить положение — поехал на следующей электричке. Вышел в Узуново, думает, как бы ему нас найти. Подходит к нему частник, спрашивает, куда ехать. Петраков на пальцах пытается объяснить. Частник радуется — понял, только что туда троих отвез. Парня высокого и двух девушек. Петракову полегчало, почти до ручья он доехал, а там память вывела прямо к нам.
Погода, однако, начинала портиться. Петраков-гад (который уже несколько лет обещал пригласить нас к себе в гости) неосторожно брякнул, что можно бы поехать к нему. Оценив истощение запасов спиртного и зная этих двоих, а магазина в деревне нет и деревенским самогоном многие травятся, мы решили с сестрой припомнить ему все долгие обещания и пригласиться к нему в гости. Петраков-гад уже передумал, но нас одной гранатой не возьмешь.
Двинулись. Эти двое, веселые и счастливые, что впереди цивилизация с палатками, решили сократить дорогу и в результате, под диким проливным дождем с грозой и молнией, мы брели по месиву проселочных дорог не в ту сторону. Двое подбадривали нас пением, из каждой песни они знали по два слова, но пели громко и вдохновенно, от этого коллажа любая эстрадная звезда могла бы умереть от творческой зависти.
А пока умирали мы с сестрой: то от смеха, то от злости, холода и отчаяния. Когда же наконец мы попали на правильное направление, выяснилось, что идти нам еще больше, чем если бы мы пошли правильно, и на последнюю электричку мы уже не успеваем. Двое шли также с песнями, но очень медленно.
Наконец наше нытье их достало, и они решили найти машину. Посреди обезлюдевшей под дождем деревни, пьяные и грязные по уши, поймав вылезших на улицу мальчишек, они потребовали транспорт. Мальчишки послали их к пасечнику Саше. Двое прибавили темп и пошли в указанном направлении. Как истинный собиратель жизненного материала я шла за ними, чтобы послушать, куда, как и насколько их пошлет пасечник Саша.
Жизнь богата сюрпризами. Пасечник Саша, который только что приехал с работы и сел ужинать, согласился отвезти нас на станцию. Жена его, с маленьким ребенком на руках, полила холодной водой наши смертельно грязные ноги, и мы торжественно загрузились в «Запорожец». Двое были очень горды тем, что умыли мои ожидания.
В электричке Петраков-гад как мог пытался увильнуть от нашего визита. Я уже было плюнула и сломалась — так хотелось домой помыться и согреться, но Женя и Шурка, проснувшиеся за пять минут до Барыбино, решили добить Петракова-гада.
Добили. Впереди плелся Петраков, предусмотрительно купивший успокоительного средства для обиженного на всех Жени. Сзади мы с Шуркой тащили под руки Женю и уговаривали его не воевать ни с Андрюхиной тетей, ни тем более с собакой. С Петраковым тоже не надо. Пусть живет, гад.
Я лично надела на себя сухие мужние кроссовки сорок четвертого размера и чувствовала себя гордо и независимо среди попадавшихся навстречу нормально отдыхавших граждан.
Встреча прошла без всяких осложнений. Попавший в тепло, накормленный и допоенный Женя тоже присмирел. А утром во все небо светило солнце, и мы прошлялись полдня по озерам с купанием и загоранием и отлично провели время. Как это зачем нам Узуново?
Последующие визиты ближе к осени и осенью никакими особенными событиями не отличались. Петраков-гад, если и составлял нам кампанию, вел себя смирно и даже копал ямы под будущие яблони.
Этой весной в первый раз мы попали туда почти случайно, надо было обсуждать проблемы общего забора. Подъезд (отличная дорога со щебенкой) и стоянка возле нашего дома дает нам теперь возможность лихо подкатить на частнике прямо к дому. На той стороне ручья уже протянуты столбы для электричества. Дальше наша очередь.
Саженцы мои принялись, растут. Кроме проблем забора, еще, конечно, жизненно необходимо было посадить пихты и голубую елку из питомника. Посадили с удовольствием, остались ночевать.
Вот только дом весь выгорел и начал рассыхаться. Я клятвенно обещала Жене заниматься в этом году северной резиденцией, строительные работы там шли всю зиму. Но Женя сам сказал, что если не покрыть дом пенатексом, с ним можно будет расстаться. И выразил неожиданную готовность приехать на следующие праздники.
Я всегда «за», тем более, что у меня стоят выкопанные под зиму ямы для яблонь и погибла одна вишня, а одна осталась. А вишня растет только в паре, нужно срочно сажать вторую.
Сказано — сделано. Краску купили, сестру принудили ехать с нами. Яблони я купила легко, а вот вишня мне два раза не досталась. Накануне отъезда я зашла на свой рынок и гордо-таки купила вишенку. А вечером опять выяснилось, что у меня плохо с мозгами. Вместо того чтобы решать жилищный вопрос или хотя бы купить в дорогу «стимулятор» труда, я на последние деньги купила дурацкую вишню, которая неизвестно где и когда вырастет. А я защищалась и говорила, что все известно: вырастет она в Узуново, когда я буду старенькой, я буду сидеть под вишенкой и кушать ягодки, и с мозгами у меня все в порядке, и «стимулятор» купим на станции — всегда там покупали.
Домик покрасили почти весь (кстати, в прошлый раз сняли свежее гнездо полосатых, но теперь — фигушки им). Три яблони, красную смородину и вишню я гордо посадила. Частники все отказались за нами приезжать, и назад мы опять шли пешком.
Привычная дорога уже не казалась такой изнурительной и долгой. И еще не была многоцветной. Поздней осенью как-то было удивительно наблюдать достаточно яркое трех-цветие полей: зеленые — озимые, желтые — почему-то до сих пор не убранные, почти красные — только что распаханные. И небо над ними было то синим, то пасмурным.
А сейчас мы шли и было прохладно, собиралась гроза, ветер гонял напряженный воздух, в заводях лягушки устраивали немыслимые какофонии.
А Петраков-гад в этом году еще ни разу с нами не ездил.

Краткие новости из специализированной творческой клиники «Тартар-Рынок».

Уже без всяких эмоций с нашей стороны сообщаем вам, что доставленный по вашей просьбе пациент ВАНЯ освоился, обнаглел, возомнил себя как положено… Вернее, активно принялся доносить до персонала: кто он такой и с чем всех нас съедят его родственники. Вкусовую гамму тоже будем расширять, времени теперь много.
Всю свою творческую камеру обвесил будущими наградами и еженощно репетирует свои речи на будущих банкетах в его честь…

Несколько слов от лечащего врача:
— Ребят, все хорошо… Мы с Ваней продуктивно работаем над сценарием… Начали с самого начала – с русского алфавита… Извините, букв много, аж 33, а память у пациента плохая… Дальше будет звуки изучать… Научимся на горшок проситься… Пока, извините, все в дерьме – показать нечего… Сложность заключается в том, что звуки надо воспринимать на слух, а слух больного занят только его внутренним содержанием… Самим собой… То есть этим самым… Трудновато пробиваться, это же не тонет… И звуки плохо пропускает…
Дальше, конечно, слова станем осваивать… Потом, глядишь, дойдем до словосочетаний… Потом придется подождать, пока пациент выразит свое больное ЭГО… Пару лет, не больше, я вас уверяю… После этого он сможет написать простые предложения типа: Ваня светит всем… Вани хватит всем. Пусть всегда будет Ваня…
Далее предполагаю продолжить обучение сложносочиненным или подчиненным предложениям. Например: Когда Ваня родился, по творческому миру прокатился стон… Когда Ваня еще не родился, но уже был гениальным… Если вам жизнь кажется нормальной, помните, что для вас есть ВАНЯ.
Постепенно научимся писать абзацы. Извините, примеры приводить не буду… Двух пациентов клиника уже не выдержит… Затем приступим к попыткам драматургического изложения жизненного пути Вани и его многочисленных знакомых и родственников.
И не надо шантажировать меня родственными связями!!! Я вчера уже сдавал зачету пациенту!
А про что ваш сценарий? Как не про ВАНЮ????
К сожалению, пациент совершенно не помнит, что он вам обещал, но у него есть список того, что вы ему должны. А сейчас он занят… Он с другом из соседней палаты рисует первые слова фильма. «ГаВАНЮк Продакшн». Ваня доволен.

Продолжаем репортаж из клиники «Тартар Рынок».
Последние трое суток Ваня был сильно занят. Он читал лекции другим пациентам по основам собственной драматургии.
В течение первых суток изучали три источника. Немые завыли, глухие затыкали уши, тупые проострели и запросились в туалет. Охранники и медперсонал, видавшие всякое, написали заявления об уходе. Но к рассвету все дружно сдавали экзамен по усвоенному материалу. Гордо и незыблемо раздавалось: Ваня, Ваня и Ваня.
Без перерыва на отдых и сон приступили к изучению трех составных частей Ваниной драматургии: Ваня, Ваня и Ваня.
Не родившийся шизофреник в утробе своей матери, пациентки Звездюхиной, стучал ногами и требовал письменный стол и компьютер… Два…
После чего Ваня срочно учредил орден Ивана НаФигЗванного и нагадил… простите, пропускать буквы и слова — это заразно, наградил всех участников семинара и медперсонал с охраной. Кто пытался сбежать, получил ордена разной степени тяжести.

Несколько слов от лечащего врача:
— Я вас поздравляю, господа… Ваня делает успехи. То есть, если он что-то сам делает – это большой успех уже… Кто думает писать? Ваня? Да что вы! Он только говорит (и Слава Богу!). Но зато как говорит, а главное – сколько!!! Наш запасной главбух уже занял память всех компьютеров информацией о том, сколько мы все должны Ване за его гениальные мысли, которые кто-то когда-то сделает романами и фильмами…
Вот тут у нас проблема… Как быть с Шекспиром… Пишет и пишет письма с того света… Пишет, что ему, конечно, многое еще и не снилось…Что он «отдыхает» с каждым вторым драматургом, но ВАНЯ… Это уже даже для него слишком…
Что? Нет, Ваня вас принять не может. Он занят. Он дозванивается в Академию «Оскар». Они еще не знают, какая у них беда… Ваня уже есть, а Оскара для него еще нет…

- Удивительно пахнут липы… Вы позволите?
Соня недовольно подвинулась, хотела было сказать, что лавочка напротив свободна, но передумала. В конце концов, пусть он тоже сидит. Так ей даже будет легче. Она будет заниматься совершенно непривычным делом, но вроде как начнет не одна. Соня важно вздохнула и принялась листать журнал. Почему-то было страшно. Было понятно, что это очень глупый страх, но он был… А может, это и не страх вовсе, а просто непривычное томление… Ладно. Хватит просто так листать, надо разглядывать внимательно. Господи, сколько этих журналов про дома, интерьеры, яхты, машины. И за месяц нужно ознакомиться с как можно большим количеством… И выбрать то, что понравилось, и наклеить себе на стенку… Так велела Соня… Соня рассмеялась, закрыла лицо журналом, потом вспомнила, что на лавочке она не одна, а дама, листающая журнал с красивыми интерьерами и загородными домами должна вести себя солидно. Так решила Соня.
И раскрыла журнал, где попадется. И замерла. Нет, не от того чувства, которое ее мучило, которое звучало идиотским вопросом: ну разве это может у меня быть? А от восторга. Да, этот камин непременно сегодня поселится на стену. Посреди огромной гостиной, на каменном выступе, под которым расположилась поленица, пылал открытый огонь, а над ним свешивались припаянные друг другу трубы, как от музыки ветра. И было написано, что именно они ловят дым.
— Погоди, я не понял, — мужчина наклонился к журналу, — это че, труба такая что ли?
Соня кивнула и полезла за сигаретой. Он достал зажигалку. Соня взяла зажигалку и прикурила сама. Он понимающе кивнул головой.
— Нет, — улыбнулась Соня, — вовсе я не такая самостоятельная и независимая. Когда мне дают прикурить, я как-то умудряюсь задувать огонь, и мне надоело выслушивать замечания. И дома у меня нет… Просто я смотрю и выбираю, что мне нравится…
«Теперь отвали, — скомандовала Соня». Но он сидел.
— У меня тоже сейчас дома нет… Но я сейчас ваш журнал подглядывал и еще раз понял – не хочу я загородный дом. Мне квартиры-студии нравятся. А вам?
— А мне про квартиру совсем пока трудно думать… Я с домов начала, потому что к этой мысли, что у меня есть загородный дом я как-то готова. А вот к мыслям о квартире – совсем нет. Мне удалось только с количеством комнат определиться. Четыре. Да, четыре мне подойдет.
— Ну, это уже много. А семья большая? Всем места хватит?
Соня насупилась.
— Извините… Хотите, я уйду?
— Не знаю… Просто вопрос в точку… Больную…
— Недавно расстались?
Соня пожала плечами.
— Да мы вместе и не были. Это я только сейчас понимаю.
— Женатый?
— Ага. Вот так с кем-то посторонним поговоришь и так все про себя ясно, так все просто… Меня все подруги спрашивают: а чего ты ждала? Его ждала… Это было здорово… А потом, знаете… Вот на такой глупости все окончательно рухнуло… Смешно, правда… Просто однажды утром мне очень больно стало пальцу… Ну, дверь открывать… У меня в комнате вместо ручки – дырка. Давно уже… И палец давно больно… И…
— Да купите себе такую примитивную, советскую ручку. С двух сторон накручивается и никакой мужской силы не надо…
— Не надо, — механически повторила Соня и закусила задрожавшую губу. Стала запихивать журнал в сумку, он мялся и не хотел упаковываться. Наверное, там было еще много красивого, достойного для Сониной стены и для Сониных мечтаний.
— А хотите?
— Нет. Спасибо, не хочу…
Соня поднялась и быстро пошла по скверу к дому.
— Эй!
Она обернулась.
— А машину вы себе уже выбрали?
Соня кивнула и вернулась.
— Да. Меня будет возить красный пыжик…
Он недовольно махнул рукой.
— Приходите завтра вечером. Я вам про другие машины расскажу, и журналы принесу с картинками. И если что понравится – можно вырвать…
— Я ножницы принесу, — серьезно сказала Соня. – Все должно быть красиво.
Мужик достал из внутреннего кармана ножницы и журнал про автомобили, Соня такой уже приметила для будущей проработки.
— Можете не носить лишние тяжести… Я себе машину выбираю, так что у меня все есть. До завтра? Кстати, а кроме мужа, которого пока нет, остальная семья имеется?
— Вы прямо как назло самое такое спрашиваете. Ну, имеется. Дочь, она, конечно со мной. Еще мама и сестра, но она замужем…
— Разругались?
— Не так чтоб очень, с одной стороны… Просто у меня был бунт на корабле. Я – тоже человек и имею право на свою счастливую жизнь, кроме прочих семейных проблем и трудностей, которые почему-то именно я должна решать…
— Знакомо… Ладно, хватит на сегодня, да? Но камин завтра принесите.
Соня засмеялась.
— Ага, соберу и принесу в дамской сумочке…
Неловкость плюхнулась с мокрой липы, радуясь своему новому проявлению.
— Вадим, — неуверенно сказал он.
— Соня. Хотя сегодня меньше всего собиралась разговаривать с кем-то…

*
Назавтра был дождь, посидеть и посмотреть журналы не удалось, зато запах свежескошенной травы и цветущих лип одурманил Соню до легкой головной боли. И, пожалуй впервые в жизни, ей было приятно, что голова болит по такой причине. И еще было приятно, что спутник немного поговорил о себе и предложил просто побродить и послушать дождь. Даже было интересно, что будет дальше?

*
— И как успехи в освоении каминной гостиной? – спросил он совершенно серьезно.
— Ой, будете смеяться – очень тяжело идет процесс. Ложусь на диван, я его специально так сейчас развернула, чтобы хорошо видно было все фотографии… Ложусь, смотрю на этот камин, пытаюсь переместиться туда… Беда просто – дыхание сводит, руки-ноги немеют, один раз даже температура поднялась… Будто я какое-то преступление совершаю… Я уже себя смогла убедить, что никаких людей на фото нет, то есть эта каминная гостиная совершенно свободна, по крайней мере для моего воображения… Есть маленькое достижение, вчера, перед сном, мне все-таки удалось туда проникнуть…
— Вы сбегали по лестнице в шелковом халате навстречу любимому мужу?
— Нифига. Я стояла в углу в мокром плаще и разговаривала по мобильнику…
— Ха! Типа дайте водички попить, а то очень кушать хочется и переночевать негде?
— Ничего смешного! По крайней мере я туда уже проникла… А как ваш деловой костюм? Мерили?
— Нифига. Только глазел возле витрин. Правда, у последней витрины я застрял так надолго, что девчонка-продавщица, которая вышла покурить, стала меня зазывать померить… Я стушевался и ушел… Но счел это хорошим знаком.
— А я сегодня утром вышла прогуляться, я уже радуюсь этой своей маленькой привычке хотя бы сейчас утром просто выходить на улицу. Так вот, на углу тетенька мороженое продает. А возле нее ворона крутиться. И через некоторое время эта ворона явно сообразила, что происходит. Подняла с земли крышку от жестяной банки и в клюве принесла на лоток. Положила перед продавщицей и ждет. Я тоже напряглась – вдруг она сейчас ее прогонит. Нет, тетенька развеселилась, взяла железку и выдала вороне мятый-премятый стаканчик. Было очень уморительно, как ворона степенно пыталась утащить тяжелый для нее стаканчик в клюве.
— Утащила?
— Не знаю, меня мобильный отвлек, когда я снова туда посмотрела, вороны уже не было видно…
— Соня, а можно вопрос?
— Мы же договорились. Сейчас все можно, но только по желанию.
— Тогда почему вы с дачи мечтать начали? Так любите природу?
Соня нахмурилась.
— Вот вы сейчас прямо в яблочко не целясь… Не знаю… Наверное потому, что у меня есть опыт загородной жизни… Но вот люблю ли… Я задумалась… Серьезно… Или это из чувства протеста такого. Короче, с чего все началось. Я так для себя решила, что потеряла уже третью дачу, то есть теперь пора приобретать.
— Нифига себе!
— Ага! Как было дело. Был фамильный гадюшник в Манихино. Там папина одна сотка из девяти по наследству и часть дома в виде комнаты с террасой. Мачеха папина после его смерти нам так комнату урезала, жуть… Втихаря, разумеется. Кроме нее там еще куча родственников. Короче – сгорела дача… И все… Вернее, там мой брат двоюродный что-то восстановил, но для меня там все умерло. Там осталось детство, папа. Маленькая я с мечтой поскорее пойти купать на пруд и попозже лечь спать… Вторая дача ушла к мужу. Очень сложно все было, но я сделала ошибку. Нет, это была не ошибка, это так было надо… Мы ее вместе приватизировали. В Мамонтовке. Золотой кусок. Но там тоже была часть дома, еще шесть хозяев кроме нас. А раньше это была дача Кагановича, с тех пор и без ремонта. Короче, сначала у нас крыша потекла, потом там еще всякие проблемы. Когда оформление шло, муж очень хотел дачу на меня записать, я хотела на дочь записать, в результате записали на него, чтобы он стал чувствовать себя хозяином. Ну, я так хотела, так думала…
— И?
— А когда разводились, он крепко ныл, чтобы дача ему осталась, типа кому он нужен без дачи. Я попробовала выяснить, как это все делить. Узнала, что на этом кусочке нашей собственности я сама должна предложить раздел электричества, магистрального газа и центральной канализации… И как то я подумала – оно мне надо? Да еще выяснилось, что и приватизация левая была и вообще все может пшикнуться…
— Обидно было?
— Нет. Потому что я сама так решила. Мама пилила, что я все неправильно сделала…
— О! Наконец-то!
— Что такое?
— Вы сказали «мама». Да еще «пилила». Мне показалось в самом начале, что вы из типа загнанных лошадей. Вы же разрешили мне быть честным?
— Верно вы решили. Как раз избавление от этого «типа» сейчас происходит, весьма трудновато… Ладно, как раз про третью дачу к маме непосредственно относится… Маме дали участок. Далеко – 170 км, бывшая пашня, без ничего. Это теперь туда дорога, есть электричество, у нас свой колодец.
— У нас?
— Не перебивайте, сейчас буду пытаться сформулировать суть событий, сама собьюсь.
— Одна попытка угадать, пожалуйста!
— Ну?
— У вас сестра младшая?
— Ну вот, совсем рассекретили. Почти на восемь лет младше. Что, дальше тоже угадали?
— Не хотелось бы, но… В двух словах – вы там пахали, деньги вкладывали, а оказалось, что у сестры столько же прав, сколько у вас?
— Не совсем так, но в целом похоже. Мама ей участок купила. Гораздо лучше нашего, возле леса. А этот вроде как мне… А потом там активно строиться начали. Вот соседи и построили дом. Через участок. Там бугор, местность открытая, дом прямо у нас на голове получился… А рядом с нами участок еще можно было купить, вот мы, то есть я, купили, чтобы на голове никто больше не построился.
Вадим начал заливисто хохотать…
— Соня, это же нарочно не придумаешь… Дайте угадаю, вы заплатили за то, чтобы на половине этого участка построилась ваша сестра? Вот умора! Вот за что боролись!
Соня мрачно смотрела на него, но невольно заулыбалась.
— Еще не построилась… Она вообще-то сразу захотела половину старого участка…
— Извините, опять угадаю – причем с домом?
— Блин! Ну, в чем дело?
— Соня, да таких историй – рубль ведро!
— И что?
— Ничего, – он вдруг резко посерьезнел, — ничего хорошего, если ждать, что у кого-нибудь проснется совесть… Уходить надо, бросать все… Да‑а… А вы – молодец! Кстати, хорошо, что в углу каминной гостиной хотя бы без лопаты или грабель стоите… Только без обид – вам же самое простое сейчас себя прислугой представить, а не хозяйкой… А это проблема, да…
— Слушайте, Вадим, — Соня поднялась со скамейки, — вот, без всяких шуток. Вы мне очень помогли. Я свою проблему переселения в каминную гостиную теперь просто полюбила, она меня смешит, а значит – она мне нравится! Значит, все будет здорово! И помог мне в этом такой скверный момент! Это будет мой любимый сквер для разрешения проблем! Супер! И вам удачи! И кучу новых костюмов и любую машину!

На работе сижу, пишу. Даже днем сейчас пишу – такие чудеса. Вся суета ежедневная перестает быть важной. Днем пишу одно, ночью другое. Ночью я честнее, а вы? Я еще и родилась ночью. Причем легко, чем теоретически должна была заложена легкость преодоления жизненных трудностей, поэтому я такая живучая…
Сейчас у меня остался только один запрет – запрет на «Стоп». Этого «стоп» было слишком много. В основном от страха. Страха того, чего я не знаю. За это я и плачу (причем в обоих ударениях).
Представьте: я, без привычной бьющей ключом жизненной энергии, с блестящими глазами (говорят, они стали больше), сижу на своем рабочем месте и это вот все «стучу», потому что поток сознания льется из меня, нет, извергается буквально и лично мне сейчас дорога каждая капля. Каждые полчаса меня дергают, и я всем подряд улыбаюсь и говорю: завтра. А лучше – послезавтра!
Когда я курю, меня спрашивают: о чем ты думаешь?
Я смеюсь и загадочно пожимаю плечами, говорю шепотом: это неприлично…
Тогда меня спрашивают: а это тоже пройдет? (Намекают на притчу о царе Соломоне)…
Я становлюсь серьезнее: пройдет, но… НО… Придет другое…
Свято место… Дальше вы знаете… И так это невыносимо просто и фантастически сложно понимать, что придет другое и нет больше страха держаться за старое. Понять это – построить свой другой мир… Ничего смешного в голову не приходит, а я ведь так привыкла прятаться за смех… От страха, что надо мной будут смеяться. Поэтому я всегда делала это сама. Смеялась над собой и старательно смешила других. Получалось…
Здесь вас нет. Но вас очень много для меня в этом мире, и я оставляю частичку вас у себя внутри. Мне так надо. Писать я все равно буду себя. Так надо опять же мне. А вам я подарю зайца. С большими разноцветными ушами. Это – я сейчас. Это весело…
Ваше имя начинается с удачной решительной буквы. А мое – с буквы сомнительной. Меня назвали в честь папиной мамы. У нее была страшная судьба – она сошла с ума…
А только что меня обделили – в кофе налили только две ложки коньяка. Что за жизнь? Хотя, вряд ли мне сейчас холодно… И так давно не было тепло внутри. Вот отвлекаюсь: объясняю своему помощнику как грамотно разводить спирт (я же дипломированный химик) и настаивать на лимонных корках. Все секреты ему раскрываю, он думал думал и спрашивает: а можно цедру на терке потереть, чтобы мучительно не чистить лимон, пока остывает раствор. Злюсь: болван! Это же процесс!
Он ржет как конь педальный: без процесса нет оргазма!!!
Происходят странные вещи: одна за другой выходят из строя черные вещи. Оказывается их очень много. И они мне больше не идут. И зеленое мне все надоело. И серое тоже! Не могу писать черной ручкой, а раньше только черной и писала.
Начальник пришел: ты чего такая бледная?
Придется пошутить: поганкой бледной по совместительству работаю…
Смеется: это не про тебя. У тебя ядовитость ядреная!
Через час обед – а есть не хочу. Вообще не хочу. Ни днем, не ночью. Возьму и не пойду обедать! Нет, нельзя подвергать коллектив такому стрессу – работать перестанут.
И спать ложусь в три-четыре. И не потому, что вяло что-нибудь мою-стираю-готовлю, а потому что сижу и думаю. Лежа не думается, но и не спится. Это не смешно, но забавно. Главное – не знакомо.
А мой помощник сейчас дописывает управляющую программу. «Сажает» на кнопки всех сотрудников издательства. Одна кнопка такая ОБЩИЙ ОТДЕЛ (РУКОВОДСТВО И ДРУГИЕ НЕПРИКАЯННЫЕ СОТРУДНИКИ). Жаль, что нельзя так оставить – мне нравится.
Долго слушая вас, я поднялась еще над двумя пустыми словами. Я давно стараюсь избегать слов «всегда» или «никогда». Они – без значения. Но вы еще очень часто говорили «все» и «ничего». Такая же пустота. Это слова углупляют жизнь, а надо углублять. Слова, пахнущие жизнью, должны быть просты, конкретны.
Поэтому, когда вы спросили: что мне от вас нужно?
Слово «Все» удачно застряло в горле, наткнувшись на слово «Ничего». Это правильно.
В следующий раз я спрячу на груди диктофон, и у меня останется ваш голос. Я буду продолжать с вами конкретно разговаривать. У меня сейчас классное состояние – я смотрю про себя кино. Сюжет простой, значит – можно работать.
Опять начальник пришел и спрашивает: где у тебя дети динозавров и золотые рога?
Это книги так называются. Как тут сосредоточится на вечном? То есть просто на своей жизни?
Есть разные способы поговорить со своим прошлым. Понять, что именно зовет и просит отпустить… Каждый раз меня приковывают ваши глаза… Нигде больше я не видела столько тепла для себя. Как такое может быть? И трудно понять важно «как» или важно «что»? Мне легче приписывать вину себе. Пусть я придумала это тепло и свет в ваших глазах! Тогда это просто – надо придумать тоже самое в других глазах, но я не могу – ваши мешают!!! Интересно, в моих глазах кроме слепой влюбленности что-нибудь было? Рецепт мне подсказали простой: позвони, встречи попроси, поговори.
Ответ: Я БОЮСЬ!!!
Смешил всех, но у меня не было желания смеяться… Страх – это не смешно! Никак!
И я решилась, нарисовалась спустя два года… Смогла… А вы: зачем? Вам все понять, оценить и посчитать надо… Нарисовать квадратик и изо всех углов стрелочки… Только один дяденька уже нарисовал квадратик… Черный…Помните, для рекламной кампании я придумала вам разноцветный зонтик, грязные капли, проходя через него становились чистыми… Я запрещаю вам портить этот зонтик!
Лучше бы спросили: почему я тогда ушла… Когда за мной хлопнула дверь, у меня будто выбили из под ног землю. Меня отключили от источника питания. Вернее, я сделала это сама. Человек все делает сам… Мысли прослушиваются, страхи воплощаются… Еще известно, что чудеса случаются и исполняются желания… Это будет следующими страницами моей жизни… Да разве я сильно побеспокоила вашу жизнь нашей встречей и моими вопросами? Ведь если жизнь дает урок – его надо просто выучить. Теперь я вряд ли уйду от того, что мне нужно. А мне нужны вы. Именно мне нужны вы, а не я нужна вам. Это разные вещи, и мне не надо было в этом путаться.
Не переживайте, что рассказали мне много о себе – я бы все равно узнала все, что хочу. И теперь мне радостно и тепло, что вязла это от вас сама. Как говорил Шота Руставели: что отдал – то твое. Считайте, что вы стали богаче, только стрелочки свои дурацкие не рисуйте. И еще – жизнью не страх движет, а желание. Но об этом я уже не хочу с вами говорить… А книгу правда про вас напишу. Только хорошую, а это надолго…
Однажды Блок на одном из своих последних выступлений вдруг перестал говорить об искусстве, задумался и сказал, что самые настоящие, важные вопросы – это вопросы детские. Так почему небо синее? Спросите у зайца, у него уши цветные. И, хоть он игрушечный, он знает! Потому что его я подарила!

(начало 1998)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.